Сон ведьмы - Флоринда Доннер

Услышав мягкий, настойчивый шёпот доньи Мерседес, я вспомнила, что нахожусь в доме брата Леона Чирино, в маленьком городе в часе езды от Курмины. Я прилегла на раскладушке, а они собрались на кухне. Леон Чирино и я с доньей Мерседес приехали сюда в середине ночи. Они хотели провести частный сеанс для его брата.

Закрыв глаза, я села на скомканную подушку и прислушалась к успокаивающим звукам голоса целительницы. Мне казалось, что звуки окутывают меня. Я почти заснула, когда новая серия шума разбудила меня вновь.

Затхлое одеяло, которым я была укрыта, обкрутилось вокруг моей шеи. Я приподнялась, чтобы поправить его, и вскрикнула, увидев кота Августина, который сидел на моих коленях.

— Почему ты всегда визжишь, когда видишь моего любимца? — голос, пришедший из темноты, был наполнен мягкой иронией. Августин, усевшись на край моей постели, скрестил ноги и забрал своего кота, — я пришёл защитить тебя от собаки, — объяснил он. Его блестящие глаза смотрели мне в лицо, — собаки фактически не спят по ночам. Если ты откроешь глаза в темноте, то можешь увидеть, что собака следит за тобой всю ночь. Поэтому их и называют сторожевыми псами, — он засмеялся над своей шуткой.

Я было открыла рот, желая что-то сказать ему. Но ни слова не сорвалось с моих губ. Едва я потянулась к нему, Августин и кот, смутно дрожа перед моими глазами, исчезли, растворясь в воздухе. Наверное они были во дворе, подумала я, и вышла туда же. Но наполненный предрассветными тенями двор был пуст. Я взглянула на свои часы. С момента, когда мы приехали сюда, прошло всего два часа. Я подумала о том, что проспала очень мало, чтобы вставать, и вновь повалилась на раскладушку. Натянув на голову одеяло, я задремала.

* * *

Меня разбудили звуки голосов и музыки. Воздух был наполнен ароматом кофе. Леон Чирино, склонясь над керосиновой плитой, процеживал кофе через фланелевое ситечко.

— Ну как, хорошо выспалась? — спросил он, приглашая меня сесть рядом.

Я уселась за большой квадратный стол, покрытый совершенно новой клеёнкой.

Он налил две чашки кофе и добавил в каждую по целой порции тростникового ликёра.

— Это для силы, — сказал он, двигая ко мне дымящуюся чашку.

Боясь опьянеть, я сделала несколько неуверенных глотков. Чашечка была раскрашена розами, по краю шёл золотой ободок.

Он снова налил в чашку кофе и ликёр.

— Донья Мерседес говорит, что ты ясновидящий, — сказала я, — ты можешь рассказать, что меня ждёт в будущем? — я надеялась, что своим резким вопросом могу добиться откровенного ответа.

— Милая моя, — сказал он с той очаровательной выдержкой, какую старые люди демонстрируют в обращении с кем-то моложе себя, — я старый приятель доньи Мерседес. Я живу её призраками и её воспоминаниями. Я разделяю её одиночество, — он сплюнул сквозь зубы, вытащил две сигареты из пачки на столе и положил одну за ухо, — ты лучше сходи и повидайся с Августином, — посоветовал он, — августин всегда начинает работать с рассветом. Пойдём, я покажу тебе дорогу в город.

— Ты просто уходишь от вопроса, — сказала я, не обращая внимания на его нетерпеливые попытки выпроводить меня из дома.

Смешное и смущённое выражение появилось на его лице, — я не могу рассказать, что ждёт тебя в будущем, — заявил он, — ясновидящие лишь мельком видят вещи, которых они совершенно не понимают, а затем они придумывают остальное.

Он взял мою руку и фактически вытащил меня наружу, — я покажу тебе дорогу к дому Августина, — повторил он несколько раз, — если ты пойдёшь этим путём, — сказал он, указывая на тропинку, сбегавшую с холма, — ты достигнешь города, а там любой скажет тебе, где живёт Августин.

— А как же донья Мерседес? — спросила я.

— Мы встретимся с тобой вечером, — ответил он. Затем, склонившись ко мне, он добавил таинственным шёпотом: — донья Мерседес и я уделим целый день на дело моего брата.

* * *

Воздух наполнился щебетанием птиц благоуханием зрелых плодов, которые среди тёмной листвы блестели золотыми слитками. Проторённый путь, сбегавший по склону, вытекал на широкую улицу и вновь сворачивал на холмы, уже на другом конце жаркого, залитого солнцем города.

Женщины, подметавшие цементный тротуар перед своими ярко раскрашенными домами, остановились на секунду и, повернувшись, приветствовали меня, когда я проходила мимо.

— Вы не могли бы сказать, где живёт целитель Августин? — спросила я одну из них.

— Конечно, могу, — ответила она, положив подбородок на руки, сложенные на рукоятке метлы. Громким голосом — чтобы слышали любопытные соседки — она направила меня к зелёному домику в конце улицы, — вот этот, с большой антенной на крыше. Ты не ошибёшься, — она снизила голос до шёпота и конфиденциально заверила меня, что Августин может вылечить что угодно от бессонницы до змеиного укуса. Даже рак и проказа ему нипочём.

Его юные пациенты всегда уходят здоровыми.

Я постучала в парадную дверь дома Августина, но никто не отозвался.

— Заходи, не стесняйся, — крикнула маленькая девочка, выглядывая из окна дома напротив, — Августин наверное не слышит. Он в задней части дома.

Последовав её совету, я шагнула во внутреннее патио и побрела, заглядывая в каждую комнату. Не считая гамаков, две первые комнаты были совершенно пустыми. Следующая служила гостиной. Стены её были украшены календарями и журнальными вырезками. Перед огромным телевизором выстроился ряд стульев и кушеток.

Дальше была кухня. За ней, через нишу, начиналась следующая комната, где за большим столом сидел Августин. Когда я появилась, он галантно встал и, улыбаясь, почесал свою голову. Другую руку он засунул в глубокий карман поношенных штанов цвета хаки. Его белая рубашка была залатана, а манжеты рукавов обтрепались от старости.

— Это мой рабочий кабинет! — гордо воскликнул он, обводя руками пространство вокруг себя, — я всех встречаю здесь. И ко мне всегда можно.

Мои пациенты приходят через эту дверь. Она приносит им счастье.

Комната, хорошо проветренная и освещённая, имела два окна, которые выходили на холмы. В воздухе стоял запах какого-то дезинфицирующего средства. На стенах высились ряды неокрашенных полок. На них в исключительной последовательности стояли разного размера фляги, бутылки, банки и коробки, наполненные сухими корешками, корой, листьями и цветами.

Ярлыки на них были озаглавлены не только общепринятыми названиями, но и содержали научную латинскую номенклатуру.

У открытого окна располагался стол с резными ножками. На нём аккуратно выстроились бутылочки, чашки, пестики и книги. По краям стояла пара весов. Кровать и огромное распятие, висевшее в углу, зажжённые свечи на треугольной подставке, подтверждали то, что я вошла в рабочую комнату целителя, а не какого-нибудь старомодного аптекаря.

Сразу, без всяких разговоров, Августин принёс из кухни ещё один стул и пригласил меня наблюдать за его работой. Он распахнул боковую дверь, на которую указывал прежде. Там в смежной комнате уже сидели посетители — три женщины и четверо детей.

Время пролетело незаметно. Он начинал лечение пациента с осмотра банки с мочой ребёнка, которую приносила мать каждого из них. Побуждая каждую женщину рассказывать о симптомах болезни, Августин начинал «читать воды». Запах, цвет, вид микробов или «спиралек», как он предпочитал их называть, и которых, по его утверждению, он видел невооружённым глазом, всё это тщательно взвешивалось перед окончательной постановкой диагноза.

Наиболее распространёнными болезнями, которые он мог выявить при «чтении вод», были лихорадка, простуда, расстройство желудка, паразиты, астма, сыпь, аллергия, анемия и даже корь и оспа.

В почтительном молчании каждая женщина ожидала от Августина призыва помощи христа, после чего он прописывал подходящее лекарство. Знакомый с современной фармакопеей и верящий в неё, Августин в дополнение к собственным отварам прописывал молоко магнезии, антибиотики, аспирин и витамины, которые, однако, пересыпал и переливал в собственную тару. Как и Мерседес Перальта, он не назначал платы за лечение, оставляя это на усмотрение своих клиентов. Они платили столько, сколько могли себе позволить.

Наш поздний обед из цыплёнка и жареной свинины нам принесла женщина, живущая по соседству. Но в этот момент в кухню вошёл мужчина, неся на руках небольшого подростка. Мальчик шести или семи лет порезал икру ноги, играя на поле с мачете своего отца.

Спокойно и уверенно Августин положил ребёнка на койку в своей рабочей комнате и развязал пропитанную кровью повязку. Сначала он промыл глубокий порез соком розмарина, затем перекисью водорода.

Трудно сказать, был ли мальчик загипнотизирован успокаивающими прикосновениями Августина, когда тот массировал встревоженное маленькое личико, или его мягким голосом, когда он читал заклинания. Но через некоторое время малыш уснул. Августин же приступил к наиболее важной части своего лечения. Для остановки кровотечения он приложил к ране припарку из листьев, смоченных в чистом тростниковом ликёре. Затем он приготовил пасту, которая, как он утверждал, должна была залечить рану в течение десяти дней, не оставив даже шва.