Да. Нет. Не знаю - Татьяна Булатова

– Унеси ее в комнату, – скомандовала Аурика и присела на банкетку, чтобы расстегнуть ремешок на туфлях. – Где Аля с Иркой?

– Играют, – доложила домработница Полина.

– С интересом, видимо, играют. Даже не вышли мать встретить.

Полина подумала про себя: «Вот и правильно. Вот и хорошо», – но вслух ничего не сказала.

– Ты что стоишь? – обратилась Аурика к старшей дочери, строгий вид которой напоминал ей о произошедшем фиаско.

– Смотрю, – немногословно ответила Наташа, уставившись на материнские лаковые туфли молочного цвета с пряжкой, инкрустированной поблескивающими стекляшками в виде драгоценных камней.

Аурика перехватила взгляд дочери и вместо традиционного – «вот вырастешь, тоже в таких ходить будешь» – предложила:

– Хочешь примерить?

– Я-а-а? – растерялась двенадцатилетняя девочка.

– Ну, я-то их и так ношу. На, – мать протянула Наташке одну туфлю.

Девочка вставила ногу, Аурика придирчиво посмотрела на дочь и протянула второй:

– Этот тоже надень, а то непонятно.

Наташка с готовностью вставила и вторую ногу, а потом выпрямилась и выгнулась таким образом, что Аурика увидела в девочке себя, только много лет тому назад. Ей стало не по себе… До нее неожиданно дошло, что миновало почти тринадцать лет ее брака, а она так и не почувствовала себя по-настоящему счастливой, все время надеясь на то, что рано или поздно наступит момент и счастье ввалится в ее дом, как солнце к Маяковскому на дачу. Получается, что эти тринадцать лет ее жизни напоминали генеральную репетицию…

«А ведь премьеры не будет! Второй раз повторить не получится!» – ахнула Аурика и попыталась мысленно перечислить значимые события своей жизни. «Свадьба?» – подумала она, но тут же отмела прочь, потому что внутри ничего не дрогнуло. Свадьба как свадьба. «Рождение Наташки?» Пожалуй. Рождение Алечки (Аурике даже стало стыдно на минуту) таких эмоций не вызвало. «Ирка, может быть?» И тоже внутри – ничего особенного. При мыслях о Валечке немного повысилось настроение. И все. Ни окончание университета, ни аспирантура, ни переезд в новую квартиру, ни кандидатская диссертация – ничего не вызвало в ее душе отклика. «Это что же? – мысленно возмутилась Аурика. – В моей жизни не было ничего значащего?!» Она тут же вспомнила сегодняшний разговор с отцом: «Это не единственное предназначение женщины».

– Мама, – окликнула ее дочь. – Посмотри: как раз.

– Ну-ка, – мать вставила палец между задником и пяткой, – посмотрим. Почти впору.! Полсантиметра – не больше. Слушай, это какой же у тебя размер-то? – поразилась Аурика произошедшим в дочери переменам.

– Тридцать семь с половиной, – со знанием дела сообщила девочка и уселась на банкетку рядом с матерью, вытянув ноги так, чтобы оказалась видна вся ослепительная красота лаковой обуви.

– И у меня тридцать семь с половиной, – поделилась Аурика. – Просто стопа широкая, поэтому беру тридцать восьмой. А иногда и вообще – тридцать девятый.

Наташа пожала плечами, она не могла вступить в дискуссию, потому что была лишена возможности обсуждать с матерью все эти девичьи моменты. Как-то так повелось: обычно одежду ей покупал дедушка, причем не в магазине. Почему-то почти всегда вещи располагались у Одобеску на диване, и они несколько отличались от того, что она видела в детском мире, когда вместе с отцом ездила за канцелярскими принадлежностями к школе. Примерно об этом же подумала и ее мать, вспоминая, с какой тщательностью отец отбирал для нее красивые вещи, никогда не утруждая ее хождениями по магазинам. «У меня даже тапочки – и те были ручной работы! – поразилась Аурика. – И все наряды покупал папа. И если мне что-то не нравилось, никогда не настаивал – просто в шкафу висело, а потом куда-то исчезало. Наверное, Глаша относила в комиссионку».

– Наташка, – полушепотом окликнула она дочь. – А скажи честно, тебе дед разрезает шоколадную конфету на восемь кусков?

– Разрезает, – прошептала девочка и наконец-т о согнула ноги в коленях.

– А хлеб с маслом разрезает?

– Разрезает.

– А камушки свои показывает?

– Показывает, – призналась Наташа, хотя не имела на то морального права: дед объявил, что это секрет.

– А как он тебя называет, когда ты у него дома?

– Золотинка. – Девочка пару секунд подумала, а потом добавила: – И еще Золотко. И Медной горы хозяйка. И девочка моя дорогая. И иногда – Наталья Михайловна.

– А папа?

– И папа – Наталья Михайловна, но это когда сердится. А так – Наташа или Наташенька. И еще про тебя все время рассказывает.

– Про меня?! – поразилась Аурика.

– Про тебя, – выдала Наташка очередной секрет. – И папа, и Ге.

Взволнованная Аурика Георгиевна хотела было поинтересоваться, что именно, но не решилась и переформулировала вопрос:

– И что, тебе интересно?!

Наташка дрогнула ресницами и, не поворачивая головы в сторону матери, подтвердила:

– Интересно.

– А почему у меня не спросишь?

Девочка не торопилась с ответом, и по тому, как аккуратно она сняла с ноги сначала одну туфлю, потом – другой, Аурика догадалась – не может.

– Я разрешаю тебе спрашивать меня обо всем, что захочешь, – мать выдала дочери карт-бланш. – Если интересно, конечно.

– Мне интересно, – выдавила из себя девочка, а Аурика в это мгновение буквально впилась в дочь глазами, пытаясь понять: искренне та говорит или нет. – Но просто ты никогда не дослушиваешь до конца.

– Я-а-а?! – опешила женщина, но тут же справилась с нахлынувшими эмоциями и поменяла интонацию: – Я не замечала.

– И сразу кричишь, когда с первого раза тебе что-то непонятно.

– Мне просто не нравится ощущать себя дурой, – Аурика была сегодня не похожа сама на себя.

– Мне тоже не нравится. Но ведь ты меня еще и обзываешь.

– Я-а-а?

– Ты. И даже не замечаешь. Обзовешь – как будто так и надо.

Аурика действительно с ходу не могла сообразить, в чем ее упрекает девочка. Она была готова согласиться с предыдущими замечаниями, но обвинение в том, что она незаметно для себя обзывает собственную дочь, выбило ее из колеи:

– Скажи, как?! – потребовала она.

– Неповоротливым тюленем, тупицей и бестолочью.

При слове «бестолочь» Наташка потупилась, не зная, чего в этот момент ожидать от матери.

– Я н-н-не помню такого, – отказалась от своих слов Аурика и покраснела. Впервые за столько лет ей стало неловко при мысли о том, что она – взрослая женщина, мать четырех детей, кандидат исторических наук – так и не избавилась от своей детской привычки с легкостью награждать окружающих обидными прозвищами. А порой и того хуже: переходить к нелицеприятной брани в адрес тех, кто осмелился оказать ей сопротивление. Когда-то Аурика гордилась своей, как она считала, уникальной способностью «за словом в карман не лезть», а сейчас ей было страшно посмотреть в глаза собственной дочери.

– Но я-то помню! – твердо произнесла Наташка и на всякий случай отодвинулась от матери в сторону.

«Кошмар!» – зарыдала внутри себя Аурика и снова вспомнила слова Георгия Константиновича: «Своей неуравновешенностью ты их пугаешь».

– Хочешь, тоже обзови меня тюленем, тупицей и бестолочью.

– Не хочу, – неожиданно для матери отказалась девочка. – Ты же не тюлень, не тупица и не бестолочь. Ты, – Наташка секунду помолчала, – просто нервная.

– Это тебе папа сказал? – побледнела Аурика.

– Нет, – честно призналась девочка. – Но они с дедушкой все время говорят, что тебе простительно, потому что у тебя четверо детей, кандидатская диссертация и какая-то ставка на работе.

– А при чем тут «нервная»? – засомневалась Аурика Георгиевна, пытаясь выяснить автора цитаты.

– Это няня сказала, – проговорилась Наташа.

– Какая няня? Глаша?

Девочка, опустив голову, молчала.

– Полина? – продолжала допытываться Аурика у дочери.

– Не скажу, – вдруг выпалила девочка и собралась было подняться с банкетки, но тут же оказалась водворена матерью на место.

– Это почему же? Можно узнать?

– Потому что ты ее уволишь, – невольно выдала автора высказывания Наташа, и в сознании Аурики все встало на свои места.

– Раньше надо было эту деревенскую дуру увольнять, – прошипела она себе под нос. – Пока та разговаривать не научилась. Теперь поздно, – посетовала Аурика и пообещала себе обязательно устроить домработнице такую выволочку, что та сама обратно в деревню запросится. Но обещанию не суждено было сбыться, потому что Наташка была за справедливость и мгновенно вступилась за Полину.

– Она не дура, – запротестовала девочка.

– Еще какая дура! – уверила дочь Аурика Георгиевна и пожаловалась вслух: – Господи, как же я устала сегодня. Вон, посмотри! (Она вытянула ноги). Разве это нормально? Отекшие лапы! Где мои тапочки?

– Сейчас. – Наташа с готовностью вскочила с банкетки и достала из нижнего отделения полусерванта, стоящего в прихожей, сафьяновые тапочки с загнутыми носами. Их местонахождение было девочке хорошо известно еще и потому, что сестры довольно часто использовали алые тапочки в играх – они в равной степени подходили и невестам, и принцессам, и ведьмам, и феям, и даже докторам.