Очерки по истории политических учреждений России - Михаил Ковалевский

По этому указу дворянские собрания должны были состоять только из потомственных дворян, и только те из них имели право голоса, которые достигли 21 года и имели, по крайней мере, первый чин; право же избирать чиновников принадлежало исключительно тем, которые не только удовлетворяли всем вышеупомянутым условиям, но, кроме того, владели 100 крепостными мужского пола или 3000 десятинами земли. И только полковники и гражданские чиновники с титулом «превосходительства» имели право голосовать и принимать участие в выборах даже в том случае, если они имели только 5 крепостных мужского пола и 100 десятин. Что касается до остальных потомственных дворян, которые не имели более 5 крепостных и 150 десятин, то они могли только выбирать делегатов, которым они поручали голосовать и избирать от их имени. Поэтому им приходилось соединяться в довольно значительные группы, чтобы удовлетворить требования закона о minimum^ крепостных и десятин земли, необходимом для права пользования голосом во всем объеме.

Чтобы сохранить контроль над действиями губернского аристократического самоуправления, и дворянские собрания и предводители дворянства должны были находиться под наблюдением губернаторов. В течение всего царствования Николая I дворянские собрания не могли созываться без разрешения губернатора. Они должны были выполнять все законные требования этого последнего и, в случае каких-либо беспорядков, в любой момент могли быть распущены им; точно так же при закрытии сессии уездного или губернского собрания обыкновенно требовался письменный приказ губернатора. И если хотят понять, почему высшие слои русской аристократии обычно старались избавиться от звания предводителя дворянства, связанного с бесчисленным множеством всевозможных обязательств, нужно иметь в виду ту строгую зависимость, в которой находились дворянские собрания от правительственных чиновников, каковыми являлись губернаторы. Автор этого труда достаточно стар, чтобы помнить, в каком виде эти учреждения вступили в период, предшествовавший реформе местного самоуправления, введенной Александром II. За исключением двух столиц, в которых близость двора имела притягательную силу, члены княжеских фамилий крайне редко соглашались всецело отдаться ведению местных дел. Обычно они охотно председательствовали в качестве губернских предводителей на собраниях своего сословия каждые три года, но в промежутках они предоставляли все тяготы фактического управления какому-нибудь мелкому дворянину, предводителю уезда главного губернского города. Закон мирился с этим обычаем, и в результате виднейшие члены аристократического общества, которых их состояние и личные связи с правительством ставили выше всяких местных интриг, не имели возможности помешать им. Фактически все решалось даже не уездными предводителями дворянства, а их секретарями и, таким образом, бюрократия возродилась под видом выборной магистратуры. Полицейские чиновники и судьи, выбиравшиеся местными дворянскими собраниями, не получали жалования, которое могло бы соблазнить знающего юриста и побудить его взяться за отправление той или иной должности. Обычно мелкие земельные собственники, не имеющие необходимой подготовки и не могущие поэтому получить лучшей должности, ссорились и интриговали за судейские и полицейские должности, видя в них источник существования. Их усилия увенчивались успехом в том только случае, когда они подавали свои голоса за какого-нибудь более богатого дворянина, метившего на пост уездного предводителя. Таким образом, создавались группы клиентов и патронов, и местное самоуправление становилось ареной постоянной борьбы не столько между партиями, сколько между клиентами разных фамилий.

С другой стороны, все неудобства сосредоточения власти в руках одного класса проявлялись уж в одном том факте, что выборные чиновники, и в качестве таковых зависящие от местных дворян, должны были по закону регулировать отношения этих дворян к жившим на их землях крепостным. Благодаря этому самые вопиющие злоупотребления помещичьею властью оставались безнаказанными и все более многочисленными становились случаи, когда крестьяне, вконец измученные своими господами, прибегали к террору. Хотя Екатерина и выражала мнение, что нет человека счастливее русского крестьянина, покровительствуемого хорошим помещиком, лица, лучше осведомленные, как например Радищев, могли рассказывать, не боясь быть опровергнутыми, случаи вроде такого: один субъект, весьма низкого происхождения, много лет был придворным лакеем и, дослужившись до чина коллежского асессора, тем самым попал в ряды высшего сословия;

затем поселился на ранее купленном участке земли и стал обращаться со своими крестьянами, как со скотом. До сих пор его крестьяне должны были платить обычный оброк, теперь они получили приказ отбывать барщину в течение целой недели при плохом питании и постоянных экзекуциях. Часто голодные крестьяне воровали на большой дороге. Помещик, зная, что в случае осуждения ему придется потерять даровых работников, прятал их, а властям сообщал, что они сбежали. Мало того, не желая для наказания провинившихся отрывать лишних людей от работы, он превратил в палачей членов своей семьи. Его дочери били и таскали за волосы женщин и девушек; его сыновья предавались безнаказанно самому гнусному разврату до того, впрочем, дня, когда один молодой муж, мстя за оскорбление, нанесенное его жене, поднял бунт, окончившийся полным истреблением всей благородной семьи. Такие же случаи происходили в царствования Александра I и Николая I, но очень небольшое число из совершавших подобные преступления подверглись наказанию, постигшему знаменитую Салтычиху, успевшую до своего ареста замучить до смерти несколько своих крестьян, причем виды пытки, примененные ею, говорили о несомненной нравственной невменяемости ее.

Если прибавить к этому, что аристократические учреждения, на вредные последствия которых мы только что указали, были введены Екатериной и в тех областях, как это было в Малороссии и Новороссии, в которых до того не было ни дворян, ни крепостных, то легко будет понять причины беспримерного народного восстания, начавшегося на Яике, на Урале, охватившего весь юго-восток России и угрожавшего одно время самому существованию империи.

Позднейшие историки прекрасно доказали, что уральские казаки, первыми приставшие к Пугачеву, вовсе не были одурачены тем, что он выдавал себя за Петра III, счастливо будто бы ускользнувшего от рук убийц и желавшего отомстить неверной жене. Восстававшими обыкновенно при одном слухе о приближении Пугачева были в большинстве случаев крепостные. Многие из них всего несколько лет тому назад были свободными людьми, например племена, обитавшие по обоим берегам Волги, как и казаки, превращенные в рабов всякими придворными интриганами, которых императрица щедро жаловала землями. Восставшие действовали почти так же, как французские крестьяне во времена жакерии и английские — эпохи знаменитого восстания Wat Tyler. Они убивали помещиков-дворян иногда со всеми семьями и уничтожали редкие писаные документы, свидетельствовавшие о крепостном состоянии крестьян, какие находили в местных архивах. С большим трудом удалось Екатерине подавить это восстание — и то с помощью призыва на борьбу с общим врагом всех дворян восставших областей, из которых была составлена как бы местная милиция.

Но потопленное в море крови восстание Пугачева все же дало счастливые результаты: оно обратило внимание следующих государей на необходимость вмешательства в пользу крепостных. Несмотря на свое безумие, Павел I первый принял меры, чтобы ограничить даровой труд крепостных тремя днями в неделю. Александр I пошел дальше. В его царствование было уничтожено крепостное право в прибалтийских провинциях. Крестьяне потеряли участки земли, которыми владели раньше, но приобрели снова личную свободу. Результаты этого закона 1819 года были приблизительно те же, что и во Франции, где в XIII веке практиковался так называемый отказ от земли. Крепостные отказывались дальше владеть помещичьей землею; земля возвращалась помещику, а отказавшиеся становились лично свободными; затем они могли заключить новый контракт хотя бы с прежним господином, но уже как свободные фермеры. Но попытки эмансипировать крестьян были сделаны не только в прибалтийских провинциях. Александр I попытался создать и в чисто русских областях класс свободных землепашцев. Для этого земельным собственникам разрешено было заключать контракты, состоявшие в том, что крестьяне отдавали помещикам землю и за то получали личную свободу. Но дворянство не слишком торопилось принять это новшество.

Понять причины этого нетрудно. После завоевания Крыма и областей, составивших Новороссию, в царствование Екатерины II Россия не только обогатилась громадными плодородными землями с крайне редким населением, землями, требовавшими быстрой колонизации, но и получила непосредственный выход к морю и вместе с тем возможность вывозить за границу продукты своего сельского хозяйства.