Мясник - Мария Барышева

Наташа пообещала, и Людмила Тимофеевна, окончательно придя в хорошее расположение духа, сообщила, что с тремя другими клиентами все в порядке, жизнь у них вроде наладилась и, уже зная, что Наташа к этому причастна, передают ей привет и благодарность. А Света (миловидная девушка, свирепая в недавнем прошлом) и Илья Павлович (скупой толстячок) в конце октября снова собираются в Крым — Илья Павлович по делам, а Света просто так. Они просили узнать — если Наташа не против, могут ли они ее навестить? Наташа согласилась — во-первых, ей было до крайности интересно посмотреть, что с ними сталось, а во-вторых…

После того, как уехал Слава, одиночество навалилось на нее с неожиданной силой, и Наташа не находила себе места в пустом затихшем доме. В этот раз она скучала по Славе куда как сильнее, чем раньше; жажда работы и разбушевавшиеся чувства, которые, как ей казалось после расставания с Пашей, будут находиться во власти вечного штиля, раздирали ее на части, и она запутывалась все больше и больше. «Люблю!» — думала она, но спустя минуту говорила себе: «Нет, не люблю!», и через какое-то время отрицательная частица снова исчезала; «Нужно все-таки поработать», — решала она, но вскоре отказывалась от этого решения. Сидя дома, ходя за продуктами, гуляя по мокрому лесу или по пустеющим пляжам, Наташа упрямо и безнадежно тасовала свои мысли, словно карты, выкладывая из них бесконечный пасьянс. По ночам ей снова начали сниться кошмары, и она просыпалась в темноте, стуча зубами и зовя Славу. Но Славы не было.

Наташа никогда не слышала знаменитого изречения французского писателя Жана Лабрюйера о том, что все беды человека проистекают от невозможности быть одиноким, а если бы и слышала — вряд ли бы ей это помогло. Не в силах круглые сутки общаться только сама с собой, она начала искать общества. Сделать это было нетрудно. Один из ее клиентов, избавившийся от иссушающей ревности к собственной жене и вследствие этого от постоянных бурных скандалов, жил в этом же поселке и при случае всегда приглашал Наташу в гости. В последний раз она ответила согласием, потом в свою очередь пригласила всю семью к себе, и между ними завязалось что-то вроде добрососедских отношений. Заезжали Ковальчуки — мать и сын, и хотя Наташа понимала, что Людмила Тимофеевна ищет не столько дружбы, сколько возможности еще как-то заработать на ней (Наташа подозревала, что процентами со своих друзей Ковальчук полностью компенсировала затраченные деньги), а также держать сына под наблюдением «специалиста», она встретила их довольно тепло. Несколько раз Наташа звонила остальным клиентам. Некоторые разговаривали с ней настороженно и не слишком-то радостно, отделываясь лаконичными ответами и ссылаясь на занятость, другие осыпали ее словами благодарности, звали к себе в гости и обещали при первой же возможности приехать сами. Именно это в начале третьей недели и сделала миловидная девушка Света, неожиданно ворвавшись в Наташин домик с дождевыми каплями на светлых волосах, с тысячами слов на губах, обвешанная множеством пакетов и пакетиков, и ошеломленная Наташа едва успела закрыть дверь в свою крошечную студию, чтобы гостья ненароком не сунула туда свой нос. Вывалив на стол гостинцы, будто приехала к родной сестре или лучшей подруге, Света чмокнула воздух рядом с Наташиной щекой, плюхнулась на стул, потребовала, чтобы Наташа почему-то называла ее «Сметанчик» (меня сейчас все так называют, потому что я такая же аппетитненькая и нежная на вкус, хе-хе! — быстрое заговорщическое подмигивание и легкий щелчок пальцами), и принялась тарахтеть, словно пишущая машинка под опытными пальцами. Наташа только глазами хлопала, не успевая вставить ни единого слова. Она совершенно не узнавала свою натуру, за эти несколько недель изменившуюся до неузнаваемости. Замкнутое, цепенеющее, а то и свирепеющее при любом сказанном в его адрес слове существо превратилось в хохочущую, приветливую, даже где-то развязную болтушку. В несколько минут Наташа узнала, что она, Наташа, лучший человек в мире, что погода в Крыму паршивая, в Волгограде не лучше, что Светланчик-Сметанчик остановилась в «Сердолике», что «папан» дал ей кучу денег «на погулять» и еще один мужик тоже, что на следующий год она все же решилась поступить в Волгоградский университет, хотя ей уже — ужас! — семнадцать лет, что лететь до Симферополя было просто ужасно, что у нее три новых парня, она переехала со старой квартиры и вот ее новые адрес и телефон… и еще много чего. В конце концов у Наташи сложилось впечатление, что она присутствует при обильных рвотных спазмах, только извергаются слова, а не содержимое желудка.

Она теперь как причудливый шрам… как жутко все срослось — вкривь и вкось…

Мысль мелькнула и тут же исчезла, погребенная под новым приступом красноречия Сметанчика.

— Слушай… ничего, что я так фамильярничаю, да? Чего ты сидишь в этой дыре?! Поехали ко мне, в Волгоград, устроишься!.. Ну, не сейчас… ну вообще приезжай — хоть в гости, хоть так! Слушай, ты же можешь такую карьеру сделать, так подняться!.. Нет, ну ты не думай, замочек висит, — легкий щелчок по губам. — Слушай, тогда переезжай ко мне в «Сердолик» на время, там еще не скучно!

Наташа сдержанно пояснила, что ждет своего друга, и Сметанчик тут же воскликнула:

— Да, помню… такой симпатичненький, с челкой, который прихрамывает… только очень уж серьезный. Слушай, ну все равно я буду заходить, ладно… и ты заходи. Я недельки на две! Давай-ка чуть отметимся — я тут вашего крымского винишка захватила! Слушай, а тебе понравилось в «Гнезде»?! Ты еще раз тетю Люду видела?! Вот уж кто крыса, и наследный принц не лучше! Слушай, даже не могу описать — так легко теперь живется!

И в таком же духе.

После ее ухода, такого же резкого и неожиданного, как и появление, Наташа еще полчаса приходила в себя и пыталась понять, нормально ли то, что случилось со Светланой Матейко, виновата ли она в этом, что тут можно исправить и как и нужно ли? От нее не укрылся странный, какой-то просветленный и торжественный взгляд, которым иногда омывала ее Света во время разговора. Раньше, учась в художественной школе, Наташа не раз ходила в один из соборов города — такие же взгляды были у истинно верующих, когда они смотрели на распятие или на иконы, молитвенно шевеля губами. И теперь ее это слегка напугало, но в то же время в этом было что-то…

Очарование власти.

Наташа резко одернула себя и повернулась к окну, за которым в сгущающейся осенней темноте тихо, сонно шелестел дождь. Она смотрела, как капли одна за другой скатываются по стеклу и думала о том, как же быстро все проходит — совсем недавно было так тепло и море… да, море… Время вдруг помчалось стремительно — так стремительно, что Наташа за ним уже не успевала. От нечего делать она по-детски загадала: если через час дождь прекратится, значит завтра вернется Слава. Но дождь лил до самого утра.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});