Братья по разуму - Джеймс Блиш

— Ерунда! — презрительно фыркнул Хичкок.

— Нет, не ерунда, — Рийз все еще не терял надежды объяснить, растолковать, убедить. — Это логический вывод, он опирается на то, что нам известно о принципе действия естественного отбора. Если разрешите, я обрисую вам положение на этой планете.

— Мне это положение более чем ясно, — перебил его Хичкок. — И я нахожу его возмутительным.

Рийз скрипнул зубами.

— Это ведь особенная планета, — начал он снова (а вдруг Хичкок все-таки усомнится в своей правоте, попробует понять…). — То есть у нее особенная орбита.

— Само собой разумеется, — заявил Хичкок. — Орбита планеты в системе двойной звезды не может не быть прихотливой.

— Если бы так! — с кроткой настойчивостью сказал Рийз.

— Когда проводились первые исследования этой системы, планета, на которой мы находимся, обращалась вокруг Альфы. В справочниках она все еще значится как Альфа-II. Однако в настоящее время она обращается вокруг Беты.

— Что?! — глаза Хичкока полезли на лоб. — Какая нелепость!

— Но это же правда, — безнадежно вздохнул Рийз. — Более того, мы убеждены, что Альфа и Бета обмениваются ею с самого момента ее возникновения. Видите ли, они обращаются друг вокруг друга по очень неправильным орбитам, сближаясь каждые сорок пять лет. Если планета в период их максимального сближения окажется в соответствующей точке своей орбиты, ее захватывает другая звезда.

— И как часто происходит такой обмен? — саркастически осведомился Хичкок.

Рийз беспомощно пожал плечами.

— Эти периоды крайне неравномерны, — объяснил он. — Планета может оставаться с одной звездой сто тысяч лет или всего двести-триста. При каждом обмене она начинает обращаться по другой орбите, то есть другой по сравнению со всеми прежними. Следующий обмен должен произойти через три с половиной тысячи лет.

Хичкок презрительно фыркнул.

— Весьма любопытно, если только это соответствует действительности, — сказал он. — Но какое отношение все сказанное имеет к вашему возмутительному обращению к туземцам?

— Самое прямое, — ответил Рийз. — Видите ли, всякий раз, когда планета меняет орбиту, ее климат претерпевает колоссальные изменения. Геологические данные доказывают это неопровержимо. Хотя между Альфой и Бетой существует, пожалуй, большее сходство, чем обычно наблюдается у двойных звезд, тем не менее излучение их и количественно и качественно неодинаково. К тому же на каждой новой орбите планета оказывается то ближе к своему альтернативному солнцу, то дальше от него.

— Полагаю, это имеет какое-то отношение к делу? — с раздражением перебил Хичкок.

Рийз кивнул.

— Мы почти уверены, что живые существа, обитающие на планете, способны переносить очень резкие колебания климата — иначе они давно бы вымерли. Не исключено даже, что при некоторых изменениях жизнь на планете погибала… и это могло случаться сотни раз, прежде чем начался цикл, который мы наблюдаем сейчас. Думаю, что точно мы этого никогда не узнаем.

Хичкок смерил его взглядом, исполненным высокомерного недоумения.

— Ничего более нелепого я в жизни не слышал! — воскликнул он. — По-вашему, искру жизни можно то зажигать, то гасить, точно электрическую лампу!

Рийзу случалось слышать о людях, исповедующих подобные убеждения, но разговаривать с таким человеком ему до сих пор еще не доводилось. У него было такое ощущение, словно он ведет диспут со средневековым схоластом.

— Я только хотел подчеркнуть, насколько… насколько закаленными должны быть живые существа, обитающие на этой планете, — дипломатично начал он. — Насколько… насколько гибко вынуждены они приспосабливаться к различным условиям. Эволюция здесь, по всей вероятности, протекает в сотни раз быстрее обычного. Вы понимаете, какие это открывает возможности для наглядного изучения процесса эволюции. И…

— Вы еще не объяснили мне, — напомнил ему Хичкок, — почему вы игнорируете нужды здешних туземцев… Почему вы подвергаете их вивисекции и…

«Вот он и вернулся к тому, с чего начал, — уныло подумал Рийз. — Какой-то заколдованный круг».

— Мне казалось, что все это ясно и без объяснений, — все так же терпеливо начал он. — Шаркуны — пока еще животные, а не разумные существа. Но повторяю — пока. Они обладают большим интеллектуальным потенциалом и со временем могут стать разумными существами. Особенности планеты делают это почти неизбежным — другими словами, когда среда обитания резко и непредсказуемо меняется, рано или поздно должен развиться разум, так как разум — это единственное свойство, которое обеспечивает живому существу способность нормально существовать в самых разных условиях. Видите ли, мы не просто изучаем здесь процесс эволюции, но и… но и наблюдаем развитие разума. Рано или поздно где-то на этой планете шаркуны почти наверное обретут… обретут интеллект. Я хочу сказать — интеллект, соразмеримый с человеческим. И мы хотим присутствовать при этом. Мы хотим увидеть, как это произойдет. Нам еще ни разу не представлялась возможность наблюдать, как животное становится человеком.

Хичкок насупился.

— Вы говорите так, словно люди — это животные, — сказал он с упреком в голосе. — Так, словно животное может обладать разумом.

— Но ведь люди — это просто особый биологический вид в ряду остальных животных, — перебил Рийз.

— Я не желаю этого слушать, — рявкнул Хичкок и поправил ремень камеры. — Что же касается интеллекта, то у меня ведь нет никаких гарантий, будто они его пока еще лишены — никаких, кроме вашего слова. А мне нужны доказательства, мистер Рийз. Мне нужны весомые доказательства.

Бен Рийз сдался. Как можно доказать что-либо тому, кто отказывается верить самым очевидным истинам?

Интерлюдия

День был хорош для охоты. Ветер не дул и снежная пыль не засыпала следы визгуна, не заравнивала их. Туман не закрывал дали, и свет с неба падал на белую землю. Кве-орелли сдвигал веки, чтобы не слепнуть от белого блеска. След был свежий. Значит, зверь где-то недалеко. Кве-орелли бежал вдоль следа, но не приближался к нему — он боялся, что снег вдруг раскроется под ним, точно пасть, и съест его.

Один раз он видел, как случилось такое. Он и другие люди нашли след пушистохвостого бегуна, и один из людей пошел прямо по следу. Под ним открылась яма, и он пропал. Кве-орелли и другие люди сразу убежали. С тех пор Кве-орелли ни к одному следу не подходил ближе чем на три длины тела — даже к своему собственному.

Следы визгуна вели за гребень. Кве-орелли свернул в сторону, чтобы подняться на гребень подальше от того места, где через него перешел визгун. Подниматься по склону только на задних лапах было трудно. Он согнулся и пошел дальше, опираясь на одну из передних лап. В другой веслообразной лапе он сжимал свой камень.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});