Да. Нет. Не знаю - Татьяна Булатова

– Нет, – привычно ответила та и попыталась залезть обратно.

– По-моему, дорогой зять, вы ее очаровали, – подметил Одобеску значительные перемены в поведении внучки.

– Я старался, – признался Миша и несколько раз поцеловал дочь в макушку, на что та обернулась и чмокнула отца прямо в нос. Получилось смешно – Коротич хихикнул, Наташка вытерла ему нос и погладила лицо.

– Миша, – любуясь, назвала девочка отца по имени.

– Миша, – повторил Коротич и сглотнул вставший в горле комок, потому что этой минуты он ждал почти месяц, с момента Наташкиного переезда в родные пенаты из гостеприимного дома в Спиридоньевском переулке, который она, судя по всему, и считала своей настоящей родиной.

– Я вас поздравляю, Миша, – с завистью произнес Георгий Константинович и засобирался домой.

– Подождите, – попросил его зять. – Скоро обедать – оставайтесь.

– Нет, друг мой, – отказался Одобеску и назвал истинную причину: – Зависть испортила мне аппетит. Еще час назад это кудрявое создание демонстрировало по отношению ко мне неподдельный интерес, а сейчас оно вообще не смотрит в мою сторону. Что значит – женщина!

– Не завидуйте, Георгий Константинович, – улыбнулся ему Коротич. – Мы ведь с вами не конкуренты, мы с вами – коллеги, потому что служим одному делу и имеем один интерес.

– Два, – поправил его дед-завистник.

– Три.

– Точно – три! – ахнул Одобеску, вспомнив о новорожденной Алечке.

– Иди, поцелуй своего Ге, – обратился Коротич к дочери и, спустив с колен, легко подтолкнул по направлению к тестю. Наташка, вопреки обыкновению, сопротивляться не стала. Подошла к деду, серьезно посмотрела тому в лицо и встала на цыпочки, задрав голову.

Георгий Константинович воспрял духом, подхватил внучку на руки и, расцеловав, поставил на место.

– Наташка, чудо мое! Касаточка, – запел Одобеску. – Ты придешь ко мне в гости?

– Нет, – по привычке произнесла девочка и снова потянулась к деду.

– Вот видите, – удовлетворенно отметил Георгий Константинович.

– Вижу, – в который раз хмыкнул Миша. – И сразу хочу вас предупредить: вам, дорогой тесть, нечего беспокоиться, потому что отличительной чертой рода Коротичей является преданность. Правда, Наташка?!

– Нет, – с готовностью ответила та и помахала деду ручкой. Туманные материи взрослых разговоров ее явно пока не интересовали.

– Золотинка права. Она ваша, – не без уныния повторил Одобеску, даже не предполагая, что этой фразой узаконил классическое для многих семей распределение потомства по двум лагерям: маминому и папиному.

* * *

Но в случае с Коротичами традиционный сценарий оказался подвержен принципиальным изменениям. Все девочки, а их в итоге получилось четыре, рождались похожими на отца, как две капли воды: маленькие, голубоглазые, с белесыми, еле заметными бровками, между которыми располагалась закрепившаяся еще внутриутробно складочка. Но к полуторагодовалому возрасту их внешность разительно менялась. Светлые жиденькие волосенки благополучно покидали девичьи головы, и взамен них появлялись жесткие, как проволока, черные завитки, больше напоминающие волосяной покров негроида, нежели европейца. К двум с половиной годам кудри приобретали какую-то особенную пластичность и кокетливо падали на девичьи плечики черноголовыми змейками. Это было очень красиво, и на счет великолепной Аурики зачислялся очередной балл со знаком «плюс».

Примерно те же процессы происходили с бровями и с цветом глаз. К трем годам каждая из девочек превращалась в обладательницу бархатных очей цвета переспелой вишни и соболиных бровей, расстояние до которых было прочерчено стрелами густых и загнутых ресниц. «Это – тоже мое!» – заявляла Аурика Георгиевна и победоносно осматривала свое потомство, с удовольствием отмечая отсутствие сходства с отцовской внешностью.

Третьим аргументом, благодаря которому все дети могли бы быть отнесены к материнскому «лагерю», выступало специфическое телосложение, помноженное на зашкаливающий вес. Впоследствии станет ясно, что фигуры у девочек являют собой точную копию фигуры Аурики: широкая спина, впечатляющая размерами грудь и большой бочкообразный живот на тонких мускулистых ногах, не знающих возрастных повреждений в виде сосудистых сеток, варикозных узлов и ослабленного тургора кожи. Такие ноги словно жили отдельно от своих владелиц, не подчиняясь неумолимой логике Времени. Таким ногам можно было завидовать. И даже больше – таким ногам нужно было ставить памятник. Кстати, сама Аурика Георгиевна неоднократно высказывала эту мысль в присущей ей ироничной манере. Но это – гораздо позже, а пока все четыре девочки внешне напоминали собой перекачанные воздушные шарики особой конструкции: голова – живот – ножки-палочки.

По поводу лишнего веса никто, кроме участкового врача, не волновался, списывая это на родовую особенность. «Какая щитовидная железа? – бушевал барон Одобеску, внимая жалобам Прекрасной Золотинки на врачебную глупость. – Что значит «нестабильный гормональный статус и первая стадия ожирения»?!» – «Предожирения», – поправляла его дочь. «Какая разница?! Ожирение?! Предожирение?! Нормальные дети! Прекрасные упитанные дети: приятно смотреть, приятно трогать!» – «А может, все-таки проконсультироваться?» – заражался тревогой участкового Михаил Кондратьевич, но быстро сдавался под напором тестя и непримиримо настроенной жены, с точки зрения которой у ее детей не могло быть никаких проблем. Никаких отклонений от нормы Аурика не признавала, потому что они невольно разрушали тщательно создаваемый ею образ непогрешимой матери. Понимание того, что девочки нуждались в постоянном врачебном наблюдении и медикаментозной коррекции, придет к самоуверенной в ряде вопросов матери спустя много лет, когда обнаружится трагическая закономерность: беременности ее дочерей заканчиваются выкидышами. У всех, кроме Наташи. Она, наверное, тоже не стала бы исключением из правил, просто, в отличие от своих сестер, никогда не была замужем и никогда не планировала «рожать для себя». Все материнские предложения подумать о том, кто в старости «подаст тебе стакан с водой», Наталья отметала на раз.

– Зачем мне слуги? – вопрошала она мать. – Я умру так же скоропостижно, как и Ге. Правда, перед этим напьюсь воды, – мрачно шутила Наташа и бесстрашно, с материнской, стоит отметить, категоричностью признавалась в том, что «априори не любит детей».

– Какой ужас! – бил тревогу Михаил Кондратьевич, но это положения дел не меняло. Все оставалось на своих местах, и Аурика всякий раз с гордостью отмечала отпечатки своего драгоценного «Я» во внешности дочерей. Однако это был аспект формальный, содержательная же сторона выглядела несколько иначе и являла собой прямую соотнесенность с отцовской породой.

За исключением старшей, Наташи, характер девочки унаследовали отцовский. И Алечка, и Ирина, и самая младшая, Валечка (но эта – только в детстве), были невероятно застенчивы, немногословны и покладисты. Аурике иногда казалось, что они вообще на одно лицо. Так же, как и их отец, они никогда без необходимости не вступали в конфликт с быстро воспламеняющейся матерью, отчего Аурика приходила в бешенство: «Бесхребетные! Безынициативные! Скучные!» Но как только та или иная из дочерей демонстрировала способность к сопротивлению, их мать заводилась по второму кругу и напрочь отметала от себя любое напоминание о том, что все они – Одобеску. «Все в отца! – неиствовала Аурика Георгиевна. – Такие же упертые и ограниченные, как и все Коротичи! Дурная кровь!» К слову сказать, из семейства Коротичей лично она была знакома только с одним – с собственным мужем, чью фамилию носили ее дети.

История взаимоотношений супруга со своими родителями Аурику Одобеску совершенно не интересовала, она не ломала голову в поисках причин, объясняющих ту или иную черту Мишиного характера. Ее все устраивало, потому что право на глубокую внутреннюю жизнь она присвоила исключительно себе, объясняя это тем, что в «одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Роль лани, естественно, Аурика уготовила для себя. Коротичу же досталась непрезентабельная роль «счетовода» – так Прекрасная Золотинка презрительно именовала представителей математической профессии.

Но Михаил Кондратьевич не обижался, предчувствуя, что рано или поздно возьмет реванш. Так и получилось. Наташа пошла по стопам отца и выбрала математику. Ирочка – примерно то же направление, только утяжеленное педагогическим профилем. Валина любовь к математическим изысканиям оказалась применима к бухучету. Но цифирьщицей Аурика Георгиевна упорно именовала только старшую дочь, словно в отместку мужу, сумевшему передать свою увлеченность наукой той, которая, единственная из всех четырех, все-таки имела материнский нрав – правда, несколько видоизмененный. Оказывается, в роду Одобеску тоже происходили процессы эволюционного типа при сохранении основной доминанты.