Обречены на подвиг. Книга первая - Валерий Григорьев

Нашел, увидел, победил

Ближе к осени мы улетели на «зимние квартиры» в Тихорецк. Базовый аэродром жужжал, как растревоженный улей, почти круглосуточно. Три эскадрильи, попеременно меняя друг друга, летали в три смены – две днем и одна ночью. Наша летала днем. Дневная программа была гораздо насыщеннее и интереснее ночной.

После отработки техники пилотирования и маршрутных полетов в простых метеоусловиях мы приступили к освоению воздушных боев и отработке групповой слетанности.

Как только я понял азы воздушного боя, сразу же стал их выигрывать, независимо от уровня подготовки противостоящего мне пилота. Дело в том, что в воздушном бою, как правило, выигрывает тот, кто первый обнаружит самолет противника. А за «противника» выступали наши инструктора на МиГ-17, или на УТИ МиГ-15, совмещая воздушный бой с «провозкой» другого курсанта. Сам того не осознавая, я обладал невероятной остротой зрения, и умудрялся найти найти «иголку» МиГа в стогу сена, вернее, в небесах. В авиации, при ведении визуальных воздушных боев, принято углы измерять в тысячных. Одна тысячная это угол, при котором длина дуги окружности соответствует одной тысячной её радиуса. То бишь, один метр на расстоянии одного километра, и будет соответствовать одной тысячной. Длина самолета МиГ-17 одиннадцать метров, размах крыльев десять метров. Не трудно подсчитать, что на дальности десять километров этот самолет и будет всего лишь в одну тысячную, а на расстоянии двадцать километров, половину тысячной. «Нормальный» человеческий глаз на таком удалении не способен выделить такой маленький предмет. Но то ли на фоне голубого неба, то ли органы зрения обострялись, но я всегда «находил» «вражеский» истребитель на дальности от двадцати до пятнадцати километров. Следовал доклад:

– Цель вижу справа, разрешите работу!

Инструктору не позволяло самолюбие сказать, что он не видит какого-то молокососа, он разрешал работу, разворачиваясь в мою сторону. Но вся разница была в том, что я то его видел, а он меня нет. Да и «загнуть» траекторию с перегрузкой семь-восемь единиц для девятнадцатилетнего юноши особых проблем не составляло. Так, что, обычно, за «половину» виража я выходил в «хвост», «обрамлял» своих учителей в перекрестие коллиматорного прицела своего истребителя, и с победным докладом:

– Атаку произвел, выхожу вправо, – выходил из поединка победителем.

Только по прошествии десятилетий, когда я стал призадумываться, почему же подавляющее число Героев Советского Союза стали таковыми в возрасте девятнадцать – двадцать один год, я понял, что именно в этих, «щенячьих» годах, летчик и обладает наибольшей остротой зрения. А помноженное это на присущую молодости бесшабашность и пренебрежение смертью, – в руках талантливого юнца. самолет становится опасным оружием. Моим победам, особо никто значения не придавал, да и сам я с «задранным» носом не ходил, хотя и «сбивал» всех, от инструктора, до заместителя командира полка. Успех в воздушном поединке давал возможность без задержек проходить программу летного обучения. Но, как правило, её проходили и менее удачливые курсанты. Инструктора, «уничтожившие» такого незадачливого пилота с первой атаки, снисходительно выходили вперед, подставляя себя в качестве «безобидной» мишени. В этом я убеждался не раз, когда летал с ними на УТИшке.

Одновременно летали и на сложный пилотаж, что мне особенно нравилось. МиГ-17 имел достаточно большую тяговооруженность и высший пилотаж, в отличие от Л-29, «крутил» без потери высоты.

На МиГ-17 впервые я начал осваивать полеты на предельно малых высотах, и это стало одним из самых любимых мной видов полетов. Видно, так устроен человек, что ему нравится щекотать себе нервы, балансируя на грани возможного и невозможного. Что ж, и я не исключение.

Приборные полеты

Осенью погодные условия заметно усложнились, и мы начали осваивать приборные полеты.

Это ведь просто невероятно: взлетаешь в хмарь, в морось, при низкой облачности, а через несколько минут оказываешься в совершенно другой среде – при ослепительно-ярком солнце и прозрачном, как слеза, небе. Но самым невероятным было опять влезать в хмарь облаков и «вслепую» возвращаться на аэродром. Конечно, полностью назвать этот полет слепым было нельзя. Но визуального контакта с линией горизонта, наземными ориентирами, по которым можно определять свое местоположение, не было.

Вообще человеку легче ориентироваться в пространстве, наблюдая себя как бы со стороны, а не изнутри той системы, в которой он находится. На Л-29 был современный авиагоризонт, МиГ-17 оснащался устаревшим АГИ, который как раз и давал информацию изнутри. Это создавало определенные трудности при освоении приборных полетов.

Скоро я понял, что приборный полет требует не только предельной собранности и концентрации внимания, но и высочайшей координации движений, филигранной техники пилотирования. Самым приятным при «пробивании» облаков вниз, при заходе на посадку, был выход на посадочном курсе точно в створ ВПП. Я получал колоссальное удовлетворение, когда центром внезапно открывающейся панорамы аэродрома оказывался торец полосы. После долгих минут напряжения приборного полета в эти мгновения как будто гора сваливалась с плеч.

Я к приборным полетам относился серьезно и моделировал различные ситуации полета с показанием приборов на тех или иных его этапах. Никто меня этим заниматься не заставлял, я самостоятельно часами рисовал траекторию полета и приборную доску на ее точках. Метод был придуман не мной. Он требовал большой усидчивости и настойчивости, потому немногие им пользовались. Думаю, мои старания не прошли даром. Когда погода стала неустойчивой, не всем курсантам разрешали летать самостоятельно, но я, как правило, попадал в список тех, кому доверяли.

Из отпуска мы вернулись уже курсантами четвертого, выпускного курса. В то время существовала традиция, по которой курсанты-выпускники после отпуска собирались у инструктора и, так сказать, посвящались в летчики. До этого момента ни один порядочный инструктор не мог себе позволить выпивать с курсантами. И потом, уже до самых государственных экзаменов по летной подготовке, с инструктором пить воспрещалось.

Как сговорившись, мы привезли из отпуска по бутылке популярного в то время рома «Негро» емкостью по семьсот пятьдесят миллилитров. Начиналось, как всегда, довольно чинно и благопристойно. Нас доброжелательно встретила жена Владимира Владимировича. Пока она накрывала на стол, мы с интересом рассматривали выпускные фотографии инструктора. Меня поразило количество обведенных в траурную рамку выпускников-однокашников Цыбы. Заметив мой недоуменный взгляд, Цыба печально пояснил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});