Отчуждение: точка контакта - Сергей Самаров

Однако сейчас я подчинился приказу старшего по званию и сосредоточился, мысленно создавая очки. Это было труднее, чем создавать глушитель, поскольку внутреннего сложного устройства очков ночного видения я не знал, но шлем работал за меня точно так же, как он создавал когда-то летающий мотоцикл мне или летающее кресло рядовому Пашинцеву. Очки, которые я раньше использовал, на очки, несмотря на свое название, походили мало, размерами были чуть больше театрального бинокля, имели крепление на голове, и были, в общем-то, удобны для передвижения по лесу и по горам больше, чем ночной прицел автомата. По крайней мере, руки они не загружали. Для полной темноты имели инфракрасную подсветку. Но вот для стрельбы, для бое-столкновения, эти очки не годились. Разве что, с их помощью можно было стрелять с вытянутой руки из пистолета. Да и то это было трудно назвать прицельной стрельбой, поскольку ближе метра очки ничего не показывают, а средняя длина руки человека равняется шестидесяти – семидесяти сантиметрам. То есть, можно было увидеть цель, но невозможно было увидеть сам пистолет и, тем более, его прицельные приспособления. Но нам в нашей ситуации пользоваться пистолетом, возможно, и не придется. Придется только воспользоваться сначала автоматом, чтобы убрать часового, а потом, возможно, и гранатометом, но это все уже исходя из того, как сложатся обстоятельства.

Очки ночного видения оказались у меня на голове, сформированные уже там. И их ремень крепления охватывал мою голову поверх шлема пауков. Краем глаза я заметил изменения в лице майора Медведя. Посмотрел. Его очки создавались прямо на глазах, и уже сидели на лице так же прочно, как и мои у меня на лбу. В кабине было не светло, но и не полностью темно. Здесь можно было без очков обойтись. В вот за пределами кабины – дело обстояло совсем иначе. Если в небе были видны большие мохнатые звезды, то внизу они ничего не освещали. Только по сторонам высились громады гор, между которыми мы летели. Кажется, майор Медведь все же решился положиться на автопилотный ум скутера, и доверил ему вождение, сам только лишь иногда слегка подруливая, но даже не переключая коробку передач с пятой скорости на более низкую. Это говорило о том, что данная скорость передвижения Медведя удовлетворяла. На пятискоростных коробках передач пятая передача не предназначена для разгона. Она только поддерживает ранее набранную скорость. И, как быстро мы не передвигались, ум скутера успевал среагировать на поворотах, и укладывал машину в вираж, недоступный для земного автомобиля.

– Влезаем в святая святых. – сообщил майор Медведь. – Влетаем, то бишь, в их ущелье. Нет сомнений в необходимости?

– Никак нет, товарищ майор. Обратной дороги у нас нет.

– У скутера есть задняя скорость. Могу переключиться.

– А наши мужики. Ждут. Я обещал.

– Ждут, – согласился Медведь, но не погнал скутер быстрее.

Я опустил очки на глаза, отжав маленький рычажок фиксатора, как на тех очках, что использовал когда-то. После этого мне стало относительно видно и ущелье внизу. Хотя все полностью тоже видно не было. Инфракрасная подсветка давала только определенное пятно, в котором можно было различить, практически, все, что находилось на дистанции до ста метров. А мы летели на высоте около семидесяти метров. Но, чтобы увидеть нечто, находящееся в стороне, например, на соседнем склоне, необходимо было повернуть голову. Для создания обзора вообще следовало головой повести в сторону. Это, однако, было не сложно физически, и я рассматривал ущелье. И сразу, как только мы в него влетели, стало как-то все виднее. Стали видны устья нескольких пещер недалеко от каменных ворот. Но мы пролетели чуть дальше. И увидели перед собой площадку, где стояло пять скутеров. Но наша машина вдруг повисла в воздухе, словно майор Медведь отжал тормоза.

– Что? – спросил я, чувствуя напряжение, сам опасности впереди не увидел, но ощутил ее кожей. И опасность эта находилась где-то рядом, и была непосредственной.

– Боюсь, мы в ловушку влетели. – сказал майор Медведь.

– В ловушку. – сказал я так, словно требовал подтверждения предположению Медведя.

– Помнишь, командующий говорил, что здесь стоит прикрытие от спутников. Какая-то аналогия нашей системы РЭБ.

– Помню, – мрачно ответил я, уже понимая, о чем пойдет речь.

– Но ты разговаривал с командующим, потом с Волковым. Если здесь стоит прикрытие, то никакой разговор не смог бы пробиться. И вообще странно, что такие высокоразвитые существа не смогли разобраться с коммуникаторами, и реквизировать их у бойцов. А через «планшетник» прослушать, что говорят через коммуникатор, можно без проблем. Это единая система.

– И что делать? Что решит командир? – спросил я напрямую.

– Не будь здесь эмира Арсамакова, я мог бы рискнуть сдаться. Когда мы будем все вместе – это слишком много даже для пауков.

– А при чем здесь эмир? – не понял я.

– Он захочет твоей смерти. Ты же обещал его по горам размазать. Местные бандиты очень мстительные. Они не прощают такого. Я не знаю, как быть.

– Может быть. – задумчиво произнес я, чуть-чуть повернулся, сдвигая плечо вместе со стволом автомата, и тут же из подмышки дал короткую очередь в бок собеседнику. На боку, под рукой, расположены места, не прикрытые бронежилетом. А, когда руки протянуты вперед, и лежат на руле, эти места открыты совсем. Очередь была точной. Он упал грудью на руль, свесив вперед голову, и резко начал меняться. Кровь, видимо, еще пульсировала в нем, и, одновременно с этой пульсацией, какими-то ударами, рывками, пропадали грубые черты лица майора Медведя, и проявлялись еще более грубые черты лица эмира Арсамакова. Но эмир был еще жив, и боролся за свою жизнь. И даже пытался на меня воздействовать. Я почувствовал сильную головную боль, которая сковывала меня, а другая неведомая сила блокировала правую руку, не позволяя еще раз нажать на спусковой крючок автомата. И резким усилием, переборов боль и сопротивление, я выбросил левую руку, которая сбила с головы эмира очки ночного видения, и сжал пальцы, стягивая с него шлем. И только тогда, когда я с трудом подтянул к себе собственную руку, с чьей-то внешней подачи понимая при этом, что совершил кощунственный акт святотатства, и прижал шлем к себе, боль отступила, все пришло в норму, а эмир полностью сник, и свалился вбок. Будь это нормальный автомобиль, я бы открыл дверцу, и выбросил его тело наружу. Но это был скутер, помнил я, глядя вперед, за стекло «фонаря» кабины. Но тут же сообразил, что скутер у нас только снаружи, а изнутри это автомобиль с теми же дверцами, с той же системой управления, и даже с ремнями безопасности, которыми мы не воспользовались. Протянул руку над телом, открыл дверцу, и сбросил с высоты то, что раньше звалось эмиром Арсамаковым. Его крика, естественно, я не услышал – мертвые редко орут благом матом. И даже не благим. Я же сказал тихо:

– Эмир, я умею держать обещания.

И тут же, закрыв со стуком дверцу, сам двинулся на водительское сидение, снял свой шлем, и надел шлем Арсамакова, поскольку он был более сильным, чем мой. Он был командирским шлемом. И, не успей я вовремя выбросить руку, эмир сумел бы ожить после моей очереди, и восстановиться. И тогда. Что произошло бы тогда – я мог только гадать, а я этого делать не люблю. Я – человек конкретный.

Я надел шлем, и тут же послал скутер вперед, на стоянку. Теперь, оставшись в одиночестве, мне требовалось вдвойне ускорить свои действия, чтобы никто не успел задуматься, и что-то конкретное предпринять. Но разгонять скутер здесь было уже негде. Пока продолжался плавный полет, я думал о том, когда же настоящего майора Медведя подменили эмиром. Судя по всему, в момент, когда майор надел шлем. Это был какой-то недоступный для земного разума акт телепортации и подмены. Может быть, и со мной благодаря этому шлему произойдет какая-то метаморфоза, но я еще по первой примерке этого атрибута управления желаниями понял, что человеческая воля умеет противиться его настояниям. Медведь противиться не сумел, скорее всего, потому, что не был готов к подобным метаморфозам, а я теперь готов. И пусть они попытаются сломать мою волю. Это пока еще удавалось только одному человеку – мне самому.

И тут же я почувствовал присутствие настоящего майора Медведя, командира нашей группы. Если правомочен такой термин, это было отдаленное присутствие. Его не было со мной рядом, но он словно бы стал частью меня. Нас, как я понял, воедино связывал шлем. Иначе, не трудно было догадаться, и быть не могло. Эмир Арсамаков говорил его голосом, обладал его информацией, и поступал так, как должен был бы поступить настоящий майор Медведь. Значит, майор был жив, и это не могло не радовать.

– Сволочь. Ты вернешься, и я придушу тебя, я глотку тебе перегрызу, и борода тебя не спасет, я даже ею не побрезгую. Ты поймешь, что такое настоящий медведь. – думал майор, а я легко воспринимал его мысли.