В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

Его друг подхватывал разудалый напев, но вскоре путал мотив и слова и начинал тормошить своего соседа:

— Сначала давай!

Русский терпеливо заводил песню, и опять с тем же результатом. Наконец это ему надоело. Легко, как лучинку, он приподнял отрядника и пихнул его в кучу спящих. Сам встал, чуть ли не упираясь головой в перекладину, повел плечами. Потом подошел к столу, собрал в чашку остатки спирта и выпил. Подышал широко разинутым ртом, сел за стол и уронил голову на руки. Думал ли он о чем-нибудь или просто пьяную голову тяжело держать на весу? Кто его знает.

— Эх, жизнь ты непутевая! — хрипло произнес он и заскрежетал зубами.

Отец зашевелился, быстро-быстро забормотал что-то и, открывая мутные глаза, попросил:

— Воды! Пить надо!

Назарка проворно вскочил, направился в дальний угол, где обыкновенно в специальной посуде медленно таял лед. Около стола он запнулся за опрокинутый чугунный котел, который зазвенел протяжно и жалобно. Назарка со страхом глянул на незнакомца. Услышав звон металла, косматый поднял голову. При виде подростка брови его удивленно поползли вверх. На Назарку в упор смотрели синие, чистые, странно блестевшие глаза.

— Ты как сюда попал, малец?

Он свободно говорил по-якутски.

— Отец у меня тут, — робко ответил Назарка, пятясь от стола. — Пить просил.

Он боялся перечеркнутого багровым жгутом лица.

— А! — произнес косматый и показал: — Вон там вода!

Он, видимо, был не особенно пьян, слова выговаривал четко, раздельно. Нацедив воды в берестяной жбанчик, Назарка напоил отца. Незнакомец следил за ним, не поворачивая головы. Стоя к нему спиной, Назарка чувствовал: синие глаза словно ощупывают его. И это было неприятно. Напившись, отец уснул. Сына он не узнал. Назарка сел на прежнее место, привалившись к ступке.

— Иди сюда, малец, посидим! Видишь, все спят. Ходи, ходи!

От неожиданного оклика Назарка вздрогнул.

— Да ты не бойся, я же не кусаюсь!

В грубом голосе незнакомца слышались теплые нотки. Назарка несмело подошел.

— Садись!

Назарка присел осторожно на краешек орона. Каким маленьким и хрупким показался он сам себе по сравнению с этим широкоплечим, мускулистым человеком! Незнакомец нагнулся, извлек из-за голенища торбаса плоскую бутылку зеленого стекла, взболтнул ее.

— Пьешь?

Назарка отрицательно тряхнул непокорными вихрами, говорить он не решался.

— Молодец, что не пьешь! Вино пропащие люди только любят. Тунгусские шаманы так и говорят: в спирте самый злой дух сидит! Оно и в самом деле так!

Он налил в кружку спирту, со свистом выпустил через ноздри воздух, страдальчески поморщился и выпил. Потом старательно вытер губы засаленным рукавом пиджака.

— А я без этого зелья не могу. Другой раз заберет такая тоска, хоть в петлю лезь. А выпьешь, ничего будто, отляжет от сердца.

Тяжелой, теплой ладонью он погладил всклокоченную Назаркину голову и легонько пошлепал по спине.

— Я тоже когда-то вроде тебя огольцом был...

Назарка перестал бояться этого человека, с лицом, как бы неровно склеенным из двух половинок. И совсем он не страшный. В его неторопливых движениях, интонациях голоса сквозило что-то такое, что внушало доверие.

— Да судьба мне неладная выпала, колесом согнула и крутит, крутит без конца и края.

Голос его зазвучал глухо, надломленно. Потом он вдруг, насупившись, замолчал, спихнул с орона солдата, расстелил тулуп и прилег. За юртой послышалась нестройная песня, она приближалась, нарастала. Пьяные, охрипшие глотки с трудом выводили унылый мотив.

— Беду чуют, вот и заливаются! — произнес незнакомец и устало закрыл глаза.

Дверь распахнулась. В юрту хлынул мороз и колышущимся молочным покрывалом скрыл распластанных на полу отрядников. В помещение ввалилась новая компания. Павел, Станов и еще несколько приближенных, пошатываясь и спотыкаясь, цепочкой пробирались в передний угол. Устроившись за столом, Павел обвел осоловевшим взглядом юрту. Станов вытащил из оттопыренных карманов несколько новых бутылок. Завязался шумный, нестройный разговор.

Назарка, стараясь не привлекать к себе внимания, перебирая руками по краю орона, отсел в сторону. Он съежился и со страхом посматривал на громкоголосую компанию. Пришедшие распили бутылку. Загремела разудалая песня. Простуженным, дребезжащим тенором запевал Станов. Спавшие вповалку отрядники вскидывали хмельные головы, ничего не понимая, поводили вокруг одичалыми глазами и опять погружались в сон. Сидеть было неудобно, и Назарка зашевелился в своем углу. Павел резко обернулся. На лице его был испуг. Увидев притаившегося Назарку, расхохотался.

— Друг! Мой старый друг! И ты здесь... Ну, садись с нами. Помнишь, как тебя ранили? Пришло время — рассчитываемся.

Он поймал Назаркину руку, притянул его к себе и обслюнявил щеку горячими губами. От Павла пахло винным перегаром и потом. Затем он обратился к остальным:

— Это мой старый приятель! Вместе оружие везли из города. Можно сказать, одним из первых пострадал за наше святое дело. Красноперые тогда подстрелили его!

Павел легко поднял паренька и усадил его между собой и поручиком. Налил в стакан спирта, плеснул воды и протянул Назарке:

— Пей за нашу победу!

Назарка удивленно глянул на него, бережно, чтобы не расплескать, отодвинул стакан.

— Пей! — уже с пьяной нетерпеливостью повторил Павел.

Черные глаза его, большие, безумные, уставились на подростка, будто впились в него. Под кожей на скулах вздулись желваки.

— Чего вы к мальчонке прилипли? — привстал незнакомец. — Какой он питок?..

Его слова пропустили мимо ушей. Черные глаза Павла с застывшими в них блестками наливались кровью.

— Пей, не бойся! Утеха в жизни! — пьяно пробормотал Станов. — Раньше русский офицер берег свою честь... Мундир был для него... Глотай, хлопчик!.. Больше у нас ничего не осталось. Все отняли плебеи! Но мы не сложили оружия! Нет!

Назарка хотел сказать, что ни разу не пробовал спирт, по лицо Павла багровело, губы его подергивало. И, не сознавая, что он делает, Назарка ощупью взял стакан и, закрыв глаза, сделал несколько больших глотков. Дыхание захватило, в желудок как будто плеснули кипятку.

— Ой!.. Ой!

Назарка пытался что-то крикнуть, но слова застревали в горле, нечем стало дышать. Пламя, казалось, охватило все внутренности. Назарка схватил первый подвернувшийся под руку кусок и начал запихивать его в рот. По щекам катились слезы.

— Не троньте мальца!

Незнакомец угрожающе поднялся с лавки. Шрам на его лице стал темно-фиолетовым. Через рубашку можно было заметить, как вздулись, заходили мускулы на руках.