Завтра в тот же час - Эмма Страуб

мальчиком – Ноа Кармелло – под лестницей во время урока, у Сэм на две недели отобрали пейджер. Хуже всего в подростковом возрасте было осознать, что жизнь со всеми обходится по-разному – Элис понимала это уже тогда. Но ей потребовалась пара десятков лет, чтобы понять, что большинство из того, что ты считал своим преимуществом, вовсе им не было.

– Ты не собираешься сходить домой перед вечеринкой? – спросила Элис.

– Нет, а зачем? Просто надену что-нибудь из твоих вещей, – ответила Сэм. Элис совсем забыла о преходящей природе девичьей одежды, о том, что тогда было просто невозможно определить, где чье. Они с Сэм носили примерно один размер, что делало возможным практически любой обмен.

На снимке, который подарила ей Сэм, они обе были в атласных платьях и тиарах, как королевы красоты, вынужденные рвануть на конкурс посреди ночи.

– Давай наденем что-нибудь обычное, – сказала Элис. – Ничего роскошного.

Сэм пожала плечами.

– Это же твой день рождения.

Заверещал телефон. Элис не сразу откопала его в куче одежды.

– Алло?

– С днем рождения, Элли, – сказала ее мать, употребив прозвище, которое Элис никогда не нравилось. Серена как будто разговаривала с кем-то другим, хотя в каком-то смысле так и было. Серена всегда разговаривала с той Элис, которая, как ей казалось, была рада ее слышать или удовольствовалась бы ее спорадическими звонками и ее спорадической заботой. – Я отправила тебе пару вещиц. Они дошли?

– Привет, мам, – ответила Элис, а Сэм погрузилась обратно в журнал.

– Девочки, хотите пообедать? – крикнул Леонард, и они обе выкрикнули в ответ: «Да!»

Глава 27

«Папайя Грея» был лучшим рестораном во всем Нью-Йорке, потому что там подавали только одно блюдо: хот-доги. Хот-доги с кетчупом, хот-доги с горчицей, хот-доги с кислой капустой, хот-доги с наполнителями. За стойкой стояли огромные бурлящие чаны с разноцветными соками, но взять какой-нибудь, кроме папайи, мог только полный придурок. Стульев там не было, только высокие столы вдоль окон с видом на Бродвей и Семьдесят вторую улицу – идеально, чтобы понаблюдать за людьми. Пока Леонард пошел делать заказ, Элис и Сэм вступили в схватку за место с видом на Бродвей.

– Ты ему рассказала? – прошептала Сэм.

Элис покачала головой.

– Но он же вроде шарит, – сказала Сэм. – Ну во всяком таком.

– Что ты имеешь в виду? «Братьев времени?» Сэм, это же книга. Это художественный вымысел, причем довольно дурацкий, о братьях, которые путешествуют во времени и раскрывают всякие тухлые преступления.

– Но может быть, из-за него все это и случилось? У вас там нигде нет ржавой тачки? – Сэм округлила глаза. – А может, машина замаскирована под твою ванную?

– Что ты несешь?

– А, так это я несу всякий бред, ну конечно… – Сэм закатила глаза. Леонард протиснулся между людьми, выстроившимися позади них, и поставил на стол четыре хот-дога: два с кетчупом и горчицей и два с кислой капустой и луком. «Мои любимые овощи», – объявил он.

– Пап, я ни разу не видела, чтобы ты ел какую-то зелень, не считая смеси синего и желтого красителя, – сказала Элис. Леонард пошел обратно к стойке за напитками.

– Просто спроси у него, – процедила сквозь зубы Сэм.

– Не сейчас, – ответила Элис и широко улыбнулась отцу, который в этот момент оперся о столик с противоположной стороны. Она откусила свой хот-дог, и тот оказался на вкус таким же, как всегда, – божественным. Поглощая хот-дог, Леонард прикрыл глаза, явно наслаждаясь обедом не меньше ее. Может, в этом и есть главный ключ к жизни: не пропускать крохотные моменты, когда все уходит на второй план и на секунду или даже на две все заботы исчезают, а остается только блаженство, только благодарность за то, что в этот момент находится прямо перед тобой. Это было похоже на трансцендентальную медитацию, только с хот-догами. Если все рано или поздно изменится, и хорошее, и плохое, так почему бы не порадоваться хорошему?

* * *

Расправившись с хот-догами, они пошли по Амстердам-авеню в сторону кафе-мороженого, уворачиваясь от скоплений людей и туристов, выходящих из Музея естественной истории. Такой день рождения мог бы быть у Элис в пять лет, или в десять, или в сорок. Таксисты перестраивались, чтобы подобрать пассажиров на углу, а все остальные дружным недовольным хором им сигналили, как будто им невдомек, как тут все устроено. Все прохожие на тротуаре смотрели строго перед собой, или друг на друга, или на облака голубей, опустившихся попировать на какой-нибудь особенно изысканной куче мусора, бывшей до падения на тротуар чьим-то обедом.

В пустом кафе Элис и Сэм изучили стеклянные витрины и выбрали себе замысловатые комбинации: мятное с шоколадной крошкой и двойное шоколадное с теплой помадкой и радужной посыпкой – для Элис, фисташковое и клубничное со взбитыми сливками – для Сэм. Леонард взял себе большой стаканчик со вкусом песочного печенья и кусочками шоколада. Они уселись за маленький круглый столик, сдвинув под ним колени.

– Что ты пишешь по ночам? – обратилась к отцу Элис и воткнула ложечку в свою сахарную высотку. Звуки, сопровождавшие работу отца, – то, как из колонок завывала гитара, как шуршали по коридору его тапки, как он настукивал по клавиатуре, – успокаивали ее, как белый шум. Если она слышала их, это значило, что он пишет и что он в своем роде счастлив.

– Кто? Я? – спросил Леонард.

– Да, ты, – ответила Элис. Помадка на мороженом застыла до консистенции лавы и теперь липла к хилой пластмассовой ложечке.

– Рассказы. Идеи. Всякое-разное.

Элис кивнула. На этом она обычно и останавливалась, до того как Леонард начинал щетиниться, до того как она начинала упорствовать.

– Так почему ты ничего не опубликуешь? Очевидно же, что любой издатель в Нью-Йорке купит все, что ты напишешь, даже если это полная фигня.

Леонард схватился за грудь.

– Ты ранишь меня до глубины души.

– Я же не говорю, что ты пишешь фигню, пап. В смысле ни фига себе, кто-то купит это, опубликует и отвалит тебе кучу денег. Так почему нет? – сказала Элис и залилась краской.

– Я думаю, Элис хочет спросить, – вставила Сэм, – не работаете ли вы там над какими-нибудь «Сестрами времени». Ну, типа идея та же, но вместо братьев – сестры, потому что девочки во всем умнее.

Леонард закивал.

– Я понимаю, о чем ты. И спасибо, Сэм, это действительно идея на миллион долларов, и она должна была прийти мне в голову много лет назад. Но в чем смысл делать что-то второй раз? Если бы я снова написал ту же самую книгу, только с другими