Сон ведьмы - Флоринда Доннер

Я последовала за ней, но Леон Чирино резко остановил меня, — тебе лучше пойти со мной, — сказал он, выключая свет. Он сплюнул сквозь зубы, метко попав в цветочный горшочек в углу.

— Куда пошла донья Мерседес? — спросила я.

Он нетерпеливо пожал плечами и повёл меня в противоположном направлении к узкой нише, которая отделяла гостиную от кухни. У одной из стен небольшой конторки стояла глиняная посуда с процеженной водой, около другой — холодильник.

— Хочешь одну? — он указал на бутылку с пепси.

Не дожидаясь моего ответа, он открыл её и небрежно добавил: — донья Мерседес уверяла, что сигар будет достаточно.

— Здесь будет сеанс? — спросила я, принимая от него бутылку.

Леон Чирино включил свет в гостиной и прошёл к высокому окну, выходящему на улицу. Он достал деревянный щиток и вставил его в оконную раму. Затем оглянулся через плечо. Его глаза блестели. Одна рука поглаживала подбородок. Его улыбка, слегка перекошенная, была дьявольской.

— Здесь безусловно что-то будет, — сказал он.

Потягивая пепси, я села на кушетку у окна. Отсутствие мебели делало комнату гораздо большей, чем она была на самом деле. Кроме кушетки, здесь был ещё высокий шкаф, набитый книгами, снимками, бутылками, банками, чашками и стаканами. У стен рядами стояли стулья.

Что-то неразборчиво прошептав, Леон Чирино выключил свет и зажёг свечи, который стояли на вырезанных полочках под образами святых, индейских вождей и чёрных лидеров. Стены комнаты были выкрашены охрой, — я хочу, чтобы ты сидела здесь, — попросил он, поставив два стула в центр комнаты.

— А на котором?

— На любом, который ты предпочтёшь, — широко улыбаясь, он отстегнул мои ручные часы и спрятал их в карман, затем подошёл к шкафу и вынул оттуда небольшую банку. Она была наполовину наполнена ртутью. В его тёмных руках она казалось гигантским зрачком живого чудовища.

— Я так понял, что ты вполне оперившийся медиум, — сказал он, положив банку на мои колени, — ртуть удержит духа от притяжения к тебе. Мы не хотим, чтобы он приближался к тебе. Это слишком опасно для тебя, — он подмигнул и надел на мою шею серебряное ожерелье с медалью девы, — эта медаль гарантирует покровительство, — заверил он меня.

Прикрыв глаза, он сложил свои руки в молитве. Закончив её, он предупредил меня, что нет способа узнать, чей дух посетит нас во время сеанса, — смотри не урони банку, и ни в коем случае не снимай ожерелье, — предостерёг он, устанавливая в круг стулья в центре комнаты. Он погасил все свечи, оставив только одну, ту, что горела под образом Эла Негро Мигуэля — знаменитого лидера чёрных, который повёл рабов на первое восстание в Венесуэле. Леон Чирино прочёл небольшую молитву и молча покинул комнату.

Когда он вернулся, свеча почти догорела. Посоветовав мне смотреть только на банку, он сел рядом со мной. Не в силах преодолеть любопытство, я всё же несколько раз осмотрелась, особенно когда услышала шаги входящих в комнату людей и скрип стульев. В неясном свете я не могла разглядеть отдельных лиц.

Мерседес Перальта была последней, кто вошёл в комнату. Она сняла свечу с полки и раздала самодельные сигары, — ни с кем не разговаривай ни до, ни после сеанса, — прошептала она в моё ухо, поднося мигающее пламя к моей сигаре, — никто, кроме Леона Чирино, не знает, что ты медиум. Медиумы очень уязвимы.

Она села напротив меня. Я закрыла глаза, раскуривая сигару так, как делала это неоднократно в патио доньи Мерседес. Я так углубилась в это действие, что потеряла счёт времени. Тихий стон раздался из дымной темноты. Я открыла глаза и увидела женщину, которая материализовалась в центре круга из стульев. Это была туманная фигура. Красноватый свет медленно распространялся по ней, пока она не запылала огненным вихрем.

Манера, в которой она вела себя, её одежда — чёрная юбка и блуза — знакомый наклон головы набок — всё это заставило меня подумать, что передо мной стояла Мерседес Перальта. Однако чем дольше я за ней наблюдала, тем меньше была уверена в этом.

Меня заинтересовало это необъяснимое видение, которое я уже наблюдала однажды. Я взяла в руки банку с ртутью и встала со стула. Но женщина стала прозрачной. Я остановилась, прикованная к месту. В её прозрачности не было ничего пугающего. Я просто приняла, что сквозь неё можно видеть.

Неожиданно женщина распласталась не земле тёмной кучей. Свет внутри неё погас. Я полностью поняла, что это не призрак, когда она вытащила платок и высморкалась.

Устав, я опустилась на свой стул. Леон Чирино, сидящий слева, подтолкнул меня локтем, показывая на центр комнаты. Там в кругу стульев, где только что находилась призрачная женщина, стояла старуха, по-видимому, иностранка. Она пристально смотрела на меня, её голубые глаза были широко открыты, они пугали и приводили меня в замешательство. Её голова дёрнулась взад, потом вперёд. Но прежде чем у меня появилось какое-либо чувство относительно видения, оно угасло. Не очень быстро она растворилась в воздухе.

В комнате было так тихо, что я подумала на миг о том, что все ушли. Я потихоньку осмотрелась. Всё, что я увидела, было огнями сигар. Но это были не те сигары, которые раздавала донья Мерседес, подумала я. Когда я наклонилась вперёд, чтобы привлечь к себе внимание Леона Чирино, кто-то положил руку на моё плечо.

— Донья Мерседес, — воскликнула я, узнав её прикосновение. Всё ещё склонив голову, я ждала, что она скажет мне что-то. Но она молчала. Я осмотрелась ещё раз. Никого вокруг не было. Я была одна в комнате. Все уже ушли. Испугавшись, я вскочила и бросилась к двери, но меня остановил Леон Чирино.

— Дух Фриды Герцог бродит вокруг, — сказал он, — она умерла на ступенях этого холма.

Он подошёл к окну и открыл деревянную панель. Словно призрачное видение, дым забурлил, выходя из комнаты и растворяясь в ночном воздухе.

Леон Чирино обернулся ко мне и вновь повторил, что Фрида Герцог умерла на ступенях этого холма. Он прошёлся по комнате, тщательно проверяя затемнённые углы; возможно, он думал, что в комнате кто-то спрятался.

— Фрида Герцог — это та старуха, которую я видела? — спросил я, — ты тоже видел её?

Он кивнул, затем ещё раз прошептал, что её дух бродит вокруг. Он несколько раз обтёр лоб рукой, будто пытаясь избавить себя от мысли или, возможно, образа устрашающей старухи.

Тишина в комнате стала невыносимой, — я лучше догоню донью Мерседес, — тихо сказала я и открыла дверь.

— Подожди! — Леон Чирино бросился вперёд и схватил меня за руку. Он снял с меня серебряное ожерелье и взял из моей руки банку с ртутью, — во время сеанса хронологическое время прекращается, — прошептал он медленно и устало, — спиритуальное время — это время равновесия, это и не действительность, и не сон. Но это время существует в пространстве, — он намекнул, что я была отброшена в событие, которое произошло много лет назад, — прошлое — это не последовательность событий во времени, — продолжал он, — сегодняшний день может стать днём вчерашним или событием давно минувших лет, — он застегнул на моём запястье часы, — но лучше не говорить о таких вещах. То, что случается, является неопределённым и неуловимым, и его нельзя обозначить словами.

Я хотела присоединиться к донье Мерседес и равнодушно соглашалась с ним. Но, кажется, Леон Чирино решил держать меня в своём доме. Он вновь и вновь повторял, что Фрида Герцог умерла на холме прямо за его домом.

— Я видела, как Мерседес Перальта стала прозрачной, — перебила я его.

— Ты это тоже видел?

Он взглянул на меня так, словно не ожидал, что я задам ему вопрос. Но в следующий момент он рассмеялся, — она хотела ошеломить тебя, — сказал он, наливаясь гордостью, — она безупречный медиум, — слегка улыбаясь, он прикрыл утомлённые глаза, по-видимому, смакуя какое-то бесценное видение.

А потом он мягко вытолкнул меня на улицу и без слов закрыл за мной дверь.

На секунду я опешила и остановилась у дверей Леона Чирино. Я знала, что потеряла счёт времени в течение сеанса, но всё же не ожидала, что ночь прошла и что ночью шёл дождь. Однако уже рассвело, а на тротуаре блестели лужи.

Где-то далеко закричал попугай. Я огляделась. Через дорогу, словно тень, под эвкалиптом у цементных ступеней, ведущих на холм, стояла Мерседес Перальта. Я подбежала к ней.

Предвидя мои вопросы, она коснулась моих губ пальцами, затем низко согнулась и подняла небольшую свежесломанную ветвь, лежавшую на земле. Она была мокрой от ночного дождя. Донья Мерседес встряхнула её; аромат эвкалипта, заключённый в сотне капель, обрушился на мою голову.

— Нам лучше уйти, — сказала она, но повела меня не домой, а на холм.

В воздухе стоял запах гниющего ковыля. Вокруг нас не было ни души.

Лачуги на холме выглядели брошенными. От широких ступеней, как от ствола, ветвилось множество тропинок. Мы свернули на одну из них и вскоре остановились перед жёлтым домиком, покрытым листами рифлёной жести.