Изгнанница. Клятва рыцаря - Рикарда Джордан

Вскоре Герлин уже не могла ездить верхом, однако она не забросила хозяйство. Юная графиня к тому же следила за счетами и разговаривала с крестьянами, которые привозили подати и церковную десятину. Так она узнавала, кто из ближайших соседей крепости был зажиточным, а кто бедствовал, где хозяйка стала вдовой или же забеременела уже пятый раз за последние четыре года. Дитрих поручал своему управляющему отсрочить оплату или даже освободить крестьян от налогов и давал многодетному отцу особое разрешение на ловлю рыбы и охоту, а вот богатых, но ленивых помещиков не жаловал.

В целом жители Лауэнштайна были более чем довольны своим юным господином. Герлин также не могла пожаловаться на своего супруга. Когда у него было время, серьезный хозяин крепости Дитрих из Лауэнштайна превращался в пылкого, безумно влюбленного юного рыцаря, о котором мечтала любая девушка при «дворе любви». Тогда он вытаскивал Герлин из кухни или погреба и вел ее в сад или бегал с ней по полям. Он плел ей венки из луговых цветов и веточек цветущих яблонь, валялся с ней на душистых лугах и целовал ее под звездным небом.

Герлин любила смотреть на мужа, когда он засыпал, положив голову ей на колени, а ветер играл его кудрями. Тогда он выглядел по-детски милым, она радовалась юности и его открытой благодарности за ее любовь и ребенка, которого она носила под сердцем. Дитрих не уставал прикладывать руку или даже щеку к ее животу и чувствовать, как шевелится малыш и бьется его сердце.

– Ты не можешь это услышать! – дразнила она его, но Дитрих уверял ее, что сердце сына бьется в такт с его сердцем.

Ребенок родился одним солнечным днем в августе, когда повозки с урожаем одна за другой въезжали в ворота крепости, и Герлин была раздосадована тем, что ей помешали учитывать поступления. Когда отошли воды, она нехотя передала свои обязанности не очень расторопному, однако умеющему писать придворному священнику. Повивальные бабки толпились в ее покоях, чуть ли не наступая друг другу на ноги. Крестьяне, узнав о предстоящих родах, сразу же отправили в помощь травниц из своих деревень, некоторые – своих жен.

Присутствие этих женщин не могло успокоить Дитриха.

– Ты правда собираешься довериться этим бабам? – нервно спросил он. – Может, мне стоит послать за лекарем?

Герлин улыбнулась, превозмогая боль.

– Почему нет? Я представляю, что они волшебницы. Смотри, их ведь семь, не так ли? Они положат в колыбель нашего ребенка семь даров.

В конце концов совсем юная девушка с длинными каштановыми косами вручила Герлин ее сына. Дочь повивальной бабки из Людевихсдорфа не была мистической особой и, несомненно, желала первенцу госпожи только всего самого хорошего. Для первого раза роды были достаточно легкие, хотя ребенок был не маленьким. Он размахивал ручками и ножками и пинался, когда женщины пеленали его, при этом крича так, словно его резали. Только когда Герлин приложила его к груди, он успокоился, и все еще нервничающий отец впервые увидел своего сына уже спящим.

– Почему он так кричал? Ему чего-то не хватало? – спросил он, восторгаясь крошечным человеческим созданием с красным личиком.

Теперь Дитрих действительно слышал его сердцебиение, а окончательно успокоился он, только когда на следующий день господин Соломон обследовал ребенка и объявил, что он полностью здоров.

– Это абсолютно здоровый, крепкий маленький мальчишка, госпожа Герлин! – радостно сообщил он и вручил изысканную цепочку юной матери и серебряную погремушку для ребенка – маленькое произведение искусства из земель мавров. – Он вырастет превосходным рыцарем. Только не позволяйте женщинам так крепко пеленать его. Он едва может дышать и уж точно не сможет даже пошевелить ногами. Неудивительно, что ему это не нравится.

Дитрих в честь рождения маленького Дитмара одарил всех своих подданных. В деревнях лилось рекой вино и пиво, в огромных кастрюлях готовилась каша и жарились быки на вертеле. Так крестьяне и ремесленники делили радость со своим графом и его женой. Только поздравления от Лютгарт прозвучали немного холодновато.

Уже в первый судный день после сбора урожая, когда Дитрих вершил правосудие в большом зале крепости – улаживал споры и выслушивал крестьян и рыцарей, явившихся поведать ему о своих заботах и бедах, – перед ним предстали двое молодых людей и попросили выслушать их.

– Господин, мы хотим попросить вас дать разрешение раскорчевать участок для создания новой общины… – Лоисл, который держал слово, худощавый, однако жилистый молодой человек с густыми светлыми волосами, сразу приступил к делу, – которую… которую мы… хотим назвать Дитмарсдорф в честь вашего сына!

Последние слова он произнес с гордостью, похоже, мужчины придумали этот ход, чтобы заручиться благосклонностью графа. Теперь они склонились не только перед Дитрихом, но и перед Герлин, которая присутствовала в этот день на суде.

Оба ответили на лесть снисходительным кивком. Обычно новым поселениям давали названия только после их основания, причем часто название было совсем неоригинальным, вроде Нойдорф.

– Нас пятнадцать мужчин из Лауэнштайна и окрестностей, – воодушевленно продолжал молодой человек. – Мы все родились в крестьянских семьях и умеем обрабатывать землю. Но все мы являемся младшими сыновьями, нам не достанется ничего в наследство, мы не можем создать свои семьи – и мы знаем много таких же девушек, которые по этой же причине остаются незамужними…

Дитрих улыбнулся просителям.

– Да, у моих крестьян большие семьи, – согласился он. – Господь благословил нас плодородной землей, чтобы в наших деревнях все были сытыми.

– Просто быть сытыми нам недостаточно! – заявил молодой человек. – Мы не хотим жить при дворах наших братьев как конюхи или прислуга, лучше мы заберемся подальше в лес и станем осваивать новую землю. Но для этого нам нужно ваше разрешение.

Дитрих кивнул.

– В какой части Франконского леса вы собираетесь корчевать деревья? – спросил он. – Я не могу позволить вытеснить табунщиков, да и охотничьи угодья…

Обитатели крепости в основном питались дичью, пойманной в близлежащих лесах, и среди светских обязанностей Дитриха было также приглашение осенью живущих по соседству благородных мужей и высокопоставленных священнослужителей на облавную охоту.

– Охотничьи угодья останутся нетронутыми, – заверил его юноша. – Мы собираемся не расширить деревню, а основать новую, если вы согласитесь покровительствовать нам. Мы приметили одну поляну в дне езды отсюда на восток, недалеко от дороги на Кронах. Это также сделает дорогу более безопасной – мы охотно будем предоставлять путешественникам ночлег. Будет несложно расчистить место для первого посева, мы сможем уже осенью поставить несколько времянок, а весной, после второго посева, построить дома. Тогда следующей осенью к нам уже смогут переселиться и женщины!

При основании новых поселений так и поступали, и однако же эти юноши очень спешили. Наверняка по крайней мере некоторые из них были окрылены любовью к деревенским девушкам.

Дитрих понимающе кивнул:

– Похоже, вы уже все продумали, и я полагаю, что могу удовлетворить вашу просьбу. Однако придите ко мне еще раз, завтра. Тогда мы обсудим детали, а также какие инструменты и животные вам понадобятся. Я охотно помогу вам, да и сейчас, после сбора урожая, лошади и повозки свободны…

– Не начнутся ли у тебя неприятности из-за конфликта с епископом Бамберга? Не будут ли нарушены границы его епископства? – спросила Герлин на следующий день.

Юных поселенцев только что осчастливили обещанием предоставить четыре больших повозки и лошадей-тяжеловозов, инструменты и материалы для постройки времянок в лесу. Они берегли, словно сокровище, небольшой клочок пергамента, на котором Дитрих засвидетельствовал основание их будущего поселения.

Дитрих пожал плечами:

– В каком-то месте, возможно, и нарушены. Но, если только епископ не отправит корчевальную группу, которая желает поселиться на том же месте, я не вижу повода для конфликта. Лес огромный и непроходимый, Герлин, никто не решится углубиться в него по своей воле. Эти мужчины сильны и отважны, и то, что сказал Лоисл, правда: дорога к Кронаху – если так можно назвать эту постоянно зарастающую травой тропу – станет более безопасной, когда рядом появится деревня. Даже сам епископ постоянно жалуется, что этот отрезок дороги труднопроходим и кишит грабителями.

– Ты, по крайней мере, сообщишь ему об этом? – спросила Герлин, все еще не убежденная в правильности такого решения.

Дитрих лукаво улыбнулся:

– Я не собираюсь будить спящих священников! Епископ Бамберга не мой господин, я не обязан ставить его в известность о расширении своих деревень.

Господин Соломон, которому озабоченная Герлин рассказала обо всем, согласился с Дитрихом.