Ночь светла - Петер Штамм

Весь спектакль Хуберт просмотрел, стоя за кулисами. Джил перед каждым выходом оказывалась к нему так близко, что чувствовала тепло его тела. Он пытался ей что-то шепнуть, но она всякий раз прикладывала палец к губам. Публика хохотала вовсю, и вот Джил опять надо на сцену, и опять ей на платье летит все содержимое ночного горшка. На финальные аплодисменты актеры заодно вытащили на сцену и Хуберта, хотя он не имел никакого отношения к постановке, и он, смеясь, кланялся вместе со всеми.

Почти все они, не сменив костюмов, отправились в бар, чтобы отпраздновать спектакль вместе со зрителями. Джил и Хуберт последними оказались в гардеробе. Джил повесила сушиться свой крестьянский наряд, в нижнем белье старомодного образца уселась перед одним из двух имеющихся зеркал, и лицо ее сияло. Хуберт скрылся в кладовке, пока Джил смывала грим. И вдруг! И вдруг она увидела его в зеркале позади себя. На нем кожаные штаны и клетчатая рубаха – почти тот самый костюм, что у слуги, которого по пьесе Джил выбрала себе в мужья.

– Шикарно выглядишь! – рассмеялась Джил. – Тебе нужно почаще надевать кожаные штаны.

Хуберт шагнул к ней, заключил ее в объятия, поцеловал в губы.

– Фу, Тони, – с наигранным возмущением Джил ответила цитатой из своей роли, – после дойки ты хотя бы руки вымой!

Ответ Тони беспроигрышно вызывал у публики смех на каждом представлении, но Хуберт вместо этого вновь поцеловал Джил, причем еще крепче. И обнимал ее так крепко, что ей чуть больно не стало. Она ответила на его поцелуй, а он, сочтя это согласием, стал поспешно раздеваться. Осыпал поцелуями ее шею, и вот они стоят там, оба в нижних сорочках, и он развернул ее к себе, и наконец…

– Не так быстро, прошу, – взмолилась Джил, – мне больно…

Но Хуберт, кажется, ничего не слышал. Вдруг в зеркале она увидела его глаза – остекленевшие, как у пьяного.

– Тихонько, тихонько, – шептала Джил, – со мной давным-давно этого не было…

И действительно, она только в самое первое время раз-другой завела роман с кем-то из отдыхающих, потом в течение целого сезона крутила с шеф-поваром, но он перешел в отель той же клубной сети на юге Турции, а она не захотела последовать за ним. Со временем ей попросту расхотелось завязывать отношения с каким-либо мужчиной, и она довольствовалась легким флиртом.

Хуберт двигался все быстрее и быстрее, потом издал громкий стон, несколько раз вздрогнул и как будто осел, навалившись на нее. Чуть погодя выпрямился и отступил на шаг. Джил почувствовала, как теплая жидкость стекает по ее ноге.

– Иди ко мне, – сказала Джил и взяла его за руку.

В театральном зале тьма, только светящиеся указатели аварийных выходов дают немного света. Они вместе улеглись в кровать, стоявшую на авансцене.

– А вдруг сюда кто-то придет? – прошептал Хуберт.

– Не волнуйся, – успокоила его Джил, – только уборщики завтра утром.

Они обнимались, целовались, потом Джил уселась на него верхом и содрала с себя рубаху. Странное дело – заниматься любовью на сцене. Джил с закрытыми глазами двигалась плавно. Хуберт лежал смирно-смирно. Открыв на миг глаза, она встретила его изумленный взгляд.

* * *

Джиллиан семнадцать лет. Стоя у окна в этом горном домике и уперевшись локтями в шершавый деревянный карниз, она глядит в небо. Ночь полна шумов и запахов. Джил влюблена, тогда она часто влюблялась, и самой малости было довольно, чтобы пробудить – впрочем, как и угасить – прекраснейшие ее мечты. Всякое ее ощущение немедленно перерождалось в чувство.

Она закрыла окно и спустилась по лестнице на первый этаж. Дверь дома заперта, но изнутри она открывается без ключа. На улице прохладно. Босиком, без теплой одежды она мерзла, но ведь так и полагается. Пошла по дороге в сторону реки, в любой миг готовая спрятаться в траве, если на дороге появится машина. Еще немного, и вот дорожка, ведущая в лес, теперь уже недалеко осталось. В лесу совсем ничего не видно, приходится замедлить шаг. С автомагистрали по ту сторону ущелья время от времени слышится шум проезжающих машин, но и ближе, в глубине леса, то и дело раздаются какие-то звуки, будто сама тьма потихоньку движется, легко сотрясая воздух. Дойдя до дороги, серпантином спускающейся к реке, она уже различала огни отеля. Лес тут не такой густой, видимость стала лучше. Она побежала вниз, следуя извилинам дороги, и через мост. Пятки так и горят, асфальт ведь какой шершавый.

Обошла кругом большое здание, миновала ярко освещенный центральный вход. Завернув за угол, услышала голоса и смех. Дверь в кухню открыта, там работают повара, у всех штаны в мелкую клетку и белые кителя. Сейчас они наводят порядок в кухне. Прошло немного времени, и наконец ее заметил ученик-поваренок, ну, тот, с длинными волосами. Подошел к двери, поздоровался и протянул ей сигарету-самокрутку.

– Вот-вот закончим, – сказал он и сам закурил. Затем сунулся головой в кухонные двери и выкрикнул: – Эдо, твоя подружка пришла!

Ей понравилось звучание этого слова. Она – подружка Эдо, хотя познакомились они всего неделю назад в пабе у вокзала. Он угостил ее пивом и рассказал, что работает в отеле.

С отцом она договорилась, что тот заедет за ней в паб в половине одиннадцатого. Сказала об этом, но Эдо принялся над нею смеяться. У нее вообще постоянно возникало чувство, что Эдо не воспринимает ее всерьез. Он четвертый год состоял в учениках повара, был тремя годами ее старше и даже имел собственный автомобиль, наполовину проржавевший «фиат». Отправляясь в паб на следующий день, она сказала отцу, что забирать ее не нужно, ее довезут до дому. Отец непременно хотел знать, кто именно довезет, они поссорились. Эдо в тот вечер не явился в паб, и пришлось ей пешком добираться до дому, дорога заняла больше часа. На другой день она собралась с мужеством, после обеда отправилась в отель и спросила Эдо. А тот курил вместе с другими поварами у черного хода. Она подошла ко всей этой мужской компании, сделав вид, будто случайно оказалась рядом. «У меня тихий час по расписанию, хочешь посмотреть мою комнату?» – обратился к ней Эдо с самодовольным смешком. Эти слова вызвали столь бурное ликование других поваров, что Эдо и сам покраснел. Она ответила, что лучше бы им вместе погулять, если он не возражает.

Наедине с нею Эдо вел себя совершенно по-другому. Даже голос у него изменился, зазвучал тихо и вкрадчиво. Они гуляли по берегу реки, тропинка вела сквозь высокую траву и кусты, такая узкая, что пришлось идти по одному. Джиллиан шла первой, так и чувствуя спиной взгляд Эдо. Пройдя метров двести, они уселись в тени деревьев на береговом откосе. Течение реки тут сильное, Эдо швырял какие-то ветки, валявшиеся кругом, в реку, и они сразу глубоко уходили под воду, словно неведомая сила тянула их вниз и уносила за собой. Эдо делился с ней своими планами на будущее. Пройдя обязательную военную подготовку, он собирается за границу, куда-нибудь в Африку или в Азию. Пока Джиллиан в гимназии будет зубрить латынь и математику, он начнет открывать для себя мир. Она прилегла на траву, закрыла глаза и ждала, когда же он ее поцелует. Но он все говорил и говорил. У нее-то планы совсем другие, ну ничуть не похожие, но его воодушевление оказалось заразительным. На обратном пути Джиллиан сильно обожгла руку крапивой. Эдо стал рассматривать покрасневшую кожу. Чуть поколебавшись, он поднес ее руку к губам и поцеловал. А она словно только того и ждала. Бросилась к нему на шею, стала целовать.

– Эдо, твоя подружка пришла! – еще раз крикнул поваренок. Повернулся к ней и сообщил, что они сейчас все вместе отправляются купаться. – Хочешь с нами?

– Купаться? Сейчас? – И она недоверчиво засмеялась.

Вышел Эдо, быстро поцеловал ее в губы. Молча они покурили. Повара один за другим выходили из кухни, прощались, исчезали в темноте. Последним вышел шеф-повар. Напомнил Эдо, что надо запереть дверь, он сегодня дежурный.

– Пошли! – скомандовал Эдо, обращаясь к ней и к сотоварищу по кухне, как только шеф удалился.

Внутри трое учеников драили помещение: здоровенный малый с прыщавым лицом, еще один мелкий, похожий на ребенка, и пухленькая девчонка с тонкими косичками.

– Пошли! – повторил команду Эдо.

В кладовке они взяли две литровые бутылки вина, какое обычно используют для готовки. Эдо первым двинулся по узкому коридору к металлической двери, через которую они попали в вестибюль отеля. Хихикая, пробрались через этот вестибюль к двери с надписью: «Бассейн». Тут Эдо остановился.

Внутри темнота, хоть глаз выколи, и пахнет хлоркой. Джиллиан почувствовала, как кто-то нащупал и сжал ее руку: осторожно, ступеньки. И вдруг они оказались прямо у бассейна. Сквозь большое окно сюда проникал слабый лунный свет. За окном угадывался парк – темные стволы деревьев, кусты. Обернувшись, она увидела, что остальные уже раздеваются. Бросают одежду на пол, скрючившись, бегут к бортику, и раз – скользнули в воду. А из воды с нескрываемым интересом наблюдают за обеими девушками. Юная повариха уже только в нижнем белье, груди у нее огромные, бедра широченные. Разделась догола и с неожиданной грацией дошла до бортика, до лесенки, и – в воду. Ребята развернулись, и все вместе они поплыли к стеклянной стене на противоположной стороне бассейна. Джиллиан воспользовалась минуткой, чтобы раздеться и войти в бассейн. Эдо, отделившись от стайки, поплыл к ней навстречу. Следующий час смутно сохранился в ее памяти – и поцелуи, и прикосновения, и шепот. Остальные уже вылезли из воды и гонялись друг за дружкой вокруг бассейна, очень стараясь не производить шума. Она видела, как юноша с длинными волосами на бортике боролся с толстушкой, как она высвободилась и, пыхтя и смеясь, отбежала на несколько шагов. Длинноволосый ее догнал, опять они начали бороться и толкаться. А потом исчезли в темноте вестибюля. Двое других поварят, разлегшись на шезлонгах, прикладывались по очереди к винной бутылке. Эдо целовал ее шею, и тут уж она забыла про всех остальных. Закрыла глаза, он заключил ее в объятия, и она это позволила, хотя сама не решалась до него дотронуться. Тогда он прекратил ее целовать, положил голову ей на плечо, будто иного и не добивался. Лица его она не видела, зато руку чувствовала еще как. Вверх, вверх, и вот она почти лежит на воде. Как вдруг – резкая, короткая вспышка боли. Никакого удовольствия она не испытала, зато почувствовала свою плоть такой, как никогда прежде. И осталась пустота, тоже такая, как никогда прежде.