Сами мы не местные - Ю. Жукова

Дом Старейшины Унгуца отстроили, и сегодня как раз состоится торжественное переселение. Унгуц уже немножко ходит с палочкой, не по лестнице, конечно, но до туалета без посторонней помощи добирается.

Ближе к вечеру мы все вместе грузимся в машину: Азамат, Унгуц, Ирих и я. Ехать до дома Унгуца всего ничего, но дедусь так далеко ещё не сможет дойти. Построили дом точнёхонько на месте старого, и в том же ракурсе. Старого я, впрочем, не видела, но раз Азамат так говорит, значит, так оно и есть. Угол крыши и правда нависает над крутым берегом Ахмадмирна, поросшим чем-то вроде стелющейся туи.

Перед домом уже скопилась небольшая толпа — Старейшины с учениками-духовниками, важные горожане и просто всякие заинтересованные и не очень граждане. Ирих в предвкушении аж подпрыгивает на сиденье. Унгуц не подпрыгивает, но выражение лица у него точно такое же. Азамат помогает ему выбраться из машины, а Ирих прямо выстреливает следом. Без деда, видно, боялась в толпу лезть. Теперь же толпа расступается, пропуская Старейшину к его законной собственности. Он потихоньку шкандыбает с палочкой, во все глаза рассматривая постройку.

— Отлично! — наконец выносит он вердикт и обводит всех собравшихся сияющей улыбкой. Собравшиеся дружно вздыхают с облегчением. Надо думать, в норме Старейшины намного капризнее. А домик и правда симпатичный. Шоколадного цвета с красной крышей, закруглённым фасадом и крылечком, похожим на вход в раковину улитки. Муданжские дома часто бывают такой формы.

— Слушайте, но он ведь уже сам ходит! — доносится до меня шёпоток сзади, и к нему тут же примыкают другие.

— А прошла-то всего дюжина дней от силы!

— Эта Азаматова пигалица и правда чудеса творит…

Чувствую, работы в ближайшее время ещё прибавится. Но подумать о приятном мне не дают — сквозь толпу к нам проталкивается Алтоша, ещё мрачнее, чем в прошлый раз. Подходит, не здоровается, уставляет на меня прожигающий взгляд. Я в ответ изображаю лицом то, чем садятся на крыльцо. Азамат переводит взгляд с него на меня и обратно, потом не выдерживает.

— Алтонгирел, ты что-то сказать хочешь?

Тот кивает и обращается к Азамату.

— Наставнику звонил наш целитель. Он не справляется. Сказал, что это неизлечимо. Конечно, на всё воля богов, но ты ведь знаешь Изинтовтоя… и я знаю… Странно, чтобы его уже сейчас забирали. Я вот думаю, может, это Лизе знак туда наведаться?

— А где он живёт?

— Да на Орле, они же оба оттуда.

Азамат кривится, а я не устаю дивиться способностям Алтонгирела. Другой бы пришёл, ручки просительно сложил и затянул бы, дескать, хороший человек умирает, доктор помогите! А этот — раз! Знак свыше, изволь повиноваться, а он вовсе ни о чём не просил, наоборот, сообщил важную информацию. Нет, ну круто, в пору аплодировать.

— В принципе, можно и слетать… — протягивает Азамат без особого энтузиазма. — Лиза, ты как?

— Хорошо бы узнать симптомы для начала. Если я могу что-то сделать, то обязательно полечу.

Алтонгирел явно светлеет лицом. Кажется, есть шанс, что он простит мне клуб. Странно, что до сих пор ни словом не обмолвился.

— Ну, про болезнь тебе лучше сам Наставник расскажет, он тут где-то. Давай я тебя ему представлю для убедительности, а сам пойду паковаться.

— А-а ты тоже полетишь, что ли? — нервно уточняю я.

— Конечно, а как же! — поднимает брови духовник.

Я обращаю умоляющий взгляд на мужа. Тот только вздыхает.

— Я плохо ориентируюсь в тех краях, да и семья у Изинботора такая… в нынешнем виде меня могут и на порог не пустить. Я, конечно, полечу с тобой, но и Алтонгирел тоже, обязательно.

Вот непруха, так непруха!

Вслед за Алтонгирелом я просачиваюсь сквозь толпу туда, где стоит его наставник. Изинботора я видела только однажды, на памятном Совете Старейшин. Это статный моложавый мужчина с очень красивым лицом. Ему, по идее, должно быть за пятьдесят местных лет, иначе у него не могло бы быть такого взрослого ученика, но на вид намного младше. Волосы у него длинные с сединой только на висках, они нетуго заплетены в несколько кос и украшены нитями бисера. На шее несколько рядов бус — просто нанизанные подряд мелкие драгоценные камни и резные бусины-обереги. Красивые муданжские мужчины любят на себя понавешать камушков, а уж известные люди вообще из украшений не вылезают. Что интересно, женщины в этом отношении намного скромнее. То ли всё-таки тяжеловато таскать на себе все эти булыжники, то ли принцип такой же, как у птичек: раз выбирает самка, то самец должен прихорашиваться и хвастаться.

Изинботор смотрит на меня из-под полуопущенных век, не поворачивая головы. Это, наверное, дико неудобно, да и видно должно быть очень плохо. Но, наверное, большинство созерцаемых таким образом об этом не задумываются и резко чувствуют себя дрожащими тварями. Я обхожу Старейшину и встаю прямо напротив, чтоб не окосел, бедный, за время разговора.

— Элизабет, — тихо произносит он мурлыкающим голосом.

— Здравствуйте, — киваю я. — Расскажите, пожалуйста, что там с вашим братом.

Он немного хмурится из-за того, что я сразу перешла к сути, не спросив предварительно о его собственном самочувствии и не обсудив переезд Унгуца, ради которого мы все тут собрались. Но нужда, видимо, пересиливает приверженность к традициям, так что он только легко вздыхает, откладывая нравоучение на потом, и отвечает:

— Ему уже больше месяца всё время плохо.

— Как именно плохо? — уточняю я, потому что Изинботор явно не собирается продолжать.

— Его покинули силы, — он пожимает плечами. — Он сильно похудел и очень бледен, почти не встаёт с постели.

— Так, — киваю. — Что-нибудь болит?

— Изредка боли в теле.

— Где именно в теле? — допытываюсь я. Ох уж мне эти муданжцы и их косноязычное духовенство…

Он сверкает на меня глазами.

— В теле. Не моё дело вызнавать неприятные подробности. Ты знаешь, что это за болезнь?

Я закатываю глаза и про себя проговариваю пару нехороших фраз.

— При таком расплывчатом описании это может быть пара сотен разных болезней. Мне надо знать точнее!

Он поджимает губы, а Алтонгирел сверлит меня укоризненным взглядом.

— У него кружится голова, — наконец выдаёт Изинботор. Потом, резко понизив голос, добавляет: — И тошнит.

Я закрываю лицо растопыренной ладонью. Это безнадёжно.

— Пожалуй, я лучше позвоню нашему целителю и спрошу его. Может, он заметил какие-нибудь более характерные симптомы.

Я подхватываю Азамата, которому уже изрядно надоело ловить на себе косые неприязненные взгляды бывших знакомых и слушать перешёптывание незнакомых эстетов, мы раскланиваемся с Унгуцем и его внучкой, обещаем заходить в гости и принимать их у себя и смываемся.

От целителя, впрочем, удаётся добиться немного. Боли оказываются в животе, а плюс к этому ещё онемение мизинцев. В общем, похоже, что-то с анемией, вопрос что? Но пока я там не окажусь, ответа я не найду, так что паковать надо полный комплект всего и быстро, а то целитель говорит, что «он плох, очень плох».

Лететь решили с утра пораньше, потому что ночью по малознакомому маршруту Азамат меня везти не хочет. В итоге вставать приходится в бешеную рань, только-только солнце поднимается, а третья луна ещё на небе.

Мы грузимся в Азаматов унгуц. Как всегда с Алтошей, первая же простая операция приводит к скандалу. Он, видите ли, хочет лететь на переднем сиденье, а я, типа, женщина толстозадая, обязана располагаться на заднем, чтоб не мешать. А у самого, между прочим, когда сидит, коленки на метр в стороны разведены, и левая так и норовит в приборную панель ткнуть в неподходящий момент. В конце концов Азамат находит решающий довод:

— Ты на Орле сто раз был, а Лиза впервые. Дай ей в окно-то посмотреть!

— Можно подумать, она способна оценить пейзаж! — фыркает Алтоша.

— Я не только оценить способна, я ещё и камеру взяла, нащёлкаю видов, а потом вышью что-нибудь или сотку! И можешь обзавидоваться.

На этом его всё-таки удаётся запихать на заднее сиденье, хотя ворчать он не перестаёт ещё долго.

Щёлкаю я действительно много. Встающее солнце очень красиво отдельными бликами освещает горы, над которыми мы летим. Азамат знает перевал к югу от столицы, где совсем низко и нет всяких неприятных воздушных потоков и смерчей, которые почти всегда образуются над муданжскими горами. Вообще, место у столицы отличное: по земле можно только с одной стороны добраться, по воздуху — с двух. А всё остальное — только для альпинистов. Горы здесь старые, невысокие, но никакой транспорт всё равно не пройдёт, разве что парнокопытный.

Выбравшись с гор, мы некоторое время летим над степью, кое-где размеченной вспаханными полями. Здесь уже вымахала молодая трава — мы ведь летим на юг, а Ахмадхотский хребет хорошо экранирует эту местность от северного ветра, так что здесь значительно теплее, чем даже в незамерзающей столице. Потом пересекаем широкую и спокойную равнинную реку. Азамат говорит, что она впадает в Дол, и потому называется Тажилмирн, питающая река. На Муданге десять крупных рек, не считая бесконечного количества мелких, и эта явно из тех десяти.