Секретные поручения - Данил Корецкий

Сергей смолчал. На листке блокнота удобно устроилась нимфетка, пытающаяся рассмотреть свою промежность.

— Хорошо. Тогда к делу. Ты не должен ничем выделяться, ничем отличаться от остальных, не должен изменять привычек и образа жизни. В этом залог твоей безопасности. Ты по-прежнему ходишь в общежитие, ты разговариваешь, пьешь, рассказываешь анекдоты… По нашим данным, сирийцы ждут крупную партию опия, как только она поступит, твои друзья сразу об этом узнают… И ты тоже… Повторяю: главное — не выделяться!

— Чтобы не выделяться, я должен каждый день курить «дурь», — мрачно сказал Курлов. — А то и ширяться. Иначе никакого доверия мне не будет. А если и будет, то уж про опий мне никто не расскажет. Зачем рассказывать, если интереса нет?

— Верно, — согласился Агеев. — Поэтому тут нужно маскироваться. Ты свой парень, Серега Курлов, немного распиздяй, бабник, мочило — или кто ты там еще? Серый, как тебя обычно зовут. И наркотой ты интересуешься. А уж сколько ты выкуришь: полсигареты, четверть, одну затяжку — это зависит от тебя. Можешь даже не курить каждый раз. Ты ведь раньше не часто этим баловался? Правильно. Ты свободный человек — сегодня курю, послезавтра отдыхаю, какое ваше дело?

— Говорить легко! И потом… Если я не хочу курить вообще?

Агеев устало улыбнулся.

— Тогда не кури. Вообще. И плюнь ты на все… Я же не стану советовать тебе что-то плохое, Сергей. Ты понимаешь меня?

Нимфетка добралась туда пальцем и утопила его до самого основания. Сергей смотрел на листок и чувствовал, как у него гулко бьется сердце.

— Повторяю: я хочу тебе только добра!

— Хорошо, — сказал Сергей, сложив на коленях огромные кулаки. — Я хожу, курю.

Что дальше?

— Дальше ты приходишь ко мне, позвонив предварительно по телефону. Теперь ты человек проверенный, и я дам тебе свой прямой телефон. Запиши его, потом выучи и сожги.

Агеев вырвал из блокнота листок, протянул Курлову вместе с ручкой.

— Запиши своей рукой. Так надо.

Он четко, по одной, продиктовал шесть цифр. Кирпич записал номер и сунул в задний карман джинсов.

— Ну?

— Приходишь тогда, когда у тебя имеются серьезные и конкретные сведения, чтобы попусту не гонять волну. «Где» и «сколько» — вот что меня интересует. И фамилии, конечно. Если ты вдруг пропадешь надолго или заявишь, что вся общага ушла в завязку — я просто подумаю, что ты врешь. И уж наверное, не ошибусь…

Агеев забрал ручку обратно и продолжил рисование.

— Или если этот подонок Байдак в твоих сообщениях станет святым. Он ведь твой друг? Но дружба дружбой, а я расскажу тебе одну историю…

Теперь вместо пальца нимфетка сжимала в руке обувную ложку. А ведь вместо ложки могло оказаться и сапожное шило — разве нет?..

— Один наш помощник, молодой вроде тебя, решил сыграть двойную игру, — не отрываясь от блокнота, пробубнил Агеев. — Его близкий друг был связан с торговцами оружием. Очень серьезная группа: кражи с военных складов, коррупция армейских начальников, контакты с бандитами… Мы надеялись на своего человека, а он, предупредив дружка, сам стал подсовывать нам липу. Думал, мы ничего не узнаем. Глупо, правда? Мы всегда перепроверяем, и не один раз. И когда убедились в предательстве, он получил шмеля…

— Что такое «шмель»? — спросил Курлов. Он слушал очень внимательно.

— В данном случае шмелем был патрон. Его случайно нашли в кармане двурушника.

Только один патрон. Но этого хватило. Незаконное хранение боеприпасов… Сейчас он отдыхает на самых дальних от окна нарах в Бородянской колонии усиленного режима.

Агеев поднял голову и пристально посмотрел в глаза собеседнику.

— В другом случае шмелем может стать ампула морфина. Важно, чтобы предатель понимал, за что он несет кару. Ты понял мою мысль, Курлов?

— Понял, — сказал Курлов, поднимаясь. — Лучше принимать морфин самому. Это будет гораздо безопаснее. Верно?

Агеев улыбнулся.

— Во всяком случае, гарантирую одно: от отдела по борьбе с наркобизнесом я тебя в любом случае отмажу. Однозначно.

— Спасибо, — сказал Курлов и пошел к двери.

Дома он вытащил из кармана листок с цифрами и заучил телефон, потом достал спички и невесело усмехнулся. Кафкианская машина засосала его окончательно. Как заправский стукач он выполняет инструкции даже у себя в комнате, когда его никто не видит. История про шмеля оказалась очень убедительной. И поучительной.

Он повертел листок. На обороте, просунув голову между растопыренных ног, лизала сама себя несовершеннолетняя девчонка. Сергей поднес рисунок к глазам. Закурил.

Это скорее Бердсли, чем Пикассо. На обзорных лекциях о писателях и художниках рубежа веков Лидия Николаевна посвятила Бердсли в лучшем случае десять минут: у подонка здорово получалось рисовать вульвы и фаллосы, а перед смертью он заклинал своего душеприказчика сжечь все свои работы… Придет ли в голову товарищу Агееву просить когда-нибудь о чем-либо подобном?

Но справедливости ради следует отметить, что рисует этот мудак хорошо. Особенно для непрофессионала. Сергей бросил листок с нимфеткой в ящик стола. Здорово рисует, подонок.

* * *

Потом в комнату откуда ни возьмись хлынул народ, здесь же оказались черные — соседи Лукашко и Чумы. Соломон лез к Светке, та молча отбивалась ногой и попала Соломону между ног. Коля Лукашко спал на своей кровати лицом вниз, мокрые губы выглядывали из-под щеки, словно он придавил червя. Неугомонный Родик лежал на спине и, что-то крича, катал на себе Зотову с четвертого курса; на Зотовой красивая блузка с косым воротом, больше ничего. Бедра влажные, блестят, и когда она плюхается молочнобелой задницей на Родика, слышен отчетливый мокрый звук: плюх. Небо за окном окрасилось оранжевым и фиолетовым. Оранжевый — это свет фонарей на улицах, их включают около одиннадцати. «Сколько же я здесь торчу?» — подумал Сергей.

— Я хочу уйти, — позвала его Светка Бернадская. — Я больше не могу, Сережа.

Пожалуйста…

Ее голубые прожекторы потускнели, губы дрожат. Соломон, который с минуту танцевал перед ней, зажав руками промежность, медленно разгибается. На морде Соломона переливается всеми красками радуги лютое африканское бешенство.

Сергей погрозил ему пальцем. Соломон зашипел и заперся в туалете.

— Какого лешего ты сюда вообще поперлась, дура, мамина дочь?! — крикнул Сергей.

Если честно, он сам ее сюда приволок, но уже забыл об этом.

— Разреши мне уйти, — повторила Бернадская, и Курлову нравилась такая покорность.

Светка изменилась с того дня, когда они встречали «пургенов». Точнее, со следующего. Он безуспешно искал ее по всему городу, заехал в «Вечерку», там сказали, что Светка должна дежурить в типографии. Приехал в типографию: древние фотонаборные аппараты, за ними — бабы в белых халатах, они стучали, как пулеметы, и переругивались между собой; в корректорских газетчики пили пиво и вычитывали полосы на «синьках». Всем жарко, все злые, никто не знает, кто такая Светка Бернадская и почему вообще на вахте пропускают кого ни попадя.

Сергей спустился в столовку, за стаканом компота познакомился с парнишкой из «Вечерки», тот сказал, что Светка скорее всего в «Кавказе», у нее там дело.

Какое еще дело? Ну, это… Интервью какое-то… Парнишка извинился, пошел за добавкой компота и не вернулся. Сергей поехал в гостиницу и застал там нервозное оживление. Много милиции, наверх никого не пускают, в вестибюле роится народ, со всех сторон доносятся отрывочные фразы: "Террористы напали, хотели музыкантов захватить… ", "никакие не террористы, это просто учения… ", "да нет, обворовали номер на четвертом этаже… ".

У пустой стойки с табличкой «Поселение» переминался с ноги на ногу клетчатый Денис, когда появилась администратор, он отдал ей ключ и пошел на улицу. Жил он здесь, что ли? Дурдом какой-то…

Потолкавшись в вестибюле, Сергей вышел на улицу и уже собрался уезжать, когда появилась Светка, веселая, оживленная.

— Привет, Сережа! Ты что здесь делаешь?

— А ты?

— Я интервью брала у Винса…

— Хорошо, почитаем!

Он посадил ее в машину, но повез не домой, а на Лысую гору — пустынное дикое место, а совсем рядом с центром, очень удобно. Откинул Светку на сиденье, стянул майку, лифчик и сразу напоролся взглядом на засос помидорного цвета.

— А это что?!

— Это? Ерунда… Обожглась немного…

Сергей ударил ее, вначале несильно. Тут она и разоралась:

— Ты кто такой? Ты что о себе воображаешь! Трахнулись раз, так я тебе уже что-то должна?

Выставила ногти, хотела разодрать лицо, но не смогла, хотя руку и расцарапала.

Светка сказала еще, что от Балтимора до Тиходонска двенадцать тысяч километров, и если даже его конец когда-нибудь размотается до таких размеров, то она специально заведет там у себя, в Балтиморе, специальную собачку, чтобы она отхватила кусок побольше. Сергей спросил: