Аслан и Людмила - Дмитрий Вересов

На песке под рубашкой растекалось широкое кровавое пятно.

Мертвый?

Что произошло? И почему тогда жива я? А может быть?.. Она в отчаянии огляделась вокруг. Довольно густой лес, кустарник.

Тишина. Никого.

Беспечно поет какая-то птица. Как в детстве на даче. Чиу-чиу-чиу-чи-лю. Чиу-чиу-чиу-чи-лю.

Совсем нет ветра. И полная беспечности тишина.

Она на минуту замерла, прислушиваясь к тому, как бешено заколотилось сердце. Может быть, там, в лесу, кто-то есть и сейчас смотрит на меня. Я этого не выдержу. Бежать куда глаза глядят.

Так. Спокойно. Без паники. Паники и так уже было предостаточно.

Можно, конечно, сейчас встать и побежать, не оглядываясь, бегом вдоль берега. Рано или поздно прибежишь туда, откуда отчалила.

Только вот я другого боюсь. Я боюсь узнать, жив он или мертв. Тот, кому я обязана жизнью. И как это узнать наверняка?

А если он мертв …

У нее тут же пробежал по телу ток и растаял в кончиках пальцев.

Он лежал к ней затылком. И лица его она не видела.

Она посидела еще на коленях. Закрыла лицо руками, собираясь с духом. Потом резко отняла их, выдохнула и решилась. Стоя на коленях и опираясь на руки, медленно вытянула шею, заглядывая в лицо лежащего рядом человека.

Бледное до синевы. Впрочем, пробивающаяся на щеках черная щетина могла сделать синим даже здоровяка. Это еще не показатель.

Он явно был не русским. Каким-то южным. Темные густые брови, сомкнутые ресницы и профиль, словно состоящий из одних четких геометрических линий. Прямая, угол, прямая, угол. Как будто кто-то на спор нарисовал человека с помощью карандаша и угольника.

Она на секунду прикрыла глаза, борясь со своими страхами. Потом осторожно протянула руку и потрогала его лоб.

Прохладный.

Но не холодный. Не такой, какой был у дедушки, когда она целовала его в гробу.

Как-то можно это узнать точнее. Надо послушать сердце. Но он лежал на животе. А переворачивать его она боялась.

Осторожно приложила ухо к его спине. Ничего не слышно. Дышит или нет?

Почему у него кровь? На что-то упал? На камень или корягу?

Мила потянулась к его руке, чтобы найти пульс. Пульса не было. Она попыталась потренироваться на себе. Но и у нее было глухо. Это внушало некоторые надежды на сомнительность диагноза, который она уже была готова ему поставить.

Она опять взяла его руку за запястье и стала, как скрипач струну, сжимать и прислушиваться. Вот свое сердце она слышало прекрасно, причем в горле. Потом вспомнила, что на шейпинге их учили слушать свой пульс именно на шее. И осмелев, она стала пробираться пальцами ему под подборе док.

— Да живой, я. Живой. Хватит уже. Сколько можно! — простонал он, отворачивая лицо в другую сторону.

Мила отдернула руку, словно обожглась. Перевела дух. Как она испугалась! Глядя в его темное лицо с прикрытыми веками, которое теперь было обращено в ее сторону, она лихорадочно думала, что же делать дальше.

— Что с вами? Вы поранились? Тут у вас кровь… Надо посмотреть. Давайте. Перевернитесь.

И она чуть тронула его за плечо. Но, вместо ответа, он молча покачал головой и дернул плечом.

— Вы не волнуйтесь, наверное, нас скоро найдут. Надо только чуть-чуть потерпеть. Там же были еще какие-то пароходы. Не досчитаются и найдут.

Она оглянулась назад, на воду. Поборола приступ кошмарного отвращения к ней. И подумала, что помощь, действительно, скорее всего, надо ждать с воды. Ведь там же столько народу было. Начнут проверять и поймут, в конце концов, кого нет. И будут искать по берегам. Логично.

Незнакомец тоже поднял голову. На лице его отразилось беспокойство. Он попытался опереться на руки, с трудом перевернулся на бок и, зажмурив глаза и стиснув зубы, рывком перевалился на спину.

Милка зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. Вся рубашка спереди была красной от крови. Она никогда столько крови не видела. Глаза ее перебегали с его лица на рану и обратно. Он был очень бледен, на лбу выступили капли пота. Милка подумала, что и она, скорее всего, сейчас выглядит не лучше.

Он оперся на локти и, морщась от боли, чуть приподнялся. Потом снова лег, одной рукой расстегнул пуговицы на рубашке, осторожно отлепил намокшую ткань от раны. Потрогал вокруг пальцами, прислушиваясь к чему-то внутри. Все пальцы тут же окрасились кровью. Он, не глядя на нее, хрипло сказал:

— Завязать нужно. Помоги.

Она тут же встрепенулась и стала соображать, чем бы. Ей хотелось отплатить ему быстрой и скорой помощью. Сама не любила, когда кто-то столбенеет в решительный момент. Однако судить других и негодовать оказалось гораздо легче, чем легко соображать самой.

Не подавая виду, что она с трудом решает эту задачу, Мила рванула подол своего разорвавшегося по боковому шву платья. Теперь уже все равно. Но ткань поперек рваться не желала. А значит, укоротить подол на ширину бинта не представлялось возможным. Поддавалось только вдоль.

А что из этого получится, она решила сейчас не думать. Ведь поверх платья на ней был надет довольно длинный свитер. Она даже устыдилась своих имиджевых страданий в то время, как ей нужно было оказать помощь раненому человеку. Который кстати, ее спас — напомнила она себе.

И она решительно стала рвать платье так, как рвалось. А порвалось снизу до самого ворота. Сбоку на оголившемся до свитера бедре теперь не хватало полоски сантиметров десять в ширину. Свернула материю рулончиком, чтобы удобней было бинтовать. Склонилась.

— Чем же это вы так? — спросила недоуменно, вскинув на него глаза. Но он смотрел в сторону и отвечать ей, похоже, не собирался.

Она нервно вздохнула, приложила ткань к ране и начала бинтовать вокруг его живота и спины. Чтобы перехватить бинт руками под спиной, пришлось практически обнять его. Она почувствовала, как он отстранился, чтобы не касаться ее волос лицом.

Одного бинта оказалось мало. Он тут же пропитался кровью.

Но не обязательно же ей сдирать с себя все до нитки. Первое оцепенение прошло и голова заработала практичнее. Лучше бы пустить на это дело его рубашку.

— Надо бы еще… Не хватает. — Она как-то особенно четко выговаривала слова. Как часто бывает, когда говоришь с незнакомым человеком, да еще сомневаешься в том, что русский для него родной. Он смотрел на нее таким болезненно-странным взглядом, что ей казалось, что он с трудом ее понимает. — Давайте вашу рубашку!

Мила требовательно и уверенно потянулась обеими руками к рубашке, чтобы пустить ее на перевязку. Но он неожиданно резко перехватил ее руку. И, сверкнув на мгновение глазами, покачал головой.

— Свое рви. — Он не говорил, а приказывал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});