По старой дружбе - Мария Перевязко

меня в крепкие долгие объятия. Я отвечаю ему тем же и радуюсь, как ребенок. Маму я очень люблю, но с папой у нас по-настоящему близкие отношения. Пожалуй, он — мой единственный друг.

— Ты голоден? — мама суетится на кухне, пока отец наливает себе стакан воды и пьет короткими глотками. — Я что-нибудь приготовлю. Что ты хочешь? И вообще, почему не предупредил, что прилетаешь сегодня?

— А ты не рада? — хмыкает он, но тут же расплывается в широкой улыбке. — Я перекусил по дороге, но съем все, что ты приготовишь. И даже вымою посуду.

Мама игриво шлепает его по предплечью, я давненько не видел ее такой счастливой. Вообще-то она не любит готовить.

Когда она чуть ли не полностью забирается в холодильник, папа говорит со мной:

— Хочу знать все, что произошло в твоей жизни, пока меня не было. Оставим маму с ее кулинарной музой наедине и поболтаем. Что ты на это скажешь?

— Только ненадолго! — мама высовывается из-за дверцы холодильника и грозит нам пальцем. — И не забудьте вымыть руки!

Папа заходит в мою комнату и устраивается прямо на полу возле окна. На нем деловой костюм, и это выглядит забавно. Раньше в детстве мы часто устраивались здесь и смотрели на звезды. Правда частенько с нами была еще и Венерина. Вечно она влезает в мои мысли в самые неподходящие моменты!

Я усаживаюсь рядом с ним, и мы по привычке поднимаем глаза к небу.

— Рассказывай, — басит папа и переводит заинтересованный взгляд на меня. — Что у тебя на уме?

— Я встретил девушку! — тут же выпаливаю я.

Он вернулся из командировки так вовремя! Эти слова рвались с языка с того момента, как Влада поцеловала меня в щеку. Мне просто необходимо с кем-то этим поделиться.

— Да ну, брось, — отмахивается он с улыбкой. — Быть этого не может.

— Она необыкновенная, — я игнорирую его шутливую реплику и продолжаю: — Ты даже не представляешь!

— Мы ведь говорим не о Лене? — папа щурит глаза. — Потому что мама мне все уши прожужжала про вашу возрожденную любовь.

— Нет, — я опускаю глаза, — с Венериной… С Леной все не так. Мы пытались дружить, но из этого ничего не вышло. Дважды в одну реку не войдешь…

Он прицокивает языком и насмешливо смотрит на меня:

— Философом заделался? — смеется он. — Так. Всё. Понял. Извини. Продолжай.

— Я говорю о ее сестре. Ее зовут Влада…

Я с удивлением наблюдаю за тем, как папа накрывает лицо рукой и качает головой.

— Да, братец, — говорит он, — а у тебя проблемы.

Версия папы о том, что мой выбор девушки напрямую связан с тем, что на самом деле где-то глубоко внутри на подсознательном уровне я отчаянно желаю воссоединиться с Венериной, не дает мне покоя. И зачем по телефону я ему рассказал про ситуацию с Эльвирой? Теперь он считает, что я цепляюсь за каждую девушку, входящую в окружение Венериной, чтобы сблизиться с ней. Да еще и посмеялся над тем, как я впервые напился. Все это — конечно, полнейший бред. И папе совершенно точно — не быть психологом.

Он не прав хотя бы потому, что я не знал, кто такая Влада, когда познакомился с ней. Мне хватило одного взгляда на нее, чтобы понять, что она — та самая. То, что она оказалась сводной сестрой Венериной, — нелепейшая случайность!

Каждая минута этой ночи длится целую вечность. Я слежу за фосфоресцирующими стрелками больших настенных часов, и сна нет ни в одном глазу. Решаю прочистить голову лучшим известным мне способом.

Покинуть дом не составляет проблемы: сегодня родители точно не заметят моего отсутствия. Даже думать не хочу о том, чем они там занимаются.

Дороги свободные, и я рассекаю тьму, как какой-нибудь супергерой. Мотоцикл урчит подо мной, словно верный зверь, и я чувствую, как сам становлюсь его частью, сливаюсь с ним воедино. Слишком давно я этого не делал. Сам не понимал, как соскучился по ощущению бешеной скорости, покалывания во всем теле и рвущегося из груди сердца.

Не знаю, сколько времени я бесцельно гоняю по улицам, но в итоге оказываюсь перед знакомым мне зданием. Все еще сидя на мотоцикле, я блуждаю взглядом по дому и останавливаюсь на окне восьмого этажа. В комнате Венериной горит тусклый свет, значит, она тоже еще не спит. Возможно, читает. Мне вдруг кажется, что занавески на ее окне подергиваются, и я даже замечаю женский силуэт в окне. Очень может быть, что это всего лишь игра воображения, но я вдруг чувствую себя маньяком-преследователем, подглядывающим в чужие окна. Фигура в оконной раме никуда не девается, и мы вроде как пялимся друг на друга.

Что привело меня сюда? Почему в итоге я всегда оказываюсь возле этого дома? Может ли быть такое, что папа прав?

Потряхивая головой, чтобы уж наверняка выбросить эти дурацкие мысли, я разворачиваюсь и с шумом срываюсь с места. Домой!

Как только моя голова касается подушки, я отрубаюсь.

На следующий день в школу я не иду. Папа настоял на том, чтобы этот день мы провели вместе.

— Я отменил все дела, — говорит он, сжимая мое плечо.

— Устроим семейные посиделки. Сходим в боулинг или в кино. Пообедаем в ресторане. Или выберемся на природу. Что думаешь насчет рыбалки?

— Не при каких условиях, — наигранно сердится мама, — я не буду трогать живую рыбу руками!

— А червей? — подначивает ее папа.

Я делаю большой глоток кофе, поглядывая на родителей. Эти редкие мгновения согревают почище алкоголя, о котором я до сих пор вспоминаю с дрожью.

Мама убеждает нас, что для игры в боулинг ей требуется другой маникюр, и мы послушно ждем в машине.

— Вообще-то, — признаюсь я отцу после некоторых колебаний: врать ему я не способен. Он знает обо мне все, кроме разве что увлечения мотоциклом. Хотя, если бы он прямо спросил, я бы не смог солгать, — я и вчера пропустил школу.

— Я вырастил прогульщика! — сокрушается отец и хлопает рукой по рулю. — Будут какие-нибудь попытки оправдаться?

— Я помогал одному человеку.

— Этот человек носит юбку?

— Пап.

— Слушай, маме я ничего не скажу, хотя, даже, если б и сказал, она бы только порадовалась. Ты же вечно либо в школе, либо дома, либо в библиотеке. Я рад, что ты хоть как-то развлекаешься. Но знай меру, договорились?

— Договорились.

Оставшиеся полчаса мы непринужденно болтаем о пустяках, пока мама не усаживается в машину и не демонстрирует нам свой новый маникюр. После того, как мы проявляем достаточно, по маминому мнению, восторгов и хвалебных речей,