Если даже придется погибнуть... - Николай Томан

Грунина торопливо пробежала глазами названия книг, среди которых были различные пособия по лекальному производству и технологии изготовления измерительных инструментов и приборов.

— Разве только вот это, — не очень уверенно произнесла Татьяна, указывая пальцем на строчку, в которой было записано руководство по штамповочным работам.

— Вот именно! — оживился Крамов. — Зачем, спрашивается, слесарю-инструментальщику, не имеющему дела с изготовлением штампов, такое руководство?

— Но ведь штампы изготовляются слесарями? — спросила Татьяна.

— Да, правильно, слесарями высокой квалификации. Однако в цехе завода, на котором работает Грачев, да и в других его цехах никто никаких штампов не делает и не применяет их в процессе производства. Зачем же тогда Грачеву книга по изготовлению штампов?

— Такой вопрос можно ведь задать любому, кто берет литературу не по своей специальности, — улыбнулась Татьяна. — Я вот, например, взяла на днях в нашей библиотеке книгу по космонавтике. Не думаю, однако, чтобы в связи с этим у кого-нибудь возник вопрос: не собираюсь ли я в космос?

— В отношении вас такого вопроса, конечно, не возникнет, — спокойно соглашается с Татьяной Крамов. — Но то, что Грачев взял недавно в заводской библиотеке руководство по штамповочным работам, нам на всякий случай не мешает иметь в виду.

— С этим я вполне согласна, — весело кивает головой Татьяна. — Нам с вами все нужно иметь в виду, все может в свое время пригодиться. Но почему вы заинтересовались библиотечным абонементом Грачева?

— Услышал случайно, что он много читает, вот и решил посмотреть, что же именно. Конечно, так, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. У меня в связи с этим возникла одна идея, но пока маловато достаточно убедительных данных, чтобы вас с нею ознакомить.

— Согласна терпеливо ждать, когда она окончательно созреет. А теперь идемте-ка пить чай с моей мамой. Папа сегодня на каком-то затяжном научном заседании. Кстати, если потребуется консультант по инструментальному, лекальному и даже штамповальному производству, лучшего нам, пожалуй, не найти. Учтите это, Аскольд Ильич

20

У Рудакова завтра политбеседа в цеху, а он никак не может сосредоточиться на составлении конспекта. Не выходят тревожные мысли из головы. Опять Ямщиков пошел к Марине, а Рудакову и Десницыну приказано его не сопровождать. Это за них сделают оперативные работники милиции. И хоть они справятся с этим лучше, конечно, чем он с Андреем, ему все-таки очень неспокойно.

Да еще и с отцом сегодня произошла небольшая стычка.

— Я знаю, ты меня презираешь, — сказал он Олегу.

На это Олег спокойно ответил:

— Нет, я не презираю тебя, отец. Просто не могу уважать, и ты сам знаешь почему…

Да, отец это хорошо знает, но ни ему самому, ни Олегу от этого не легче. Первоклассный слесарь-лекальщик в прошлом, Рудаков-старший окончательно спился. И спился так, без особой причины, по безволию. Своими дрожащими, потерявшими прежнюю силу и точность руками он мог теперь исполнять лишь нехитрую работу водопроводчика при домоуправлении.

В пьяном виде он, правда, сказал как-то сыну:

— Рок это, Олег. Злой рок нашего рода. Отец мой, твой дед, тоже страдал запоем. Наследственное это у нас. Ох, чует мое сердце, и ты не долго выстоишь…

Олег тогда молча хлопнул дверью и ушел из дому. Но тут же устыдился своей раздражительности, взял себя в руки и больше не распускался. Воспитатель профтехнического училища, в котором он учился, познакомил его с системой трех «С» — «Создай себя сам». Эта система требовала не прощать себе ни малейшей ошибки, научиться командовать собой.

Одно время он даже хотел уйти от своих стариков. Помогать им деньгами, но жить отдельно. Потом усовестился такого решения и обязал себя остаться с ними навсегда. И не потому вовсе, что мать сказала: «Уйдешь, отец совсем сопьется», просто считал это своим долгом.

Отца отвратить от пьянства так и не удалось, потому что лечиться он не захотел, пить, однако, стал умереннее и вел себя «пристойно», как с радостью сообщала мать своим родственникам и соседям по дому.

Вот сегодня, например, отец хоть и выпил по случаю получки, но сидит в своей комнате тихо, чтобы не мешать сыну готовиться «к лекции». Так торжественно стала называть мать его короткие политбеседы во время обеденных перерывов после того, как прочла о них хвалебный отзыв в заводской многотиражке.

— Подумаешь, — усмехнулся, услышав от нее это сообщение, отец. — У нас в домоуправлении тоже есть свой агитатор, так он нам больше передовицы из газет…

— Да ты вот прочти-ка сам! — возмутилась мать. — Отзыв-то о беседах его знаешь кто написал? Профессор из их заводского университета культуры.

Отец хоть и прочел статью под нажимом матери, но не очень поверил профессорской похвале. «Любят у нас польстить рабочему человеку», — решил он про себя.

Рудаков-старший в молодости и сам учился на рабфаке. Его тоже тогда похваливали, чтобы подбодрить, а он решил после двух курсов, что вполне хватит ему, рабочему человеку, такого образования, и не захотел поступать в институт. Но, заглянув однажды в комнату сына и поинтересовавшись, что Олег читает, проникся к нему уважением. С тех пор перестал играть на баяне, когда сын готовился к очередной беседе, хотя обычно, выпив в получку, любил «нажать на клавиши» и даже что-нибудь спеть.

А Олегу сегодня нелегко. Решил не отделываться завтра общими словами о Герберте Маркузе, а поговорить об этом кумире леворадикальной бунтующей молодежи «свободного мира» пообстоятельнее, тем более что многие ребята уже читали о нем газетные статьи.

Олег и сам не сразу во всем разобрался, Маркузе действительно ведь очень популярен среди значительной части западного студенчества и интеллигенции. Его «Одномерный человек» стал на Западе бестселлером — самой ходкой книгой еще в конце шестидесятых годов. Сказать о нем лишь то, что его мысли ничего общего не имеют с подлинной революционностью и тем более с марксизмом, наверное, недостаточно. Надо как-то поподробнее рассказать, да хватит ли времени, отпущенного на беседу…

Но тут мысли Олега прерывает звонок. А когда он распахивает дверь, то видит у входа Ямщикова.

— Не бойся, — смеется Анатолий, заметив его встревоженный взгляд. — Сегодня я трезв и ни в каких драках не участвовал, хотя снова к тебе прямо от Грачева. Понимаю, что поздно, но не зайти не мог…

— Да что ты оправдываешься — заходи безо всяких извинений и объяснений. Сам знаешь — я тебе всегда рад.