Марион Фай - Энтони Троллоп

— А Марион Фай?

— Я говорю о мужчинах. Не думаю, чтоб Марион Фай охотилась в Кумберлэнде.

— Мне кажется, я бы не убежал от нее. Это был мистер Крокер, из главного почтамта.

— Крокер в Кумберлэнде?

— Да, именно, он был в Кумберлэнде; я встретил его на обеде в замке Готбой, когда он был так добр, что отрекомендовался мне, а потом на охоте, — когда он более, чем отрекомендовался мне.

— Удивляюсь!

— Разве он не в отпуску?

— О, да, он в отпуску. Но как он мог там быть?

— Отчего ему не быть в Кумберлэнде, когда оказывается, что отец его управляющий или что-то в этом роде у моего дяди Персифлажа?

— Я не знал, что его что-нибудь связывает с Кумберлэндом, и не мог предположить, чтоб почтамтский клерк в отпуску охотился в каком бы то ни было графстве.

— Ты не слыхал о его лошади?

— Ровно ничего. Я не знал, что он когда-нибудь садился на лошадь. Не объяснишь ли ты мне теперь, почему ты назвал его моим другом?

— Разве вы не дружны?

— Нимало.

— Но разве он не сидит за одним столом с тобой?

— Сидит.

— Мне кажется, я подружился бы с человеком, если б сидел с ним за одним столом.

— Даже с Крокером? — спросил Роден.

— Ну, он, пожалуй, составил бы исключение.

— Но, если б он составил исключение для тебя, то отчего ж бы не для меня? По правде говоря, Крокер причиняет мне не мало неприятностей. Он не только мне не друг; он мне — я не скажу «враг», так как это значило бы придавать ему слишком большое значение — но он к этому званию ближе, чем кто бы то ни было из моих знакомых. Но что же все это значит? Отчего он в Кумберлэнде особенно надоедал тебе? Отчего ты называешь его моим другом? Отчего ты хочешь говорить со мной о нем?

— Он отрекомендовался мне и сказал мне, что он твой близкий приятель.

— Так он солгал.

— До этого-то мне было бы все равно; но он сделал хуже.

— Что ж он еще сделал?

— Я был бы с ним любезен — хотя бы из-за того, что он сидит за одним столом с тобой; но…

— Но что?

— Есть вещи, которые, не легко высказать.

— Если их приходится высказывать, так лучше их высказать, — сказал Роден, почти сердито.

— Друг ли он тебе или нет, а он знал о твоих отношениях к моей сестре.

— Быть не может!

— Он мне это сказал, — порывисто проговорил лорд Гэмпстед, язык которого наконец развязался. — Понимаешь, сказал! Он снова и снова, к крайнему моему неудовольствию, возвращался к этому сюжету. Хотя бы дело это было совершенно решенное, он не должен был бы упоминать о нем.

— Конечно, нет.

— Но он не переставал толковать мне о твоем счастье, о том, как тебе везет, и пр. Остановить его было невозможно, так что мне пришлось обратиться в бегство. Я просил его замолчать, так категорически, как только мог это сделать, не упоминая имени Фанни. Но все это ни к чему не повело.

— Как он узнал это?

— Ты ему сказал!

— Я?

— Так он говорит.

Это было не совсем верно. Крокер так подвел разговор, что ему не пришлось прибегать в явной лжи, прямо заявив, что сведения эти он получил от самого Родена. Тем не менее, он желал дать понять это Гэмпстеду, в чем и успел.

— Он дал мне понять, что ты постоянно говоришь об этом в почтамте.

Роден повернула и взглянул на своего спутника; весь бледный от гнева, казалось, он не мог выговорить ни одного слова.

— Это так и было, как и тебе говорю. Он начал разговор в замке, а после продолжал его, как только мог подобраться ко мне на охоте.

— И ты ему поверил?

— Что ж мне было делать, когда он так часто повторял свой рассказ?

— Сбросить его с лошади.

— И тем самым быть вынужденным говорить о сестре моей со всеми и каждым, кто был на охоте, или находился в пределах графства? Ты не понимаешь, как свято имя девушки.

— Мне кажется, понимаю. Мне кажется, я более всех способен понимать, как свято имя леди Франсес Траффорд. Конечно, я никогда не говорил об этом никому в почтамте.

— От кого ж он слышал?

— Как могу я ответить на это? Вероятно через кого-нибудь из вашей же семьи. Весть эта, через лэди Кинсбёри, проникла в замок Готбой, а там и пошла гулять по свету. За это я не ответствен.

— Конечно, нет… если оно так.

— А также и за ложь такого субъекта, как он. Ты не должен был счесть меня способным на это.

— Я обязан был спросить тебя.

— Ты обязан был сообщить мне это, но не должен был меня спрашивать. Есть вещи, которых спрашивать и не нужно. Что мне с ним делать?

— Ничего. Сделать ничего нельзя. Ты не мог бы коснуться этого вопроса, не намекнув на мою сестру. Она через неделю возвращается в Гендон.

— Она и прежде была там, но я не видел ее.

— Конечно, ты ее не видал. Как же тебе ее видеть?

— Просто пойти туда.

— Она бы тебя не приняла.

Роден сильно нахмурил при этих словах.

— Между отцом моим, Фанни и мною было решено, что ты не должен ездить в Гендон, пока она гостит у меня.

— Неужели мне не следовало участвовать в этом договоре?

— Едва ли, мне кажется. Договор этот должен был состояться, согласился ли бы ты на него или нет. Ни на каких других условиях отец не позволил бы ей приехать ко мне. Было крайне желательно разлучить ее с лэди Кинсбёри.

— О, да.

— А потому договор был разумный. Я бы ее не принял ни на каких других условиях.

— Отчего?

— Потому что нахожу, что посещения эти были бы неблагоразумны. Мне незачем с тобой хитрить. Я не думаю, чтоб брак этот был возможен.

— А я думаю напротив.

— Так как я с тобою несогласен, то не могу же я устраивать вам свидания. Если бы ты стал там бывать, ты только заставил бы меня найти себе убежище в другом месте.

— Я вас не беспокоил.

— Нет. А теперь мне бы хотелось, чтоб ты дал мне слово, что и вперед не будешь. Я уверил отца, что это так и будет. Обещаешь ли ты не посещать ее в Гендон-Голле, не писать к ней, пока она гостит у меня? — Он приостановился, ожидая ответа, но Роден молча шел далее и Гэмпстед вынужден был не отставать от него. — Обещаешь?

— Не могу я обещать. Я не хочу подвергаться возможности заслужить название лгуна. И не имею никакого желания стучаться в дверь дома, где мне не рады.

— Ты знаешь, как бы я был тебе рад, если б не она.

— Может случиться, что я буду вынужден попытаться ее видеть, а потому я не дам никакого обещания. Человек не должен связывать своих действий никакими уверениями такого рода. Если он пьяница, ему, пожалуй, полезно связать себя обещанием не пить. Но тот, кто умеет управлять собственными действиями, не должен ничего обещать. А теперь прощай. Пора домой обедать, мать ждет.

Он простился как-то наскоро и вернулся. Гэмпстед пошел в Гендон, размышляя то о сестре, то о Родене, которого находил несговорчивым, то об этом ужасном Крокере, но всего более о Марион Фай, относительно которой он решил, что должен снова ее видеть, какие бы препятствия ни встретились на пути его.

XVII. План лорда Гэмпстеда

На следующей неделе Гэмпстед отправился в Горс-Голль, и охотился дня три, признаваясь самому себе, что в сущности Лестершир лучше Кумберлэнда, так как здесь его знают и никто не осмелится обращаться с ним так, как обращался Крокер. Никогда до сих пор не наносилось такого удара его демократическому духу или, верней, остатку того аристократического духа, который он питался заглушить мудрым и человечным демократизмом! Подумать только, посторонний человек осмелился заговорить с ним об одной из представительниц его семьи! Никто, конечно, не сделал бы этого и Лестершире. Он не мог хорошенько объяснить себе различия между этой местностью и Кумберлэндом, но был совершенно убежден, что застрахован от чего-нибудь подобного в Горс-Голле.

Но не об одном этом он думал, носясь по полям. Как бы ему сделать, чтоб повидаться с Марион Фай? Ум его был занят этим вопросом, а может быть, что еще опаснее, и сердце. Если бы кто раньше спросил его, он сказал бы, что для человека в его условиях ничего нет легче, как познакомиться с молодой особой из Парадиз-Роу. Но теперь, по зрелом обсуждении, он находил, что Марион Фай окружена целой массой, по-видимому, непреодолимых препятствий. Не мог он явиться в дом № 17-й и просто спросить мисс Фай. Чтоб сделать его, он должен бы быть совершенным нахалом, а именно, недостаток этого милого качества создавал дли него столько затруднений. Ему пришло в голову разыскать квакерскую капеллу в Сити, высидеть там всю церемонию — лишь бы не выгнали — в достойной Дон-Кихота надежде возвратиться с нею в Галловей, в омнибусе. Рассмотрев этот план со всех сторон, он пришел к убеждению, что совместное путешествие в омнибусе совершенно невозможно. Тогда ему вообразилось, что мистрисс Роден может, пожалуй, помочь ему. Но с каким лицом мог молодой человек в его условиях просить такую женщину, как мистрисс Роден, помочь ему в таком деле? А между тем, если можно было чего-нибудь достичь, то только через мистрисс Роден, или, во всяком случае, через ее дом. Тут возникало новое затруднение. Он не то, чтоб поссорился с Джорджем Роденом, но они расстались на дороге точно на нити их искренней дружбы завязался узелок. Его упрекнули за то, что он поверил тому, что сказал ему Крокер. Он в душе признавал, что не должен был этому верить. Хотя выдумки Крокера были чудовищны, он должен был скорей приписать ему их, чем заподозрить своего приятеля в образе действий, который несомненно был бы низким. Даже это обстоятельство кое-что прибавляло к преградам, которыми окружена была Марион Фай.