Черное Солнце. За что убивают Учителей (СИ) - Корнева Наталья Сергеевна

Сам Алейрэ по природе своей не был кровожаден и отнюдь не горел желанием приводить в исполнение давний приговор. Он не относился к касте карающих божеств, что сотворили ужасную казнь Лианора. С давних времен сердце Алейрэ полнилось любовью к смертным, состраданием к их несчастьям и бедам и искренним намерением помочь. Именно поэтому небожитель остался в мире и незаметно жил среди людей, отводя им глаза и не раскрывая своей сущности. Такая простая и мирная жизнь была ему по душе.

— Если мы с моей спутницей ничем не можем помочь, — с приятной улыбкой, не имеющей ничего общего с искренней доброжелательностью, заметил Элирий Лестер Лар, — прошу Вечного дать позволение покинуть его. Час поздний, и начинает холодать.

В покачивающихся ветвях сирени отозвалась на певучую речь жреца певчая птичка свиристель. Первородный помог прекрасной незнакомке спуститься и одним движением набросил на нее свой плащ, укрыв материей с головы до ног. Только сейчас Алейрэ задумался, что, застигнутый врасплох неожиданной встречей, не обратил внимание на цвет одежд бессмертной. Закатные краски обильно заливали дорогую парчовую ткань, но, кажется, изначально она была вовсе не пурпурная, а, скорее, желто-рыжая.

То был самый редкий из назначенных запрещенных цветов, который на всем Материке имел право носить только один-единственный человек — обладатель высшей власти, Триумфатор Ром-Белиата, преемник Триумфаторов Лианора.

Выходит, перед ним сама Ишерхэ, «Лист полыни»?

И, как выяснилось, вовсе не человек, а последний истинный полубог Лианора.

Глава 14

Цветочный бутон поддерживают листья

Глава 14. Цветочный бутон поддерживают листья

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон весеннего грома

Начинает цвести розовый персик. День одиннадцатый от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*киноварью*

Итак, волчонок не предпринял ни малейшей попытки к примирению и, во всей вероятности, вовсе не собирался улаживать возникшее недоразумение.

Надо заметить, что это довольно трудно — лишить общения того, кто сам, по доброй воле, не торопится предстать пред твои светлые очи. Ещё неизвестно кто в этом случае кого наказывает, и кто оказался в затруднительном положении.

Кажется, его блистательная затея провалилась с треском.

Вчерашний день прошел в напряженной, почти звенящей тишине: никто не побеспокоил покой Красного Феникса, за исключением Первого иерарха храма Затмившегося Солнца: в установленное время Шеата приносила еду и назначенные лекарства, но не решалась заговаривать с ним или смотреть в глаза. Вечером, ближе к закату, когда естественный свет окрасился теплыми полутонами, Шеата явилась вновь и мягким, но безапелляционным тоном объявила, что мессиру пора переодеваться: наступил час оздоровительной прогулки, которая отныне внесена в ежедневный распорядок.

Бывший Великий Иерофант почувствовал себя заключенным, которого в обязательном порядке выводят на короткий променад: особенного выбора не предлагалось. Но, в конце концов, он сам изъявил желание подышать живительным свежим воздухом, а Второй ученик, выходит, благодушно пошел навстречу его собственной просьбе. И не придраться.

В сад они вышли в золотисто-алом сиянии угасающего дня. Внутренний двор оказался изолированным и частично крытым. Яркая молодая зелень густым облаком окутывала массивные ворота и высокие глухие ограждения, полностью скрывая их от любопытного взгляда, но ощущение клетки всё равно не покидало Совершенного. Он мог уже вполне сносно держаться на ногах и обходился практически без чужой помощи, но Шеата всё равно держалась совсем близко, шагая за ним неотступно, как бесстрастный конвоир.

Едва покинув Красные покои, Элирий подметил, что чуть поблескивающий в последних лучах солнца охранный контур имеется и тут. Вероятно, прагматичный Второй ученик решил устанавливать его только на краткое время променада, не желая тратить силы на поддержание еще одного мощного барьера двадцать четыре часа в сутки. И именно поэтому выходить наружу разрешено только в строго установленное время и только в сопровождении Первого иерарха, которая следовала за своим утратившим доверие подопечным, как приклеенная. Что ж, всё это вполне логично. Но логических объяснений было недостаточно, чтобы почувствовать себя хорошо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Легко ли быть птицей и не иметь возможности расправить крылья?

Персиковое дерево цвело и парило над землей, будто пышное бело-розовое облако. Под гроздьями хрупких цветов ветви отяжелели и слегка прогибались к земле. Сойдя с прогулочной садовой дорожки, Красный Феникс остановился и в задумчивости прислонился к узловатому стволу спиной. Благоухающие персиковые цветы колыхались на ветру, создавая пронзительную атмосферу, в которой ярко чувствовалась весна и красота бытия. В отличие от Лианора, на Материке существовали разные времена года, и со временем Элирий привык к необыкновенному чуду смены четырех сезонов. Но всё же ранняя весна оставалась особенно мила сердцу Совершенного, остро напоминая о доме.

Если бы дерево могло рассказать о Лианоре, оно бы зацвело.

Как раз сейчас, равнодушная к его тревогам и волнениям, весна вступала в свои права. Из земли поднималась новая зелень, полная жизни и упоительной свежести. День ото дня погода становилась теплее, первые насекомые пробуждались от зимней спячки. Бывший верховный жрец поднял глаза, сквозь щедро цветущие ветви любуясь залитым всеми красками небосводом. Неподалеку в полумраке благоухали бледные соцветия абрикоса, из-под ветвей которого время от времени раздавались приятные слуху соловьиные трели, размеренные и нежные, словно журчание арфы. Музыка сада дарила наслаждение,богатые ароматы весеннего вечера кружили голову… одним словом, благодать.

И вот солнце зашло. Ночное пение приобрело особенное очарование: одинокий голос соловья, известного певца любви, более не тонул в гомоне других пернатых. Птицы над его головой осторожно перепархивали с ветки на ветку. Однако… почему такой странный час выбран для прогулки? Солнце опустилось за горизонт, а значит, сила его крови также неминуемо пойдет на спад.

В подтверждение неприятной догадки Совершенный почувствовал резкую усталость. Священная кровь небожителей зашумела в ушах, а земля принялась раскачиваться под ногами, как море, вместившее в себя целый мир — Лианор. Море… как хочется увидеть его снова. Услышать шум прибоя, хотя бы в тяжелой морской раковине, в невинном дурачестве прижатой к уху…

Приятная прогулка по знакомому побережью до оконечности мыса приведет к старому заброшенному маяку. Там длинная тягучая волна стирает следы босых ног, размазывая по песку ажурную пену, а море так славно играет жемчужинами и кусочками перламутра. Там алые цикламены — как стайка алых мотыльков на скале, только бы не спугнуть! Так всё это невесомо, так хрупко, что хочется остановить мгновенье. Там ослепительный белый песок крепко просолен и перемешан с разбитыми штормом блестящими морскими раковинами. Там кто-то боится за него и следит, чтобы он не порезал ноги… и это так по-детски наивно и глупо, но в то же время забота отзывается в сердце неуместной радостью и теплом… Всё это спокойствие и благодать по-прежнему есть там — сохранено памятью в маленькой бухте, где, рассматривая сгущающуюся синюю мглу, Учитель и ученик безмятежно бросают камешки в набегающие волны. Откуда-то неподалеку чуть слышится шелест пресной воды, но за долгие годы он так и не сумел обнаружить прячущийся в лесу источник…

Персиковое дерево за спиной быстро растворялось в гаснущем закатном свете. Когда растаял последний луч, темнота упала, как бархатный занавес на клетку, в один миг отделив птицу от внешнего мира. Тяжелые крылья феникса оплетены ловчей петлею — их не поднять. Да и небо забыло его слишком давно.

Из-за стремительного потепления последних дней разница между дневными и ночными температурами всё еще была велика: в сутках словно бы уместились два разных времени года. С заходом солнца резко холодало, и все признаки зимы, едва отступив, немедленно проявились вновь.