Меж двух огней (СИ) - Эр Анастасия

И Сергей, и сама Юстина охарактеризовали Исаева как крайне положительного студента. Она даже предпочла забыть о личных делах Марка Исаева и Гордея Чернорецкого, которые пухли от записей о наказаниях.

На вопрос, мог ли подозреваемый совершить убийство, Юстина ответила твердое «нет» и добавила, что не в характере Исаева нападать исподтишка. Он скорее вызвал бы потерпевшего на дуэль — и уже в честном бою не оставил от него мокрого места.

За двадцать лет работы в Виридаре профессор Разумовская могла припомнить, пожалуй, всего двух-трех студентов с подобными данными. Она уже боялась представить, что Исаев и Чернорецкий будут вытворять на Высшем Чародейском Экзамене. И, положа руку на сердце, понимала, что хоть завтра может освободить обоих от своих занятий, но такой практики в академии не было.

После вопросов о Марке Исаеве посыпались вопросы о Денисе Кирсанове. Старательно описав его таланты в трансформагии, Юстина отметила, что деканом жертвы не являлась и сказать что-то ценное для следствия вряд ли сможет.

Про Еву Елизарову, как оказалось, вообще рассказывать было нечего. Ослепительно красивая девушка, способности выше среднего, впечатляющий талант в области эликсирики, родилась в семье инквизов. Прилежная, добросовестная, староста курса, «временно лишенная повязки», додумала Юстина про себя.

Да, Марк Исаев давно увлечен ею, последние два года точно. Отвечает ли Елизарова ему взаимностью? А Юстина в личные отношения студентов не вмешивается — ровно до тех пор, пока эти отношения не начинают выходить за рамки дозволенных. Эти двое ни в чем таком замечены не были. Обыкновенная симпатия двух молодых людей.

Словом, покидая здание Магического Совета, профессор Разумовская могла с чистой совестью сказать, что сделала все ради спасения Марка Исаева от Новемара — и при этом ни разу не солгала.

К девяти она вернулась в усадьбу и тут же стала свидетелем до нелепости отвратительной и до омерзения неправдоподобной сцены.

Юстина даже вздрогнула, когда скорее увидела, чем услышала, звук пощечины. И чуть не села мимо стула, когда поняла, кто и кому ее отвесил.

Она искренне считала Никиту Верейского самым достойным молодым человеком, и именно поэтому, несмотря на некоторую легкомысленность, назначила его старостой академии.

А в эту секунду профессор своими глазами увидела, как Верейский поднял руку на девушку. Да, Маша Чумакова была грубоватой, плохо воспитанной, часто огрызалась, интересовалась парнями гораздо больше, чем учебой, — и Юстина вздохнула с облегчением, когда та перестала посещать ее семинары, — но она оставалась девушкой, на голову ниже Верейского и гораздо слабее него. Такие случаи, пусть редкие, всегда выбивали профессора Разумовскую из колеи, она просто не знала, как себя вести. Видит Странник, гораздо проще разнять двух пацанов и раздать штрафные баллы.

Без скандала отправив Верейского в свой кабинет, Юстина убедилась, что студенты вернулись к завтраку, и последовала за ним.

Устроившись за столом у себя, она вздохнула и тихо, как у умалишенного, спросила:

— Что вы можете мне сказать, Никита?

Юстина никогда не видела своего старосту в таком состоянии.

Чисто выбритый, но с глубоким порезом на щеке, он сидел на стуле с абсолютно прямой спиной и пустым взглядом. Как выпотрошенный.

Он как будто не понимал, чего Юстина от него ждет. Густые русые волосы падали ему на лицо и частично скрывали обычно яркие, но сегодня потухшие глаза. Верейский судорожно облизал губы и продолжал молчать.

— Вы не возражаете, если я… проведу небольшую проверку, Верейский? — она уже подняла палочку, но тут Никита устало заговорил:

— Вы сомневаетесь, что я — это я, профессор? — и Юстина поняла, что проверять бесполезно. Это был настоящий Никита Верейский, только сломанный.

— По какой причине вы… настолько вышли из себя? — осторожно спросила она.

— Это сложно объяснить. Маша сделала то, чего не имела права делать. Поверьте, профессор, вам не нужны подробности. Просто поймите, что есть вещи, которые принадлежат только тебе. И никто не может тянуть к ним свои руки. А она свои — протянула.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Насколько я знаю, вы с Чумаковой дружили… дружите?

— Да, — он пожал плечами. — Давно. Она… потрясающая девушка, но иногда переходит границы.

Юстине показалось, что Верейский приходит в себя. Его взгляд становился осмысленным.

— Я сорвался, профессор. Но я смогу все исправить. Я поговорю с Машей и все исправлю.

— Никита, я не могу проигнорировать этот инцидент. Я, наверное, понимаю ваше состояние, но вы вышли за рамки разумного.

Он покорно кивнул и потянулся к своей нашивке старосты академии, по Юстина его остановила:

— Нет, я не лишу вас статуса старосты. У меня нет других достойных претендентов на эту должность, к тому же я успела тысячу раз пожалеть, что забрала повязку у Евы Елизаровой…

Она хотела сказать что-то еще, объявить о двух неделях отработки в виде проверки домашних заданий младшекурсников по трансформагии, но осеклась. При упоминании имени Елизаровой глаза Верейского снова вспыхнули ярко-синим, кадык дернулся, как будто ему вдруг стало больно глотать.

Юстина заметила, как на мгновение сжались его кулаки, и подумала, что утренний допрос не прошел для нее бесследно. Ей начинало казаться, что все необъяснимые поступки студентов в последнее время связаны между собой.

Верейский очень быстро взял себя в руки — все-таки самообладание его не подводило — и снова внимательно посмотрел на Юстину, которая все-таки закончила свою мысль.

— Я понял, профессор. Спасибо вам. Правда, спасибо.

Он поднялся на ноги и быстро покинул кабинет.

Профессор Разумовская задумчиво посмотрела на пустой стул.

Может, Маша Чумакова отказалась пойти с ним на выпускной?

Юстина посмеялась над этим абсурдным предположением и, взглянув на часы, направилась в деканат.

В самом удобном кресле как обычно восседал Богдан в компании упаковки каких-то сладостей.

— Сумасшедший день! — с порога поделилась Юстина, и тот согласно закивал:

— И не говорите, Юстина. Что творится в последнее время! Что творится. Денис! Бедный мальчик, жить бы еще и жить. Но я отказываюсь верить в то, что к его гибели приложил руку Исаев. Помилуйте, это же не-ле-по, — раздельно произнес Залесский. — Кто вообще это придумал?

— Разумеется, это дело рук кого-то другого, — раздраженно кивнула она. — И, боюсь, этот кто-то куда опаснее Марка Исаева.

— У Цареградского нет предположений?.. — Богдан забросил в рот очередную конфетку.

— Целый вагон наверняка, но я не расспрашивала. Вас на какое число вызвали на допрос?

— О, я настоял, чтобы гвардейцы приехали ко мне. Не люблю здание Магического Совета, там темно и тесно, — он поморщился, а Юстина подумала, что Залесский скорее не хочет расставаться со своими цукатами даже на пару часов. А учитывая, что какую-нибудь немаленькую должность в Гвардии занимает его протеже, добиться своего ему не составило труда. — Вы чем-то расстроены, Юстина? — озабоченно спросил Богдан.

— Честно признаться, да, — она покопалась на полках, вынула журнал второго курса и развернулась. — Этот безобразный инцидент за завтраком… ума не приложу, что нашло на Верейского. Я от кого угодно могла ожидать, но не от него.

— Чужая душа — потемки, — глубокомысленно заметил Богдан, и она еле сдержалась, чтобы не посоветовать ему засунуть свою глубокомысленность себе в задницу.

— Вы не замечали за ним странностей? Мне на ум только Повелительные чары приходят, но кому нужно заставлять парня поднимать руку на ничем в общем-то не примечательную девушку?

— А вы м-м… не связываете это с прошлогодним случаем? Помните эту отвратительную историю? Мне даже пришлось отменить очень важную встречу, чтобы провести беседу с Ветроградовым и Меркуловым.

— Ну, я бы беседой не обошлась, — обозлилась Юстина, выходя из себя. — По этим двоим Новемар плачет.

— Ну-ну, не преувеличивайте, дорогая моя! Это же молодежь, гормоны бурлят, ну пошутили, с кем не бывает…