Песни вещих птиц - Валерия Скритуцкая

Он встал и взлохматил ей волосы. – Ну, пойдёмте, что ли, Марьяну найдём? И Янину с Ксюшей заодно.

Не успели Надя и Дивья встать, как воздух прорезал противный оглушающий писк. Щели дверей заполнились чем-то тёмным и склизким, и оно стало выползать прямо в пещеру.

– Ой! – воскликнула Надя и закрыла лицо руками: прямо на неё бежало костлявое существо с острыми ушами и раззявленным зубастым ртом. Но рука Лёши преградила ему путь. Существо повисло на ней, острые зубы впились в запястье. Ещё несколько таких же готовились напасть.

– Стойте! – крикнула Дивья. – Надя, сними венок! Отдай им цветы, скорее!

Надя сорвала с головы увядшие цветы, бросила на пол. Существа набросились на венок, вмиг растерзали и скрылись, просочившись в дверные щели. Всё это произошло так быстро, что Надя не успела даже выдохнуть. У Лёши текла кровь. Дивья сняла свой венок, торопливо расплела, цветки оторвала и выкинула, раздавила пальцами несколько стебельков и вручила ему:

– Приложи, здесь целебный сок.

– Спасибо. Что это было?

– Анчутки, – ответила Дивья. – Соблазнились живыми цветами, они обожают их. Мой венок им неинтересен, видно, в Надином больше от мира Яви…

– И много здесь таких сюрпризов? – спросил Лёша.

– Случаются, – Дивья пожала плечами. – Идёмте скорее. В какую дверь?

– Туда, – Лёша, не отрывая лекарства от раны, обеими руками указал на дверь, которую всё это время сверлил взглядом. Надя подошла и попробовала открыть.

– Не поддаётся. Может, другая?

Лёша замотал головой:

– Так было в видении. Не спрашивай.

Надя фыркнула. Оказывается, у него видения, а ещё ей выдавал за сумасшедшую.

– Дверь не может быть заперта, – сказала Дивья и скомандовала: – Надави ещё. Откроется.

Надя надавила, и ручка действительно поддалась, но тяжесть кольца снова вернулась. Будто вместо маленького камня на палец повесили огромный булыжник, и он тянул вниз.

Лёша вошёл первым. Дивья жестом указала Наде следовать за братом, но Надя покачала головой:

– Ты иди сначала. Я сейчас.

Минута, всего минута – только бы отдышаться и убедить себя, что это простое кольцо, оно не может лишать сил, не может душить…

Дивья вошла, сверкнули звёзды в шёлковых волосах – и дверь захлопнулась. Её очертания растворились в холодном камне. Остальные двери тоже слились с камнем. Осталась сплошная стена. Ощущение тяжести и удушья пропало, как пропала из пещеры вся жизнь. Надя осталась одна.

– Лёша? – позвала она. – Лёша!

Надя ударила кулаком туда, где была дверь. Глухо. Бросилась направо, потом налево, ощупала каждый камень, каждый выступ. Позвала ещё:

– Лёша! Дивья!

Только заунывная песня ветра, и больше ни звука. Перо потускнело, теперь оно светило не ярче свечки. Надя пучила глаза, чтобы хоть что-то разглядеть. Стало казаться, будто рядом кто-то есть. Обдало жаром. Нет, вроде никого. Она одна. Но какие ещё монстры могут скрываться поблизости? Цветами больше не отмахнуться, защитить некому.

Сердце больно сжалось в груди, руки и ноги онемели, она дышала часто и судорожно. Она вообще редко оставалась одна, а сейчас, в этом жутком месте… Умереть. Только лечь и умереть. Надя сползла вниз по стене, обняла колени и затряслась от рыданий.

Почему всё это происходило с ней? Она больше не переживала ни за сестёр, ни за Лёшу. Иное покажется красивым – и погубит… Плевать. Надя хотела выбраться отсюда, хотела к маме. Горячие слёзы текли по рукам.

Наплакавшись до бессилия, она затихла. Разомкнула онемевшие руки, на пальце сверкнул Алатырь. «Бел-горюч камень найдёт твоего верного помощника, хоть с края света приведёт» – вспомнились строчки из дневника.

– Где же ты, помощник? – хриплым шёпотом спросила она у пустоты. Пустота не отвечала. Держась за стену, Надя встала, в ноги вонзились острые иглы, пришлось постоять немного и перетерпеть.

Пара шагов наобум – и стена будто расступилась, зал вытянулся в бесконечный коридор. Надя побежала, держа перо на вытянутой руке, и ей чудился звук шагов, мягких, шуршащих в сухой листве. Нет, это не шаги, это шум ветра за дверью. Снаружи.

Среди листов, пустых и исписанных, аккуратных и скомканных, рядом со смартфоном, наушниками, недоеденным куском хлеба и зубной щёткой, лежал странный предмет. Лежал и притягивал к себе взгляд. И так, и сяк его можно было рассматривать, искать применение, но применения ему здесь не было. Он бросал презрительную тень и на смартфон, и на зубную щётку, чуждый обыденности. Он был даром и проклятьем.

Такое не спрятать в глубине шкафа – вырвется, станет манить и сводить с ума. Разбудит среди ночи – и ты проснёшься в холодном поту, себя не помня, скорее натянешь свежую футболку, джинсы. А пока собираешься, пробегаешь глазами по листам. Не будь этих рукописных страниц – второго ключа, насколько стало бы легче! И камень затерялся бы на дне озера – рука бы не дрогнула выкинуть. Но всё здесь, все ключи – а ещё голос, зовущий сквозь сон. Глаза перепуганные, пальцы теребят косу… Кто она? Как его нашла?

Вот он, нужный лист. Губы уже шепчут, в правой ладони зажат камень. Алатырь.

– В пустошь тёмную,

Бездну предвечную,

Бел-горюч камень,

Веди.

Дверь отвори,

Страх отведи.

Сердце чистое,

Духом смелое

Путь да пройдёт,

Себе не возьмёт

Ничего.

Лишь воды капельку,

Да земли жменьку,

Да силы крупицу —

Росток взрастить,

Что поведано, не забыть.

Отбросил лист, бесшумно пролетел коридор, лёгкий щелчок замка – и он на лестничной клетке. На этаж ниже, ещё ниже, и ещё ниже, и ещё… Не бывает столько этажей, а лестница всё не кончается. Но вот уж дурманят густые травы – таких в мире Яви не сыскать.

– Раз позвала, иду.

Четвёртый виток. Корни

В Ирий-Рай ворота серебряные, не открыть их ни одним ключом, только сердцем чистым. Птица перелетит через них легко, сядет на ветвь, отдохнёт от дел, нектара напьётся, с миром без времени, без печали всем естеством сольётся, сил насобирает на новые песни. Птицы вещие Гамаюн да Алконост, ох, а Рарог спит пока, в мир не спешит. Ты, Алконост, весть на заре принесёшь ли? Скоро, скоро придёт час, а пока песни Сирин придётся выслушать. Прекрасна она, строга она, не дрогнет, не пожалеет – мрачное послание донесёт, не исказит. Но ты, Алконост, приходи на заре, и по твоей песне душа истосковалась. А Рарог пусть спит пока.

Лель да Леля под деревьями бродят, на лёгких одеждах весенние ветры несут. Лель смотрит в озёрную гладь, а видит красную девицу, всё