Усни, красавица - Кир Булычев

– Люди же могут подумать, что я за ними подглядываю, – защищалась бывшая дворничиха.

– Люди так не подумают, – заключила Лидочка и побежала вниз по лестнице. Роза осталась стоять на площадке.

Теперь быстрее в издательство – иначе из-за этих уголовных историй она загубит собственную жизнь.

* * *

В тот вечер у Лидочки случилась еще одна любопытная встреча – ну прямо из детективного фильма!

Когда она возвращалась к себе часов в семь – уже стемнело, она вдруг испугалась идти по лестнице. Нечто внутри, как короткий звоночек, предупредило ее об опасности.

Но домой все равно надо было возвращаться, а за помощью к коменданту не побежишь – он уже давно ушел домой, а где он живет, никто не знает.

Лидочка пошла сама с собой на компромисс. Она поднялась на лифте на третий этаж, вышла из лифта и некоторое время стояла возле него, затаив дыхание. Она ничего не слышала, хотя ей упорно казалось, что некто стоит возле ее двери этажом ниже и тоже затаил дыхание.

Так продолжалось минут пять.

Затем Лидочка стала спускаться вниз, стараясь сделать это бесшумно.

Она спустилась на пролет и, выглянув из-за шахты лифта, увидела в полутьме своей площадки человеческую фигуру. Фигура сидела на узком подоконнике, сгорбившись и, видно, устав подстерегать Лидочку.

Теперь надо было бежать обратно к лифту, потому что мимо фигуры не пробежишь – она очнется и схватит. Но идти к лифту – значит повернуться к фигуре спиной… Лампочка на площадке, конечно же, не горела. «Господи, ну за что все это валится на меня!»

Лидочка, пятясь, стала отступать, нащупывая ступеньки каблуками сапог и на третьей или четвертой ступеньке она чуть-чуть ошиблась и ударила каблуком о ступеньку – почти неслышно, но все же.

Фигура распрямилась.

Лидочка ожидала увидеть того восточного парня в джинсовой куртке.

Куртка была джинсовая, похожая, и брюки были похожими, но надеты они были на Лариску с шестого этажа, жертву вчерашнего нападения.

Лариса стояла, напряженно прислушиваясь, и, видно, сама боялась.

Лидочка, чуть успокоившись, спросила:

– Лариса, вы меня ждете?

– Ой, – откликнулась Лариса. – А вы почему сверху идете?

– А я тебя испугалась, – ответила Лидочка, сообразив окончательно, что Лариса не представляет для нее опасности.

– А я к вам, – сказала Лариса, опомнившись. – Мне на минутку.

– Тогда заходи.

– Нет, мне два слова только, я могу и здесь.

– Заходи, заходи, я не хочу с тобой разговаривать на лестнице.

– Это правильно, – согласилась Лариса.

Лидочка открыла дверь и пропустила Ларису внутрь. Она зажгла свет.

В домашних условиях, без макияжа, Лариса казалась не такой эффектной, зато была милой простушкой, и в этом было свое очарование – она казалась похожей на германскую молочницу с какой-то старой открытки, ей к лицу была бы широкая яркая юбка до земли, белый передник, пышные рукава, открывающие руки выше локтей. И, конечно, золотые по плечам локоны. На самом деле локоны были туго стянуты резинкой и лежали на спине. Хорошие волосы, еще не испорченные перекрасками и химией. Но это скоро пройдет.

– Заходи в комнату.

– Не буду. Я тут скажу.

– Как твой друг?

– Алик? Петрик? Он из больницы сегодня сбежит. Уже все готово. Вы не настучите?

– Нет. Не настучу. Ему там угрожает опасность?

– Еще какая. Они на него не случайно наехали, вы ж понимаете?

– Наверное, если такую стрельбу подняли. Хорошо еще, что в тебя не попали.

– Я тогда об этом не думала.

– А ты откуда этого Алика знаешь? – Они стояли в коридоре. Лариса не говорила, ради чего пришла, а Лидочка задавала пустые вопросы.

– А Петрика я давно знаю. Он же наш, пресненский. Из нашей школы. Он раньше кончал. А меня он помнил, я рано расцвела.

– Ты себя высоко ценишь.

– А то кто же оценит? Это я так, шучу, вы не обращайте внимания. Я к вам пришла, потому что Алик просил. Ему-то к вам нельзя, мы не знаем, кто здесь наводит.

Лидочка чуть было не сказала, что уверена в гнусных деяниях коменданта, но осеклась – даже если Лариса решит, что это шутка, у кого-то другого может не оказаться чувства юмора.

– Алик просил у вас выяснить: вас милиция допрашивала?

– А зачем ему знать?

– Ему ничего от вас не нужно. Но он не хочет впутываться. Честное слово, он нормальный, не рвань какая-нибудь. Он бизнесом занимается, а на него наехали.

– Со мной говорили в милиции.

– Вы сказали, что видели?

– Я сказала, что запомнила номер машины.

– Но люди?

– А Алику хочется, чтобы я их опознала?

– Нет, что вы! Наоборот! Иначе они вас уберут, точно! Надо их знать, поэтому и в милиции скажите, что никого не узнали. Петрику это до лампочки, потому что он их всех все равно знает, а кого не знает, те по найму работают. И в милиции твердо скажите – не помню. Никому это сейчас не нужно. А Алика могут пришить.

– Но я в самом деле никого не видела.

– Вот и умничка, – сказала Лариса и неожиданно поцеловала Лидочку в щеку.

Лидочка замерла от такой фамильярности, а Лариса уже открыла дверь и скрылась в полутьме лестничной площадки.

Застучали ее каблучки.

Лидочка закрыла дверь. Никому не нужна твоя наблюдательность. Все понимают, что ничего, кроме опасности, она не принесет. Удивительно: все – и милиция, и жертва – просят ее не видеть, не слышать и не замечать. И даже примкнувший к ним комендант.

«Какое счастье, что я и на самом деле ничего не знаю, не замечаю и не вижу».

Глава 5

Что в шкатулке?

Позиция полного нейтралитета дала трещину уже следующим утром.

Движимая совестью, которая жестоко казнила ее за трехдневное безделье, Лидочка заработалась допоздна. В результате проснулась в десять от телефонного звонка, но подниматься не стала, дала телефону отзвонить. Снова задремала – и тут опять телефон! Она понимала, что попала в осаду. Однако терпела, сопротивлялась, но и не могла больше спать.

Она лежала на спине, глядела в потолок и размышляла о том, есть ли какая-нибудь надежда разузнать что-то о содержимом шкатулки. И не требовалось долгих размышлений, чтобы сообразить: она себя вела совершенно неправильно. Она могла выяснить куда больше о судьбе шкатулки, если бы задавала правильные вопросы нужным людям. Раз шкатулка стоит в доме Алены, а ее мать Татьяна утверждает, что никогда этой шкатулки не видела, то не следует ли из этого, что существует еще по крайней мере одно семейное гнездо Флотских или какой-то укромный уголок, в котором могут храниться их ценности? Долгие годы Алена жила с бабушкой, с Маргошкой. Маргошка ее и воспитала. А где жила Маргошка последние годы? Почему Лидочка решила, что в той же самой квартире? Наверняка нет. А это означает, что где-то в Москве… Впрочем, а почему именно в Москве – Россия велика. Как рабочая гипотеза эта картинка годилась. Следовало ее проверить. Надо только позвонить Соне или хотя бы Татьяне – вряд ли Татьяна уехала обратно на дачу. Ведь на днях будут хоронить Алену – зачем старухе снова приезжать, на похороны? Кстати, о похоронах тоже надо спросить Шустова.

Ведь похороны связаны с патологоанатомическими делами. Они должны отпустить тело Алены на свободу. А потом уж профком института может заняться своим прямым делом.

Итак, надо вставать и звонить. Сначала Татьяне о ее маме Маргошке, затем Соне – о родственниках Алены, хотя второй звонок может и не понадобиться. Потом надо позвонить милиционеру Шустову и узнать о похоронах – вроде она теперь не чужая для этого странного семейства. Надо ли говорить Шустову о визите Ларисы и ее просьбе молчать? Пожалуй, пока не надо. Он ведь и не требует, чтобы Лидочка все говорила. Забвение и в его интересах – скорее можно будет закрыть дело. Мало ли теперь в Москве бандитов, которые друг на дружку наезжают?

Особой спешки не было – тем более что Лидочка чувствовала себя разбитой, усталой, вообще состояние было такое, как будто день уже клонился к закату, и Лида весь этот день грузила кирпичи.

Телефон зазвонил снова, когда Лидочка была в душе. Еще раз он позвонил, когда она вытиралась, но не успела до него добежать.

Лидочка поставила чайник, засыпала в кастрюльку «Геркулес» и сама позвонила Татьяне.

Никто не подошел.

Странно, она была убеждена, что Татьяна еще дома. Но, с другой стороны, не исключено, что той стало страшно ночевать в квартире, где только что умерла ее дочь, и она бежала оттуда к себе на дачу. Лидочке стало жалко старуху – лучше бы уж ко мне пришла.

Тогда Лидочка позвонила Соне. Соня обрадовалась звонку и сразу принялась рассказывать, как она пришла в институт, и как она все организовала, и как все теперь смотрят на этого Осетрова. Как на прокаженного!

Соня еще не знала, когда похороны, она сама собиралась позвонить Шустову или следователю, с которым, оказывается, вчера встречалась, и он произвел на нее весьма благоприятное впечатление. Он склонен закрыть это дело и ограничиться моральным осуждением. Хотя она, Соня, привлекла бы Осетрова. За доведение до смерти хорошего человека!