Больные ублюдки - Мэтт Шоу

Я улыбнулся. Не из-за оленя, а из-за себя. Я улыбнулся, потому что олень показался мне очень красивым. Со всем, что происходит в мире, я нашел красоту. Я не утратил своей человечности. Я не потерял свою душу. И что еще важнее - я не терял надежды.

Внезапно, без всякого предупреждения, олень нырнул в другой куст и скрылся из виду. Я почувствовал, как мое сердце немного упало, когда наш общий момент покоя ушел и сменился чувством беспокойства, которое мучило меня всю ночь, что я могу прийти слишком поздно за своей Cестрой.

Я рванулся вперед и прополз сквозь очередной куст остролиста. Это определенно был неправильный путь. Вчера я не пробирался через два куста так близко друг к другу. Я бы запомнил. Все, на что я могу надеяться, это то, что рано или поздно я наткнусь на тот же самый путь. В конце концов, я был уверен, что по крайней мере двигаюсь в правильном направлении.

Прошло несколько часов, а я все еще шел в том направлении, которое считал правильным. Впрочем, можно было с уверенностью сказать, что теперь я был уже не так уверен в себе. Ничто не казалось мне знакомым, и я уже начал понимать, что заблудился. Как и моя надежда. В конце концов, чем дольше я буду медлить с возвращением домой, тем больше шансов, что Mать и Oтец станут одной из этих тварей и разорвут Cестру на части. Или, может быть, она стала есть больше человечины, и теперь тоже на грани превращения?

Я не уверен, что предпочел бы, чтобы она прошла через это. Я бы предпочел, чтобы она была убита голодными Mатерью и Oтцом, или я предпочел бы, чтобы ее душа была потеряна навсегда, и она стала чем-то действительно злым? Ни то, ни другое не было бы особенно приятным.

Несмотря на голод и жажду (допив бутылку воды, которую я захватил с собой), я побежал трусцой. Меня больше не волновало, столкнусь ли я с кем-нибудь из этих тварей. Я видел их так редко, что знал, что шансы наткнуться на них невелики. Кроме того, что с того, если я всё же наткнусь на них? У меня такое чувство, что я все равно могу умереть. То, что сделали мужчина и женщина в том доме, казалось правильным поступком. Может быть, мне следовало просто взять лист из их книги и приставить тот же нож к своему собственному горлу прошлой ночью?

Я выбросил эту мысль из головы.

- Это не я говорю. Это радиационное отравление.

Я могу это пережить.

Я это переживу.

До...

Каждый день я просыпался с мыслью, что это будет мой последний день на планете. Если я не думал об этом, то желал этого. Это была не жизнь. Отец стал строже относиться к тому, что мы могли и не могли делать (например, ложиться спать в определенное время и вставать в определенное время), а Mать все больше нуждалась в том количестве времени, которое я проводил, ублажая ее под тем же предлогом, что говорил Oтцу каждый раз, когда я пытался ей отказать.

К этому времени Cестра уже знала, что происходит между мной и Mамой. Это не мешало ей хотеть меня, хотя, это не означало, что ей это нравилось. Я попытался сказать ей, что это была не моя идея и что если я не «помогу ей», она расскажет Oтцу, но я знал, что на самом деле она мне не верит (хотя это была правда).

Отец продолжал говорить о нашем выживании (обычно за едой, от которой у меня начинал болеть живот, особенно когда мясо становилось залежавшим), но если это было все, что он предлагал, то меня это не интересовало.

Теперь Cестра стала относиться ко мне враждебно. Если раньше, когда мы лежали вместе, это было мягко и нежно, то теперь это было агрессивно, как будто акт был не более чем средством для достижения цели (оргазма). Хотя было трудно жаловаться, когда я наслаждался этим так же, как и она. Швыряя ее по комнате, пытаясь приглушить шум, чтобы Oтец не догадался, в то время как вымещать все свое разочарование и агрессию на Cестре было хорошо для того, чтобы свести мою ярость к минимуму. Если мы не трахались (как она это называла), то она почти не разговаривала со мной.

Я не знаю. Все это могло быть только в моей голове, но мне казалось, что моя семья каким-то образом стыдится меня на каком-то уровне. Может быть, потому, что я не думал, что мы поступаем правильно? Как я уже сказал, я не знаю.

Каждый день я молился, чтобы военные (или какая там сейчас группа поисковиков) нашли нас, чтобы мы могли попытаться вернуться к тому, что я воспринимал как «нормальное», и каждый день меня подводил. Конечно, я хотел сказать Oтцу, что это плохая идея - оставаться в доме, но так ничего и не сказал. Во всяком случае, не прямо ему. Только не после того, что было в прошлый раз.

Сестра сидела на мне сверху и изо всех сил давила на мою эрекцию. Я уже кончил, и это начало причинять боль, но ей было все равно. Это была моя вина, что я не остановил ее, когда был рядом. Если я что-то говорил, она обычно замедляла ритм достаточно надолго, чтобы я стал немного менее чувствительным, прежде чем снова набрать темп. А еще лучше, если я буду держать себя в руках и буду диктовать, когда мне нужно будет замедлиться или сменить технику еще на некоторое время, пока она не будет близка к оргазму.

Прошли те дни, когда она мне разрешала доминировать, теперь она с радостью ждала конца дня или же получала своё, когда её приспичит. Это была Mамина вина. Если у Mатери был оргазм, то Cестра хотела тоже его получить. Сделка была справедливой.

Дыхание Cестры стало еще более учащенным. Она была на грани оргазма. По тому, как она покраснела, я понял, что он будет сильным. Слава Богу. Она увеличила скорость, с которой раскачивалась взад и вперед. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться на чем-то другом, кроме боли, которую я чувствовал. Чем-то еще. Чем-то…

Внезапно дверь спальни распахнулась, и в комнату ворвался мужчина. Он подпрыгнул, когда увидел нас (и мы подпрыгнули, когда увидели его). Сестра спрыгнула с меня и закрылась руками, а я вскочил с матраса и просто