Ночь светла - Петер Штамм

– Пойдем, – прокричала Урсина, – тебе надо отдохнуть!

– Я совсем не устала, – возразила ей Джил.

Однако Урсина взяла ее за руку, вывела из толпы и привела к киоску, где предлагали воду.

– Пей как можно больше, – посоветовала она, – а то рано или поздно сломаешься.

– Мне бы в туалет, – сказала Джил.

Перед будочкой на краю фестивальной площадки стояла длинная очередь. Музыка здесь звучала не так громко, смешиваясь с шумом горной речки внизу, чуть поодаль. Джил, верно, потеряла где-то свои босоножки, во всяком случае, теперь она стояла тут босиком, чувствуя холод росы, выпавшей на поляну. Часов у нее не было, она и понятия не имела, сколько времени прошло.

– С тобой все в порядке? Все хорошо? – беспокоилась Урсина.

– Мне давно уже не было так хорошо, как сейчас! – веселилась Джил.

– Послушай, а где Хуберт? Что-то я его не вижу в последнее время.

– Хуберт? Он канул в Лету.

– Я к нему хорошо отношусь, – не смутилась Урсина. – Он замечательный художник.

И тут настроение Джил резко испортилось, даже дыхание перехватило. Все понятно. Хуберт спит с Урсиной. Причем уже давно. Вот почему он не может работать, вот почему уничтожил все рисунки, где она, Джил. Может, он и сейчас не в городе, а прячется в квартире у массажистки. Или он здесь, на фестивале! Урсина смотрела на нее с выражением полного ужаса на лице:

– Что ты несешь? Ты сочиняешь, вот что!

Джил закрыла глаза, голова кружилась. Она чуть было не упала, но Урсина успела ее подхватить и усадить на траву.

– Мне очень жаль, – пробормотала Джил, обнимая Урсину.

– Чего тебе жаль?

– Не знаю, не знаю, – бормотала Джил. – Всего. Мне всего жаль… Опять в туалет хочется. – И тут она рассмеялась.

– Да ты еще не была в туалете, – укоризненно произнесла Урсина.

И вот Джил снова танцует. То смирненько постоит, чуть поводя головой и плечами. То летит над землей, только что крыльями не машет, и над нею, как при замедленной съемке, плывут облака. То окунется в синее море да любуется подводными пейзажами и стайками рыб, как те с немыслимой скоростью, но будто бы сливаясь в единое существо, мечутся меж коралловых рифов. А музыка будто бы опережает ее все время на долю секунды, но и ее собственные движения вызывают, модулируют звуки музыки. Биты изменяют пространство, они наполняются, подобно гигантским невидимым пузырям, приближаются к ней по воздуху, подлетают и от нее отскакивают. Танцующие поднимают руки, отталкивают пузыри, и те взлетают все выше, парят над темной долиной. Далеко внизу виднеются лес, железная дорога, шоссе. Музыка становится все тише и переходит в монотонный шум ветра. Джил видит заснеженные вершины, и горные цепи, одну за другой, и зелень долин между ними, и Паданскую равнину с ее сонными городками, а вдали – огни приморских деревенек и черную гладь моря. Ни тяжести гор, ни защиты гор, а только чувство невесомости, и она бесстрашно ему отдается.

Открывает глаза. Сама на земле, голова на коленях Урсины. Кто-то прикрыл ее ветровкой. Перед ними полыхает большой костер, вокруг сидят люди, Джил никого из них не знает. Мысли ее прояснились.

– Эта музыка никогда не кончится? – спросила она Урсину. – Который час?

Урсина, покачав головой, взглянула на часы:

– Половина четвертого.

– А где остальные?

– Понятия не имею. Уж как-нибудь вернутся назад.

Джил, резко выпрямившись, заявила:

– Я не хочу назад.

Впрочем, она сама твердо не знала, что имеет в виду. Зато хотела узнать, чем угостил ее Грегор.

– Дрянью какой-то, – отрезала Урсина. – Ты действительно рассталась с Хубертом?

– Это он со мной расстался, – сказала Джил. – А вообще, не знаю. Может, и не расстался. Он у бывшей жены, ей вроде как сейчас плохо. Не думаю, что он вернется.

– Вот уж такое трудно себе представить! – возразила Урсина.

Джил засмеялась:

– Отчего же трудно?

– Оттого, что ты самый прекрасный человек из всех, кого я знаю, – призналась Урсина и глянула Джил прямо в глаза. – Будь я мужчиной, выбрала бы только тебя. Честно, ты добрый ангел отеля, так все говорят. В деревне кое-кто считает тебя странноватой, но это лишь оттого, что ты живешь так замкнуто. Ладно, пойдем танцевать, а то я уже замерзла, – закончила она свою речь, вставая.

Толпа возле сцены ничуть не поредела. Диджей сменился, но музыка, кажется, та же. Урсина теперь не отходила от Джил. Перекусили у киоска, хотя вегетарианское блюдо с восточными приправами тушилось так долго, что превратилось в вязкую кашицу. Опять пошли танцевать. Небо потихоньку светлело. Урсина хлопнула Джил по плечу и взмахнула рукой, указывая на горные вершины, полыхавшие красным цветом в первых солнечных лучах. Другие танцующие тоже это заметили, некоторые даже замерли, устремив взгляд в вышину. Джил и Урсина, покинув толпу, отошли к краю площадки и наблюдали, как свет, опускаясь все ниже и ниже, медленно заливал горные склоны и достиг наконец фестивальной площадки.

– По-моему, мне пора домой, – сказала Джил. – Я не такая закаленная, как ты.

– Хочешь, я тебя провожу? – предложила Урсина.

Джил отрицательно покачала головой:

– Как-нибудь не потеряюсь.

* * *

На автобусе-шаттле она поехала на вокзал. Попутчиками оказались несколько усталых существ, на вид просто нездоровых. Никто не сказал ни слова, и тишина казалась ей благотворной после шумной ночи. Джил чувствовала себя трезвой и разумной, как никогда, словно она только теперь очнулась от долгого обморока. На вокзале она купила кофе в автомате, села на скамейку погреться под солнышком. Разглядывала свои запачканные ноги. Да и юбка у нее вся в пятнах. В поезде вспомнились ей слова Урсины. Она чувствовала себя так, словно ее в детстве обнаружили во время игры в прятки. Затаенное дыхание в укромном углу, и вот оно, освобождение, и наконец-то можно свободно двигаться, ведь это была лишь игра. Шесть лет она пряталась тут, в горах, и не замечала, что никто ее не ищет. Со временем она так обжилась в укромном своем уголке, что чуть было не поверила, будто это и есть настоящая жизнь. Только весной, когда снега никак не хотели таять, она порой подумывала о том, чтобы спуститься с гор. Наверное, она под предлогом выставки хотела и Хуберта затащить сюда ради того, чтобы он вырвал ее из чужой жизни. Вот что она сказала бы ему, когда бы он вернулся. Делай что хочешь, мне ты ничего не должен.

Опять пересадка, автобус. Шофер автобуса поздоровался с ней и что-то сказал о погоде. На переднем сиденье пожилая женщина с дорожной сумкой, единственная, кроме нее, пассажирка. По дороге они с шофером переговаривались на ретороманском языке. Джил не разобрала ни слова из их разговора. И невольно ей подумалось, что скоро лиственницы пожелтеют, скоро выпадет первый снег и не стает до марта, до апреля. Невозможно представить, что она еще одну зиму проведет здесь в одиночестве, эти холодные дни, эти долгие ночи.

Автобусная остановка находилась на расстоянии метров двухсот от ее дома. Джил шла от остановки к дому и размышляла о том, как проведет сегодняшний день. Сначала под душ, потом вымыть голову, потом с капучино и сигаретой посидеть в саду да почитать воскресную газету. Обедать она не станет: вегетарианское блюдо до сих пор комом стоит в желудке, а во рту сохранился неприятный привкус. Может, во второй половине дня она зайдет ненадолго на работу, чтобы закончить несколько мелких дел и не чувствовать себя лентяйкой, чтобы перекинуться с кем-нибудь словечком. Вновь прибывшие гости будут стоять в растерянности посреди холла, потому что пока не разобрались тут, в отеле, и не знают клубных правил. Мы все обращаемся друг к другу на «ты». Бассейн? Прямо по коридору, потом по лестнице вниз. Ужин накрывают в половине седьмого. В конце объявляется победитель конкурса. Желаю тебе приятного отдыха. Она прикидывала, когда прибудет наконец Хуберт, если он рано выехал, если он перед этим завтракал с Астрид и Лукасом, если он с ними обедал.

Джил встала под душ, смыла всю грязь – и вдруг поняла, что уйдет с работы и уедет отсюда. Не сейчас, зачем торопиться? Может, и Хуберт присоединится к ней, чтобы где-нибудь начать новую жизнь, однако ее решение с его решением никак не связано. Игра окончилась, она свободна и может идти куда захочет.