Тень ворона - Эллис Питерс

Между тем он добросовестно выполнял свои обязанности, отслужил вместе с братией вечерню, отужинал в трапезной, с трудом пытаясь собраться с мыслями и сосредоточиться на псалмах шестого дня рождественской недели, ибо настало уже тридцатое декабря.

Синрик оказался прав — наступила оттепель. Она подкралась незаметно, но к вечеру уже не оставалось сомнений, что погода переменилась. Деревья сбросили с себя звонкую филигрань заледеневшей изморози и зачернели обнажившимися ветвями на фоне низко нависших туч. Капель испещрила оспяными ямками белизну сугробов под окнами, из-под снежного покрова проступила черная дорога и зелень травы по краям. К утру, пожалуй, так растает, что в намеченном месте под стеной монастырского кладбища можно будет выкопать яму для могилы отца Эйлиота.

Внимательно изучив найденную скуфью, брат Кадфаэль так и не смог прийти ни к какому заключению. Но ему не давала покоя мысль о том, как это он мог о ней забыть и даже не вспомнить, когда было найдено тело! Что же касается рваных следов, которые, по здравому рассуждению, должны были иметь отношение к нанесенному по голове удару, то одно с другим никак не сходилось, потому что в этом случае шапочке следовало оказаться не в воде, а на берегу, где был нанесен удар. Разумеется, нападавший мог зашвырнуть ее в воду следом за жертвой, но в темноте он вряд ли мог ее заметить или вспомнить о ее существовании, а если бы и вспомнил, то как бы он ее отыскал? Шапочку не так-то легко разглядеть в траве, еще не побелевшей от инея, да и вряд ли убийца сообразил бы, что тут была вещь, которую опасно оставлять на месте. Кто же будет, только что убив человека, шарить в потемках по земле? Единственной мыслью убийцы могла быть только одна — как бы поскорее убраться подальше от этого места!

Сомнение, словно злой дух, одолевало Кадфаэля. Ведь забыл же он про шапочку! Значит, мог упустить и еще что-нибудь очень важное! Ну а коли так, то очень может статься, что эта забытая вещь все еще лежит около мельницы на берегу или в воде, а быть может, и внутри строения. Больше ее негде искать.

Оставалось еще полчаса до повечерия, и большинство монахов, продрогнув до костей, благоразумно пошли отогреваться в теплую комнату. И то сказать, глупее не придумаешь — в темноте тащиться на мельницу! Но как ни старался Кадфаэль отогнать от себя эту мысль, она настойчиво кружила вокруг ночного пруда, пока ему не стало казаться, что эта обстановка — мельница, пруд и ночная тьма, — воссоздавая события, случившиеся в ночь сочельника, освежит его память, так что он найдет утраченное звено. И вот Кадфаэль направился через монастырский двор в сторону лазарета, за которым в укромном углу была калитка, откуда из аббатства можно было выйти прямо на мельничный пруд.

Выйдя из нее, монах остановился и переждал, пока глаза привыкнут к безлунной тьме, сквозь которую лишь изредка прорывались звездные лучи. Постепенно очертания предметов начали проступать из мрака: растрепанная трава под ногами, справа черная громада мельницы, впереди мостик через ручей, а за ним обрывистый берег пруда. Кадфаэль прошел по мостику, его шаги гулко простучали по деревянному настилу, и, миновав узкую полосу травы, он очутился на краю пруда. Перед ним расстилалась застывшая свинцовая гладь, ровная и тусклая, прерываемая кое-где полыньями, окруженными кромкой подтаявшего льда.

Кругом все застыло в неподвижности, не слышно было ни шороха, даже слабое дыхание ветерка не шевелило гибкие побеги обрезанных ив, обступивших берег по левую руку. Там, в нескольких ярдах от моста, где сейчас стоял Кадфаэль, у подножия срубленного на высоте в треть человеческого роста ствола, вокруг которого топорщились ивовые побеги, словно вставшие дыбом волосы на голове перепуганного человека, было найдено тело Эйлиота. Его никак не удавалось вытащить наверх по обрыву. Сначала его подтащили багром к устью мельничной протоки, где берег полого спускался к воде, и уже оттуда выволокли на сушу.

В памяти Кадфаэля события того утра вырисовывались четко, во всех деталях, но не проливали никакого света на то, что произошло там накануне ночью.

Повернувшись спиной к обрыву, он воротился обратно через мост и, сам не зная хорошенько зачем, обогнув мельницу, подошел по отлогому берегу к широкой двери, через которую вносили на мельницу зерно. Она запиралась снаружи, но толстый брус, как смутно различил Кадфаэль по отсветам выцветшей древесины, не был заложен на скобу. На более высоком уровне мельницы находилась небольшая дверь, выходившая в сторону калитки в монастырской стене. Эта дверь имела запор изнутри. Но зачем было снимать тяжелый брус со скобы, если не затем, чтобы войти?

Кадфаэль нажал рукой на притворенную, но не запертую дверь, открыл ее на ширину ладони и стал прислушиваться, приложив ухо в щели. Внутри царила тишина. Он приотворил дверь пошире, тихонько проскользнул через порог и закрыл за собой дверь. В ноздри ударил щекочущий теплый запах муки и зерна. У Кадфаэля было чутье не хуже, чем у собаки или лисицы, и он решил довериться в темноте своему носу. Принюхавшись, он обнаружил еще один запах, едва различимый, но очень знакомый. В своем сарайчике он не замечал этого давно ставшего привычным запаха, но, почуяв его в другом месте, мгновенно насторожился, как насторожился бы, заметив тут принадлежавшую ему любимую вещь, которой нечего делать в таком месте. Проведя несколько дней в его сарайчике, насквозь пропитанном ароматами сушеных трав, невозможно было не унести этот запах в складках своей одежды. Кадфаэль замер, прислонившись спиной к закрытой двери, и стал ждать. Еле слышный шорох достиг его слуха, словно кто-то осторожно переступал с ноги на ногу на пыльном полу, засыпанном трухой и половой, которая непременно зашуршит даже при самом осторожном движении. Звук шел от потолка, кто-то ходил наверху. Значит, люк в потолке открыт и кто-то затаился там, приноравливаясь, как бы половчее спрыгнуть. Кадфаэль подвинулся ближе к тому месту, откуда послышался шорох. В следующий миг у него за спиной что-то тяжело ухнуло вниз и чья-то рука схватил его за глотку, в то время как другая обвила его туловище, но воздуха ему хватало.

— Неплохо сработано! — сказал он с одобрением. — Однако чутье у тебя, сынок, никудышное. А что такое четыре чувства без пятого!

— Никудышное, говоришь? — раздался над его ухом голос Ниниана. — Ты просочился в дверь, словно ветерок сквозь ставни, а я сидел наверху, весь пропитавшийся запахом твоего масла, которое мне пришлось бросить без присмотра. Надеюсь, оно не пострадало.

Крепкие молодые руки порывисто обняли Кадфаэля, потом ласково отодвинули так, будто их обладатель хотел его хорошенько рассмотреть, хотя кругом стояла тьма, в которой ничего нельзя было разглядеть, кроме смутной тени.

— Я тебя напугал, но ты этого заслуживаешь. Знал бы ты, какого страху я натерпелся, когда ты приоткрыл дверь, — сказал Ниниан с упреком.

— Мне тоже стало не по себе, когда я обнаружил, что брус отодвинут. Разве можно так рисковать! Ради бога и ради Санан, скажи, что ты здесь делаешь?

— С таким же успехом я мог бы задать тот же вопрос, — ответил Ниниан. — И получил бы тот же самый ответ. Я забрался сюда, чтобы взглянуть, не найдется ли еще чего-нибудь, хотя столько дней спустя… я и сам не знаю, почему я решил искать. Однако никто из нас не будет знать покоя, пока мы не выясним, в чем тут дело, не так ли? Я-то про себя знаю, что и пальцем не трогал этого человека, да что толку от этого знания, когда все обвиняют меня! Не хочу уезжать отсюда, пока не будет доказано, что я не убийца. И если бы речь шла только обо мне. Ведь есть еще и Диота. Раз меня не могут поймать, то недолго ждать, когда примутся за нее и схватят — если не за убийство, так за пособничество и укрывательство преступника!

— Если ты полагаешь, что Хью Берингар имеет что-то против госпожи Хэммет и позволит свалить вину на нее, то выбрось это из головы, — твердо сказал Кадфаэль. — Ну а раз уж мы встретились тут, то можем не хуже, чем в любом другом месте, устроиться где потеплее и прямо сейчас все обсудить, поделившись друг с другом, кто чем может. Две головы всяко лучше одной. Наверное, где-нибудь тут свалены мешки — все же лучше, чем ничего!

Очевидно, Ниниан обретался здесь уже довольно долго и разобрался, что где находится. Он взял Кадфаэля под руку и уверенно провел его в угол, где возле стены лежала кипа пустых мешков. Они уселись на них плечом к плечу, чтобы меньше мерзнуть, и Ниниан накинул им обоим на плечи толстый плащ, которого Кадфаэль определенно не видел раньше среди пожитков Бенета.

— Ну вот, — бодро начал Кадфаэль. — Сперва я должен тебе сказать, что нынче утром разговаривал с Санан и знаю о ваших планах. Возможно, ты уже слышал об этом от нее. Вы оба мне доверяете, но как-то наполовину. Если рассчитываете на мою помощь в этом злосчастном деле, которое удерживает вас тут, то лучше бы вам довериться мне полностью. Я отнюдь не считаю тебя виновным в смерти священника, и у меня нет никаких причин чинить вам помехи. Но я думаю, что о событиях той ночи тебе известно больше, чем ты говоришь. Расскажи остальное и посвяти меня в истинные обстоятельства! Ведь ты побывал тогда на мельнице ?