Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья - Фелипе Фернандес-Арместо

было намеренно оставлено пустым, чтобы никто не мог его опередить». Представьте себе, чтобы соискатель патента отказался описать свой продукт или получатель инвестиций скрыл часть своего плана от потенциальных инвесторов, не до конца им доверяя. Если таким образом выказывается недоверие самому королю или королевскому представителю, то наглость такого соискателя представляется поразительной.

По собственным словам Лас Касаса, он не понимал, на чем основана самоуверенность Магеллана, до самого завершения путешествия, когда он смог прочесть дневник Антонио Пигафетты, одного из уцелевших членов экспедиции, где говорилось, что путешественник заметил «скрытый от глаз пролив» на карте, «нарисованной таким превосходным мужем [quello exelentissimo huomo], как Мартин Бегайм»[250][251].

Карта 2. Магеллан в Индийском океане

Согласно письму итальянца Пигафетты из Виченцы, Магеллан был полностью убежден в том, что найдет пролив, потому что в Казначействе португальской короны видел на морской карте Мартина Бехайма, известного капитана и космографа, пролив, расположенный ровно там, где он его нашел. А поскольку пролив и его берега относились к области, отведенной властителю Кастилии, ему пришлось, таким образом, переехать и предложить королю Кастилии свои услуги по открытию нового маршрута к Молуккским и другим островам. Мартин Бехайм, иначе Мартин Богемский, по профессии был купцом, жил в Нюрнберге, но хорошо знал Португалию. Впрочем, не вполне ясно, заслуживал ли он тех комплиментов, что расточали ему Лас Касас и Пигафетта. Одно из своих путешествий за рубеж он, похоже, предпринял не без задней мысли, желая отсрочить наказание в три недели тюрьмы за танцы на свадьбе друга-еврея во время Великого поста или даже вовсе его избежать. В 1484 году он оказался в Лиссабоне и, судя по всему, не на шутку увлекся географией и составлением карт в этом городе путешественников по Атлантике, откуда вовсю отправлялись исследовательские экспедиции на запад Африки. Он утверждал, что участвовал в этих экспедициях, но это не подтверждается другими свидетельствами, а также вряд ли совместимо с теми ошибками, что он наделал в изображении африканского берега. Похоже, амбиций у него было больше, чем знаний.

Вернувшись в 1490 году в Нюрнберг, он вызвал своими рассказами многочисленные ожидания, которых никак не мог оправдать. Тем не менее, хотя у него почти или вовсе не было опыта навигации или путешествий, он стал кабинетным географом своего времени, добросовестно собирал информацию разной степени достоверности, изучая карты других авторов и судовые журналы настоящих путешественников. Данные, которые он привез в Германию из Португалии, должны были неизбежно вызывать энтузиазм, ведь эта информация была получена с переднего края исследований Земли.

Сохранился глобус его работы, сделанный в 1492 году. Самой очевидной особенностью, почерпнутой из новейших открытий португальцев, стало изображение Индийского океана доступным из Атлантического – мимо южной оконечности Африки. Он показывает африканское побережье вдающимся сильно на восток, в соответствии с традицией старинных карт, где Индийский океан был со всех сторон окружен сушей, а на юге забаррикадирован длинным куском земли, протянувшимся от Южной Африки до Восточной Азии. Ни на одной из сохранившихся работ Бехайма нет Америки; так что на глобусе 1492 года путь на запад к Молуккским островам открыт. Если Магеллан показывал какой-то другой глобус того же автора, то там явно должны были быть отражены открытия Колумба и путь был бы заблокирован. Либо Пигафетта неправильно указал автора карты, либо неизвестная работа Бехайма включала информацию, сходную с той, которую использовали Шёнер и Лисбоа, показывая на своих картах проход из Атлантики в море к западу от Америки.

В любом случае если Лас Касас прав, то Магеллан должен был делать упор на привлекательности Молуккских островов, а не на местонахождении пролива, через который к ним можно добраться. Тут ему могли помочь письма Серрана. Как мы уже видели, согласно Гомаре, Серран отправлял с Молуккских островов цветистые письма, в которых «просил его прибыть туда, чтобы быстро обогатиться»[252]. У него было и печатное издание об островах – изданный в 1510 году экземпляр отчета о путешествиях на Восток, ставший настоящим бестселлером на конкурентном рынке травелогов и выдержавший целых 27 изданий на четырех языках уже к середине века[253]. Автор называл себя Лодовико Вартема и утверждал, что путешествует не по какой-то иной причине, как «ради своего удовольствия и для познания вещей»[254].

Вартема – персонаж настолько странный и практически не находящий подтверждения в других источниках, что соблазнительно было бы отмахнуться от него, назвав его свидетельства ненадежными, его труды фальшивыми, а его поразительный дар точности описаний и достоверности повествований – результатом работы какого-то извращенного гения, подобного Джорджу Макдональду Фрейзеру с его получившими заслуженную известность книгами о Флэшмене – заведомо недостоверными историческими романами, написанными на основании таких тщательных исследований, что автора почти невозможно подловить на анахронизме или фактической ошибке. Как и Флэшмен, Вартема – плут-пикаро, чьи приключения объясняют эпизодичность повествования рассказчика. Он напоминает Флэшмена и в своей убежденности в сексуальной неотразимости, проявляя нешуточное знание книжного рынка в каждой скабрезной сцене соблазнения и сексуального общения с туземками. В его рассказах есть что-то от книг о Синдбаде-мореходе, он постоянно оказывается на волосок от смерти, причем все истории кажутся весьма правдоподобными. В ходе самой отчаянной эскапады наш герой переодевается мусульманином и попадает в Мекку, а затем в Аден, где его разоблачают как христианина, но он скрывается от наказания в объятьях жены султана. Если эта история верна, то его следует считать первым христианином в священном городе ислама, который он описывает с такой предусмотрительностью и так подробно, что от этого трудно отмахнуться. Он был даровитым лингвистом, и его транскрипция экзотических языков подкрепляет утверждения о том, что он их знал.

Само его существование достоверно подтверждается, в том числе и самым скептическим из его оппонентов доктором Гарсиа де Ортой – медиком и знаменитым травником, который на основании сведений от общих знакомых называл Вартему великим лжецом[255]. Но чтобы лгать, надо по меньшей мере существовать. Магеллан имел возможность недолго лично знать этого лжеца, потому что Вартема, по собственным словам, состоял у Алмейды на службе в Каннаноре, где рассказывал байки о своем посещении островов Пряностей. Можно считать доказательством и упоминание какого-то «Лудовико» в отчете разведки об Адене в конце 1506 года[256]. Орта отрицал, что Вартема вообще когда-либо бывал дальше Малабарского берега, но Магеллан, судя по всему, с доверием относился к сообщениям Вартемы о двух десятках островов к востоку от Явы, в том числе Бантаме, Борнео, Тидоре «и других островах Пряностей»[257].

Обвел ли Вартема Магеллана вокруг пальца или тот просто готов был поставить себе на службу любой текст, сколь угодно сомнительный? Доступность книги