Оставленные - Том Перротта

Нора была потрясена до глубины души, причем не только разоблачительными материалами, преподанными в сенсационно-паскудной форме – разумеется, она ни о чем не догадывалась, – но еще и тем, с каким нескрываемым удовольствием его преподобие предал эти сведения огласке. После того, как разразился скандал, несколько дней она пряталась, переосмысливая свой брак, задаваясь вопросом, неужели каждая минута, прожитая с мужем, была пронизана ложью.

Оправившись от первоначального шока, она осознала, что ей стало легче дышать, как будто камень упал с души. Три года она оплакивала мужа, которого на самом деле не было, по крайней мере, не существовало в той форме, каким она его представляла. Теперь, узнав правду о нем, она поняла, что потеряла чуть меньше, чем думала, то есть фактически часть утраченного к ней вернулась. Как выяснилось, оказывается, она – не скорбящая вдова, а просто еще одна женщина, которую предал эгоистичный супруг. А это менее трагичная, более знакомая роль, которую играть гораздо проще.

– Готова? – спросила Карен.

Они стояли в дверях столовой, наблюдая за толкотней на неярко освещенной танцевальной площадке. Танцующих было на удивление много – сборище немолодых людей, в основном женщин, отплясывающих энергично, хоть и несколько неуклюже, под песню «Little Red Corvette»[61] в исполнении Принса, пытаясь вспомнить молодость, когда они были более гибкими и грациозными.

– Пожалуй, – ответила Нора.

Они шагнули в пещеристую пасть полутемной столовой, и все головы повернулись в их сторону: они мгновенно стали объектом всеобщего внимания. Именно от этого надеялись оградить ее подруги, но Норе было все равно. Если хотят на нее смотреть, пусть смотрят.

Да, это я, думала она. Самая Печальная Женщина на свете.

Вскинув над головой руки, двигая под музыку бедрами, она направилась прямо в толпу танцующих. Карен не отставала, дрыгая руками и ногами. Нора давно не видела, как танцует ее сестра, уже забыла, до чего забавно наблюдать за ней – маленькая грузная женщина, вихляет всеми частями тела, какими только можно, и даже кажется сексуальной в какой-то мере, чего о ней даже не подумаешь, встретив ее в другой обстановке. Танцуя в паре, они улыбались друг другу, напевая: «Маленький красный «Шевроле Корветт». Малышка, ты слишком спешишь!». Нора повернулась влево, потом резко наклонилась вправо, волосами хлестнув себя по лицу. Впервые за долгое время она снова почувствовала себя почти человеком.

* * *

Игра, в которую они играли, называлась «Снимите номер». По сути, это была та же «бутылочка», но с одним отличием: игроки голосовали, должна ли парочка покинуть круг и удалиться в укромный уголок или нет.

Голосование привносило элемент стратегии в игру, в которой иначе все зависело бы от воли случая. Приходилось просчитывать самые разные варианты, при каждом вращении стрелки решать для себя, кого бы ты хотел оставить в кругу, а кого – исключить как соперника. Цель – не считая очевидной: поцеловаться с тем, кто тебе нравится, – не остаться одним из двух последних игроков в кругу, потому что оставшаяся парочка тоже должна «снять номер», хотя Джилл по собственному опыту знала, что обычно эти двое просто сидят где-нибудь без дела с кислыми рожами, чувствуя себя неудачниками. В каком-то смысле нечетное количество игроков было предпочтительнее, пусть ты потом не знаешь, куда деваться от стыда и смущения, если в конце игры оказываешься лишней.

Эйми потерла ладони на удачу, улыбнулась Нику Лазарро (мечте любой девчонки) и крутанула волчок, позаимствованный из «Твистера». Стрелка завращалась неясным пятном, потом замедлила ход, вновь обретая очертания, проскочила Ника и направила свое острие точно на Зоуи Грэнтам.

– Боже, – простонала Зоуи – миловидная, фигуристая деваха с челкой а-ля Клеопатра и сочными красными губами, оставлявшими следы на шеях и лицах всех, к кому они прикасались. – Опя-я-ять.

– Да ладно тебе, – обиженно произнесла Эйми. – Не так уж и противно.

Они ринулись друг к другу на четвереньках и поцеловались в центре круга. Скромненько так – без языка, не распуская руки, просто прикоснулись губами, – но Джейсон Уолдрон захлопал в ладоши и заулюлюкал, словно они сосались, как порнозвезды.

– Черт, да! – выкрикнул он, как всегда, когда перед ним разворачивалось лесбийское действо, пусть и не слишком страстное. – Отправляем этих сучек в отдельный номер!

Его никто не поддержал. Следующим рулетку крутанул Ник. Стрелка показала на Дмитрия, и ему снова пришлось крутить. Они играли по сексистским правилам: девочкам приходилось целоваться друг с другом, а мальчикам – нет, – по причинам, которые и так якобы всем понятны. Джилл раздражали эти двойные стандарты. Нет, она ничего не имела против того, чтобы целоваться с девочками – ей это нравилось, правда, только не с Эйми, ведь та ей была почти как сестра. Ее возмущало другое: согласно этим правилам, девочки могут целоваться, но не вправе удаляться в другую комнату, – на том основании, что тогда два парня останутся без партнерш и в игре будет нарушен гетеросексуальный баланс. Джилл пару раз пыталась убедить остальных пересмотреть эту установку, но сторонников у нее не нашлось. Даже Джинни Чун не согласилась с ней, а уж она-то больше всех выиграла бы от этих перемен.

Крутанув рулетку во второй раз, Ник попал на Зоуи, и они стали целоваться, причем довольно пылко, так что Макс Коннолли предложил, чтобы они уединились. Джинни его поддержала, но все остальные проголосовали против: Джилл и Эйми хотели удержать Ника в игре, Дмитрий был влюблен в Зоуи, а Джейсон был шестеркой у Ника и никогда не голосовал за то, чтобы тот уединился с кем-то, кроме Эйми.

С некоторых пор играть стало не так интересно: их компания поредела, интрига из игры ушла. Вот летом было другое дело – настоящее сумасшествие. Бывали ночи, когда в кругу собирались до тридцати человек – на заднем дворе дома Марка Соллерса, – причем многие вообще впервые видели друг друга. Голосование проходило бурно, результаты были непредсказуемые: парочку могли отправить в отдельную комнату как за вялый поцелуй, так и за страстный. Когда Джилл впервые приняла участие в игре, ей пришлось уединиться с одним студентом, который оказался близким другом ее брата. Они немного подурачились, но потом бросили это дело и долго говорили о Томе. Во время той беседы Джилл узнала о брате больше, чем за все годы, что прожила с ним под одной крышей. Во второй раз ей достался Ник. Она его знала по школе, но никогда с ним не общалась. Он был красивый, спокойный, темноглазый парень с гладкими прямыми волосами и внимательным взглядом. С ним она почувствовала себя красавицей, в его объятиях – как у себя дома.

В сентябре, когда студенты разъехались по своим учебным заведениям, игроков поубавилось, сама игра стала скучнее. На протяжении осени число ее участников постоянно сокращалось, пока не осталось только восемь человек, и с тех пор игра проходила примерно по одному и тому же сценарию: Эйми уходила с Ником, Джилл и Зоуи боролись за Макса и Дмитрия, Джинни и Джейсон оставались вместе по умолчанию. Джилл вообще не понимала, зачем они все еще продолжают играть. Для нее эта игра превратилась в дурную привычку, в устаревший бесполезный ритуал, который, правда, всегда сопровождался слабой надеждой на то, что расклад изменится, она снова окажется наедине с Ником и напомнит ему, насколько идеально они подходят друг другу – физически и духовно.

К сожалению, сегодня удача была не на ее стороне. Она заполучила Ника, когда в четвертый раз крутанула рулетку. Он приблизил к ней свое лицо, и она ощутила знакомое волнение, которое мгновенно сменилось столь же знакомым разочарованием, едва он поцеловал ее. Ник даже не притворялся, что она ему неинтересна: сухие губы раскрыты самую малость, язык упрямо сохраняет пассивность в ответ на ее энергичные, но неуверенные попытки разжечь его страсть. Это было настолько унылое зрелище – с Зоуи он целовался куда более пылко; Джилл была уже даже не на втором месте! – что никому и в голову не пришло предложить им вместе удалиться. Когда представление было окончено, Ник вытер губы, равнодушно кивнул, вроде как выражая одобрение, и сказал: «Спасибо, было здорово», – из вежливости. С таким же успехом они могли бы обменяться рукопожатием или помахать друг другу через улицу. Она уже сомневалась, что их летнее свидание имело место, что они провели вместе восхитительные полтора часа на кровати родителей Марка, и это был не плод ее фантазий, не самообман. Но ведь нет, она не приняла желаемое за действительное, живо помнит прохладу белых простыней с маленькими синими цветочками, такими нежными и непорочными. И Ник тогда был по-настоящему ею увлечен. С тех пор изменилось лишь то, что он влюбился в Эйми, в которую рано или поздно влюблялись все парни. Это было видно по тому, как загорался его взгляд, когда стрелка рулетки наконец-то показывала на нее, как он целовал ее – с чувством, с толком, с расстановкой, словно, кроме них, в комнате никого не было, словно их поцелуй вовсе не был частью игры. Эйми вела себя далеко не столь самозабвенно. Было нечто неотвратимо театральное в том, как она ложилась на пол, притягивала его на себя, выгибала спину, вдавливаясь в него всем телом. Когда Джейсон предложил им уединиться, Зоуи его поддержала. Все остальные тоже единодушно проголосовали «за», никто не воздержался.