Сон ведьмы - Флоринда Доннер

— Сейчас середина дня, — запротестовал Эфраин, — неужели вы хотите, чтобы я таскался по этому пеклу? Кроме того, мне надо сначала пообедать. И мне нужны деньги на транспортные расходы, — заметив её мрачное лицо, он пояснил: — мне нужен бензин для мопеда.

Она дала ему немного мелочи, — не забудь спросить квитанцию на заправке, — сказала она, свирепо посмотрев на него через очки.

Его передёрнуло от недовольства, — скупая идиотка. Этого не хватит даже на то, чтобы наполнить бак, — сказал он быстрой скороговоркой.

— Что ты сейчас сказал мне? — крикнула Фрида Герцог.

— За эти деньги нельзя наполнить бак, — сказал он, ссыпая монеты в карман. Он вынул расчёску и, не обращая внимания на её недовольное лицо, пробежал ею по своим непослушным чёрным волосам.

— Всего четыре адреса, и все они рядом, — убеждала она, — не надо даже ездить на мопеде. Я сама хожу на такое расстояние, а иногда и дальше.

Если уж я в своём возрасте делаю это, то вправе ожидать от молодого человека, что он сделает то же.

Тихо насвистывая, он поправил свой галстук и надел пиджак, затем, лениво махнув рукой на прощание, повернулся и вышел в гостиную. С его губ сорвался радостный вздох. Его глаза расширились, выражая удивление и восторг.

В одном из объёмистых кресел, оголив ноги, поднятые на подлокотник, сидела Антония, единственная дочь Фриды Герцог. Не прикрывая ног, она посмотрела на него с нежной заботой — так женщины смотрят на своих младенцев — а затем соблазнительно улыбнулась.

Она была маленькой, симпатичной женщиной около двадцати лет, но её измождённое лицо и отчаявшийся вид очень старили её. Она отсутствовала уже долгое время. К великому смущению матери Антония уходила с мужчинами при каждом удобном случае и периодически возвращалась навестить родной дом.

Жаль, что старуха в таком скверном настроении, подумал Эфраин. Он почувствовал клубящуюся страсть Антонии, ему хотелось остаться, поговорить с ней, но зная, что Фрида Герцог может услышать их с балкона, он сморщил губы и послал Антонии воздушный поцелуй. А затем вышел в переднюю дверь.

Фрида Герцог неподвижно стояла у ограды балкона. Палящее солнце и дрожащее марево заставляли её глаза слезиться. Жара волнами вздымалась в ближайшее предгорье, превращая разноцветные лачуги в мерцающие пятна.

Совсем недавно эти холмы были зелёные. Почти за ночь переселенцы превратили их в скопище хибар. Словно грибы после сильного дождя, лачуги выросли в одно утро, и никто не осмелился снести их.

Её взгляд остановился на шумном мопеде Эфраина, который тарахтел внизу на улице. Она знала, что сначала он поедет к двум секретаршам из фармацевтической лаборатории, которые были помешаны на авторучках. Фрида Герцог была уверена, что хотя бы одна из них похвастается своей ослепительной новинкой среди коллег, и это заставит других придти к ней.

Тихо хохотнув, она повернулась и взглянула через балкон в гостиную, где сидела её дочь. У неё вырвался тяжёлый вздох, голова разочарованно качнулась из стороны в сторону. Не было способа заставить Антонию понять, что нельзя класть ноги на бежевый шёлк кресел. Как много надежд возлагала она на свою красивую дочь! Антония могла выйти замуж за какого-нибудь богатого человека. И почему девочка связала себя браком с нищим, безродным продавцом? Это было выше её понимания. К тому же он однажды ушёл от неё.

Она не могла вспомнить, обед был или полдник, когда он встал из-за стола и больше никогда не вернулся.

Сложив губы в приятную улыбку, Фрида Герцог смиренно вошла в гостиную.

— Подумать только! Эфраин стал опаздывать каждый день, — сказала она, садясь в кресло напротив Антонии, — я боюсь, что если я дам ему авторучку, которую он просит, мальчик совсем бросит работу. Это всё, чем он интересуется.

— О, ты знаешь, чего он хочет, — сказала Антония. Не глядя на мать, она продолжала рассматривать свои длинные, холёные ногти, — итак, единственное желание Эфраина — это получить ручку. Что плохого в этом?

— Он бы мог её купить! — злобно огрызнулась Фрида Герцог.

— Ну что ты, мамочка, — упрекнула Антония, — эти глупые безделушки стоят слишком дорого. Козе понятно, что он не сможет себе этого позволить.

— Не смеши меня, — фыркнула Фрида Герцог, — я прекрасно оплачиваю его труд. Если бы он не тратил зря денег на одежду, он мог бы…

Антония оборвала её на полуслове, — эти ручки просто причуда, — заявила она, — и Эфраин знает это. Вот так. Через несколько месяцев и даже недель люди перестанут покупать их.

Фрида Герцог выпрямилась в своём кресле. Её лицо покраснело от гнева.

— Не смей со мной так разговаривать, — закричала она, — эти ручки всегда будут в цене!

— Успокойся, мать. Ты сама не веришь в это, — примирительно отозвалась Антония, — ну почему ты думаешь, что продашь ручки в этом богом забытом местечке? Неужели ты не понимаешь, что в Каркасе их больше никто не покупает?

— Это неправда, — крикнула Фрида Герцог, — когда-нибудь я буду торговать по всей области, а может быть даже по всей стране. Если бы я изготовляла авторучки, я бы расширила торговлю в международном масштабе. И я сделаю это. Я создам империю.

Антония захохотала и отвернулась к зеркалу на каминной доске. Полоски преждевременной седины бороздили её темноватые волосы. В уголках рта появились морщины. Её большие голубые глаза можно было бы считать прекрасными, не будь в них такого ожесточённого выражения. Не возраст, а отчаяние и изнеможение были началом увядания лица и тела этой молодой женщины.

— Ты просто не знаешь, в чём опытен Эфраин, — сказала Антония, — никто не сравнится с ним в нахождении способов делать деньги. А ты думаешь, что разбогатеешь на ручках! Это же анекдот. Почему бы тебе не использовать его там, где ему нет равных?

Презрительная ухмылка заиграла на лице Фриды Герцог, — использовать его там, где он лучший! Ты думаешь, я не знаю, где ты была последние несколько месяцев? Возможно, я немного глуховата, но зато не глуповата, — увидев, что Антония встала, она торопливо добавила: — у тебя никогда не было никакого достоинства. Связалась с Эфраином! Тебе когда-нибудь будет стыдно за себя. Он же мулат. Он цветной!

Когда её гнев утих, она откинулась в кресле и закрыла глаза. Ей хотелось отказаться от своих слов, но когда она заговорила, её голос был по-прежнему сердит: — неужели нет ничего, что тебе было бы нужно от жизни?

— Я хочу выйти замуж за Эфраина, — тихо сказала Антония.

— Только через мой труп! — закричала Фрида Герцог, — я лишу тебя наследства. Я выгоню тебя из дома! — она жадно ловила ртом воздух, — погоди! Я всё скажу тебе! Я отберу у него мопед и сожгу его.

Но Антония больше не слушала её. Хлопнув дверьми, она покинула гостиную.

Несколько секунд Фрида Герцог смотрела на дверь, за которой исчезла её дочь, ожидая её возвращения. Её глаза отяжелели от слёз. Она молча отправилась в спальню.

Сев перед туалетным столиком, она трясущимися руками сняла очки и осмотрела себя в зеркале. Надо было сделать новую завивку, подумала она, проводя пальцами по своим волосам с полосками седины. Её глаза, окружённые тёмными тенями, ввалились. Её кожа, когда-то гладкая и белая, как тонкий фарфор, неумолимо старела, разъедаемая безжалостным тропическим солнцем.

Слёзы катились по щекам, — о боже, — тихо прошептала она, — не дай мне заболеть и умереть в этой чужой стране.

Она услышала тихий шорох за дверью; несомненно, её подслушивала Антония. Фрида Герцог была слишком утомлена, чтобы волноваться из-за этого. Она легла на постель и забылась в полусне, убаюкиваемая нежными звуками сонаты Моцарта. Мысль о том, что на рояле играет Антония, наполнила её печальной радостью. Девочка играла всегда так прекрасно.

Когда Фрида Герцог проснулась, было почти 4 часа. Как всегда, немного подремав, она чувствовала себя посвежевшей, настроение у неё поднялось.

Она решила одеть шёлковое платье в горошек и туфли, которые Антония подарила ей на рождество.

Заходящее солнце наполняло комнату тенями. Она взглянула через балкон на ярко раскрашенные хижины на далёких холмах. В вечернем свете они казались намного ближе. Она прошла на кухню и приготовила послеобеденный поднос: кофе, сахар, сливки и тарелку маковых пирожных.

— Антония, — ласково позвала она, садясь в одно из кресел. Прежде чем налить себе кофе, она услышала знакомую дробь каблучков. Она крикнула снова, но ответа не было. Ушла, наверное, решила Фрида Герцог, разворачивая на коленях белую льняную салфетку.

Она посмотрела на свои золотые часы. Было около пяти. Вот-вот должен вернуться Эфраин, подумала она. Может быть, он сказал ей правду и действительно нашёл новых клиентов. Она давно знала, что, несмотря на отсутствие честолюбия, он прекрасно сговаривался с людьми. Плохо, что она разрешила ему уйти. Ей давно надо было найти ему замену, а теперь, узнав планы Антонии относительно него, она не позволит ему втереться в свою семью. А может быть дочь хочет просто подразнить её. Ну как же она могла поверить, что Антония захочет выйти замуж за этого молокососа?