Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Мне опять предстоит тяжелая поездка в Москву. Да, я было и забыла сказать Вам, мой милый друг, что раздел наш утвержден окончательно, и теперь я состою владелицею Браилова. Меня это теперь меньше радует, так как я пришла к убеждению, что необходимо продать Браилов. По случаю же утверждения раздела мне и в Москву надо ехать, чтобы расплатиться со всеми своими детьми за Браилов.

Как тяжело на меня подействовало сообщение из Вашего письма о бунтах рабочих. А еще поджоги... Вы читали вероятно, друг мой, что выгорел Минск и в нем наше управление железнодорожное? Нам все убытки, но хуже всего то, что, говорят, подожгли. Очень, очень не хорошо у нас теперь в России, враги нашего бедного отечества неустанно действуют. Вспоминаются при этом стихи Мицкевича:

Ciemno wszcdzie, glucho wszedzie,

Goto bedzie, coto bgdzie!

Хорошего что-то ничего не видно.... До свидания, мой милый, бесценный друг. Будьте-здоровы, бодры духом, покойны и не забывайте всем сердцем горячо любящую Вас

Н. ф-Мекк.

379. Чайковский - Мекк

1881 г. июля 3-4. Каменка.

Каменка,

3 июля.

Милый, дорогой друг! Получил Ваше письмо со вложением прежнего, апрельского, письма, а также телеграмму Вашу. Из старого, не дошедшего до меня своевременно письма я узнал, что Вы потеряли сестру Вашу. Искренно сожалею, что не мог в свое время выразить Вам участие мое в этом горе Вашем. Телеграфировать о проезде сестры моей непременно буду. Мы имеем известия, что ей лучше и что скоро она в состоянии будет пуститься в путь. Очень радуюсь, дорогая моя, что мои романсы и дуэты понравились Вам. Пользуюсь этим случаем, чтобы указать Вам, что в этих вокальных пьесах мне самому более всего по сердцу и на что я бы хотел всего более обратить Ваше внимание. Из дуэтов. я более всего люблю: “Слезы людские”, а из романсов:

1) тот, что поет Коля (на слова Толстого из “Дамаскина”),

2) романс на слова Мицкевича и 3) на слова Сурикова (из Шевченки, кажется): “Я ли в поле да не травушка была”. Что касается Шотландской баллады, то она тоже принадлежит к числу любимых детищ, но я совершенно уверен, к сожалению, что никогда никто не исполнит ее так, как я ее себе воображаю. Ее нужно не петь, а, скорее, декламировать и с величайшею горячностью.

Все последние дни я очень дурно себя чувствую: голова тяжелая, по ночам сплю нехорошо, вижу какие-то невероятно. странные сновидения.

С нетерпением жду ответа от Вас на мой вопрос о возможности провести в Симаках сентябрь. Дай бог, чтобы это счастие было возможно!

4 июля.

У нас здесь уже начали жать рожь. Урожай вообще великолепный, но пшеница во многих местах лежит вследствие того, что слишком густо была посеяна. В новом хуторке Льва Вас[ильевича], где всего около четырехсот деcятин из-под леса, сплошь посеянных пшеницей, урожай небывалый. Я очень радуюсь этому, так как вследствие бесчисленных переездов и болезней членов своего семейства, а также прошлогодних неудач, дела его довольно плохи.

Итак, Вы теперь-утвержденная во всех правах владетельница Браилова! Дай господи, чтобы Ваша поездка в Москву принесла бы Вам успокоение и устройство дел Ваших.

Какое счастье, что у Коли хороший голос! Шуман называет это драгоценнейшим даром природы и советует всячески беречь и лелеять его.

Будьте здоровы, моя дорогая!

Беспредельно преданный Вам

П. Чайковский.

380. Мекк - Чайковскому

Браилов,

7 июля 1881 г.

Как я Вам благодарна, мой милый, бесценный друг, за .телеграмму, которую Вы мне прислали и которая дала возможность, наконец, моим мальчикам представиться Александре Ильинишне и Льву Васильевичу.

Они в восторге от них обоих, об Льве Васильевиче они относятся с большим почтением, говорят, что он очень серьезный, но Александра Ильинишна до того симпатична, что, как Коля выражается, на него никогда никто такого прелестного впечатления не производил. Им очень хочется съездить в Каменку, и я думаю, если Лев Васильевич позволит, я отпущу их к нему; когда мы будем возвращаться из Москвы, то я пошлю их прямо из Киева....

Я боюсь, что Александра Ильинишна проедет в Жмеринке без нас, и если ей понадобится отдых в Браилове, то не сумеют его устроить. Впрочем я буду всячески стараться вернуться к, ее проезду и прошу Вас, мой милый друг, держать меня au courant [я курсе] о времени ее пребывания в Карлсбаде и возвращения домой.

Письма прошу Вас адресовать в Москву до нового уведомления от меня....

До свидания, мой милый, несравненный друг. Всем сердцем безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

381. Чайковский - Мекк

Каменка,

1881 г. июля 7-11. Каменка.

7 июля.

Сейчас только Лев Васил[ьевич] вернулся из Волочиска. Он решился оставить сестру одну (с сопровождающей ее приятельницей), так как она чувствовала себя хорошо. Л[ев] В[асильевич] рассказывал мне про свиданье свое с сыновьями Вашими, которые произвели на него самое симпатичное впечатление. Я рад, что он приехал, главнейшим образом потому, что без него чувствую на себе какую-то тяжелую ответственность по отношению к племяннице Тане. Престранная эта девушка! Она больна постоянно; состояние ее наводит безысходную тоску и уныние на всех окружающих ее. И между тем, представьте, дорогой друг мой, что в сущности у нее нет никакого серьезного . расстройства. Все врачи, которым случается видеть ее, говорят про ее болезнь с улыбкой неверия. Да и действительно, кроме малокровия и нервности, у нее не замечается никакого органического повреждения, никакой действительной болезни. Ей стоило бы только, чтобы быть здоровой, хоть несколько дней повести правильную жизнь, т. е. вставать рано, есть во-время, ходить хоть сколько-нибудь, и нет никакой возможности заставить ее подчиниться этой гигиене. Она встает, когда уже мы кончаем обедать, пьет и принимает в пищу или ничего или то, что ей вредно, никогда не ходит, читает слишком много, и в результате получается головная боль, тошнота, истерическое состояние, затем морфинное впрыскивание, от которого получается обманчивое облегчение, и т. д., и т. д. Я начинаю теперь уже больше сердиться на нее, чем жалеть. Ей просто хочется быть больной. А между тем, мать ее (действительно больная) погибает и, быть может, в самом деле не выдержит вечной тревоги и нравственных страданий! Что это такое? Эгоизм, бессердечие, слабость характера? А между тем я знаю, что она по-своему страстно любит мать и одарена добрым сердцем и большим умом.

Решительно теряюсь и в отчаяние прихожу от мыслей о будущем и ее и всего семейства! Конечно, она выдержала недавно большое нравственное потрясение, и можно этим отчасти объяснять ее болезненное, состояние, но ведь и до того то же самое было!

10 июля. Утро.

Сейчас за мной прибежали, чтобы сказать, что с Таней дурно. Льва Вас[ильевича] не было. Я тотчас же отправился к ней. Здоровая, красивая молодая девушка, смотря на которую трудно и поверить, что она больная, металась по постели, испуская какие-то дикие крики: “умираю! грех! спасите!” и т. д., и т. д. Оказалось, что она просто впустила себе .в жилы морфину больше, чем обыкновенно. Скоро она успокоилась и теперь будет часов восемь сряду спать. Проснется к вечеру с головной болью, ночь проведет мучительную, а завтра опять морфин, и опять с некоторыми вариациями та же история. И вот каждый день так! Говорят, что морфинистам нельзя отказывать сразу. в этом яде и что нужно отучать понемножку. А по-моему, нужно, чтобы сам человек, имеющий слабость отравлять себя этим ядом, понял весь ужас своего положения и хотя бы из любви к близким победил бы волею свою слабость. Я извиняю сестру, когда после нескольких часов мучительных болей она прибегает к морфину. Но когда совершенно здоровая девушка из бесхарактерности, из каприза, на зло себе и окружающим добровольно губит себя, подобно пьянице, пьющему запоем, я этого не понимаю и возмущаюсь. Ни убеждения, ни просьбы- ничто не действует на Таню. Когда после ее криков и нервничаний я посмотрю на убитое лицо отца, ломающего в отчаянии руки, когда я вспомню, что вся болезнь моей бедной сестры происходит от беспокойств и тревог, Таней причиняемых, я негодую на нее и тщетно стараюсь подавить чувство злобы к ней. Еще вчера я говорил с доктором. Он, как и все другие доктора, лечившие ее в Петербурге, Киеве и т. д., повторяет одно и то же: стоит ей сегодня захотеть, и завтра она будет совершенно здорова. И вот захотеть она не то что не может, а не хочет. Она любит быть больной, любит мучить других больше, чем себя, любит, чтобы около нее убивались.