В самое сердце, или Девочка для Туманова (СИ) - Раевская Тиана

Ник оторопел. Несколько раз растерянно моргнул, тряхнул головой. Я уже было решила, что принял ее аргумент.

— Что? Симпатичный? Милая… ты хочешь сказать, что у Машки, моей маленькой неглупой вроде сестренки, стокгольмский синдром? Она влюбилась в похитителя?

Тут уже мы все трое замолчали. Ник смотрел на меня с выражением полного шока, а Карина изучающе и с долей жалости. А я краснела от стыда. Неужели он прав, и моя любовь это…

— Ник, прекрати! — рявкнула Карина, словно поняв, о чем я думаю. — Надо разобраться, а не выносить обвинения.

Ник чуть успокоился, в отличие от меня. Внутри бушевала буря из противоречивых чувств. Это никакой не синдром, я люблю Никиту… я интуитивно чувствовала, что он тот самый мужчина, который ранее взволновал меня не на шутку… именно поэтому потянулась к нему… влюбилась еще до похищения! Правда же?

— Что ты там говорила про психолога? Запишись на завтра. — Увидев, что я хочу воспротивиться, Ник поднял руку, останавливая. — Не смей возражать, Маша.

Развернулся и, хлопнув дверью, покинул комнату. Я прикусила губу, вдруг очень устав от этого разговора. Что толку спорить? Я ведь все равно сделаю, как он просит. Чтобы не обидеть…

— Маш, послушай, мы подыщем хорошего специалиста, — попыталась сгладить впечатление Карина, поглаживая мою кисть пальцами. — Ты же сама хочешь разобраться, правда?

Нет!

— Да… наверное… не знаю… мне надо подумать, Карин. Спасибо, и простите меня оба… я неблагодарная хрюшка. Вы так волновались, а я вам опять нервы мотаю.

Что-то меня совсем развезло… слезы навернулись и потекли по щекам.

— Отдыхай. Все будет хорошо. Мы разберемся.

Карина вышла вслед за мужем, а я тут же бросилась к телефону, набирая в гугле «стокгольмский синдром».

Первая же статья в Википедии гласила: «термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия. Под воздействием сильного переживания заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия и в конечном счёте отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели».

Неужели Ник прав? Это всего лишь синдром?

«Опасность стокгольмского синдрома заключается в действиях заложника против собственных интересов, как, например, воспрепятствование своему освобождению. Известны случаи, когда во время антитеррористической операции заложники заслоняли террориста своим телом»

Черт! Неужели я совсем дурой оказалась? Ведь и у меня было дикое желание закрыть Никиту собой…

«При долгом нахождении в плену заложник общается с захватчиком, узнаёт его как человека, понимает причины захвата, чего захватчик хочет добиться и каким способом…»

Все про меня…

«После освобождения выжившие заложники могут активно поддерживать идеи захватчиков, ходатайствовать о смягчении приговора, посещать их в местах заключения…»

Кажется, я попала…

Но даже осознавая это, не могу не думать о нем, не вспоминать наши поцелуи, объятья… не беспокоиться о нем и не желать найти виновного.

Глава 29

Писать заявление о похищении я, разумеется, наотрез отказалась, даже не смотря на злой взгляд брата, который буквально давил.

Уже перед выходом из дома, направляясь к следователю, Ник снова завел разговор на болезненную тему. Попросил, чтобы я почти все честно, без утаек рассказала Алексею Александровичу. И постаралась не вступаться за Туманова. В общем, посоветовал вести себя разумно.

Что я и сделала — отказалась давать показания в присутствие брата. За что опять получила недовольный взгляд от него.

Старший лейтенант Алексей Александрович Нечаев оказался понимающим молодым следователем и настойчиво выпроводил постороннего из кабинета. А еще он был очень красивым мужчиной, не симпатичным, а именно красивым, и я постоянно ловила себя на том, что любуюсь. Особенно, когда заполнял бумаги или записывал показания, не глядя на меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Если говорить о самих показаниях… я соврала. Не смогла иначе, как не убеждал Ник.

Да, Туманов оказался в моей машине без моего разрешения, но к нему в загородный дом я поехала уже по собственному желанию. Да, он рассказал о том, что скрывается от полиции, но уже когда мы были там, связь не брала, и я не могла ничего сделать. Нет, из-за погоды вернуться в город мы не могли — дороги размыло. Да, он рассказывал о том, в чем обвиняется, но утверждал, что не виновен, и да, я ему поверила. Да, он собирался сдаться, но когда я буду в безопасности.

— Но вы все равно позвонили брату? — мягко спросил мужчина, откладывая ручку в сторону. — Что вас заставило так поступить? Он вам угрожал?

Я сразу же возмутилась подобному предположению, едва ли не подпрыгнув на месте.

— Нет! Никита не делал ничего подобного. Просто… он решил избавиться от меня и моей помощи. Я… я хотела помочь…

Прищурился, разглядывая меня и оценивая мою реакцию. Надо спокойнее, Маша, терпеливее. Незачем другим знать о той буре, что бушует внутри, когда Никиту подозревают в чем-то недостойном. Конечно, хочется стены разнести, защищая его, но разве будет от того толк? Тут холодный разум важнее.

— Те люди, которые явились за ним… они вам знакомы?

— Нет. — А с этими вопросами надо быть осторожней. Ник предупреждал. Одно случайное слово может создать множество проблем и ему, и мне.

— При вас упоминались какие-то имена?

Наверное, не стоило этого говорить. Кто знает, вдруг у этих людей связи в полиции, и Ник просил не упоминать, что я слышала там. Делать вид, что никого не знаю, всех видела впервые, ничего не слышала.

— Да. Медведь.

— Ммм… и кто упоминал? Туманов?

— Нет… не знаю… люди… я не помню, кто конкретно.

— Мария… Маша, если можно… вы пытаетесь запутать следствие?

Сердце остановилось. Пожалуй, я поторопилась выпроводить Ника. И сама запуталась. Как бы чего лишнего не сболтнуть. Или наоборот — важного не утаить.

— Нет, честно нет. Но поймите, я не верю, что Никита Туманов виновен в том, в чем его обвиняют. Я не хочу, чтоб от моих показаний ему стало хуже.

Он встал со своего места и подошел ко мне.

— Я понимаю, Маша. Вы добрая юная девушка, боитесь причинить вред, но мы же здесь не против Туманова собираем доказательства, а ведем расследование, с целью выявить преступника. Настоящего. Я прекрасно осведомлен — он считает, что его подставили. Мы отрабатываем и эту версию тоже. Чтобы прижать Медведева, нам не помешают ваши показания. Мы сможем хотя бы задержать его до выяснений.

— В-вы считаете это поможет Туманову? — во мне внезапно проснулась надежда. Если Ник не хочет этим заниматься, может быть, полиция сможет. Вон каким умным кажется этот Алексей Александрович.

— Не факт, — он поднял руки вверх, словно отступая. — Но мы попробуем. А пока что, прочитайте свои показания и распишитесь. С моих слов записано верно.

Я пробежала глазами по ровному аккуратному почерку. Улыбнулась про себя. У такого красивого мужчины все должно быть красиво. Даже почерк. Помнится, когда я в прошлый раз общалась со следователем, он не был столь любезен и обходителен. И почерк у него был жуткий. Старший же лейтенант Нечаев мне безумно импонировал.

— Все верно, — я и сама постаралась написать красиво, но мой почерк ни в какое сравнение не шел с его.

— Отлично. И у меня к вам остался всего один вопрос. — Я отложила ручку и поднялась. Он возвышался надо мной словно скала. Почти как Туманов, или не почти, а точно так же. Что-то внутри дрогнуло. — Личного характера.

— М? — я подняла взгляд и встретилась с необыкновенными синими глазами.

— Что вы делаете сегодня вечером? Может быть, сходим куда-нибудь?

Я растерялась. Неожиданно, конечно. Щеки залило румянцем. Как-то неудобно вышло. Даже не знаю, что ответить.