Чосон. Последняя династия Кореи - Пак Ён Су

Чхандоккун во дворец Кёнбоккун, в своего рода «мягкую ссылку».

После смерти Инджо Чаннёль-ванху пользовалась почетом как приемная мать правящего вана, но продолжала вести уединенный образ жизни. Неизвестно, использовала ли Чо-гвиин колдовство против своей бывшей соперницы, но этого обвинения было достаточно для того, чтобы вынести смертный приговор. Правда, из уважения к памяти покойного отца, Ли Хо не стал лишать Чо ее титула, чтобы в загробном мире та могла бы пользоваться положенными ей почестями, а двое ее сыновей сохранили бы свое достоинство. Судьба Хёмён-онджу, единственной дочери Чо-гвиин, сложилась не лучшим образом – её принудили дать показания против матери и признаться в соучастии, а затем отправили в ссылку.

Изучать историю по увлекательным «историческим» сериалам гораздо интереснее, чем читать относительно скучные летописи, занимательность которых открывается не каждому и не сразу. Правда, вот, для авторов сценариев достоверность не столь важна. Для того, чтобы закрутить сюжет позатейливее, сценаристы наделяют исторические образы несвойственным им содержанием, хорошо еще, что пока не начали придумывать ванов, которые никогда не правили.

Одним из таких насыщенных новым содержанием, стал образ вскользь упоминавшейся выше Чонмён-конджу, дочери вана Сонджо и Инмок-ванху, старшей сестры Ёнчхан-гуна. Инмок-ванху и Чонмён-конджу, пониженные в ранге до простолюдинок, влачили жалкое существование во дворце, но ван Инджо возвратил им былое достоинство и даже распорядился, чтобы Чонмён-конджу подыскали подходящего ее положению мужа (а найти его для «старой девы», возраст которой перевалил за двадцать, было весьма нелегко).

У Чонмён-конджу хватило ума на то, чтобы продолжать держаться в тени, не привлекая к себе лишнего внимания, но в 1623 году, после смерти Инмок-ванху в ее покоях были обнаружены письма, скомпрометировавший Чонмён-конджу. Ее и некоторых придворных дам взяли под стражу и пытали, требуя признания в государственной измене. Дошло уже до вынесения смертного приговора, но, как это часто случается, многое можно решить при помощи больших денег – Чонмён-конджу удалось подкупить чиновников, которые вели следствие, и те, в конечном итоге, оправдали ее. Так, во всяком случае, гласит общепринятая версия. Но не исключено, что следователи попросту не нашли в действиях Чонмён-конджу состава преступления, ну мало ли о чем велась переписка матери и дочери, а вынесение смертного приговора стало последней попыткой «развязать язык» обвиняемой. После этого, Чонмён-конджу прожила более полувека, пережила Инджо и двоих его преемников, и умерла в 1685 году в возрасте восьмидесяти двух лет. Чосоном тогда правил девятнадцатый ван Сукчон, праправнучатый племянник Чонмён-конджу, которая установила рекорд долгожительства среди дочерей чосонских ванов.

Такова реальность. А в волшебном мире кино Чонмён-конджу сделали одной из самых влиятельных фигур в правление вана Инджо. В отличие от вана, который, образно говоря, «не видел дальше своего носа», Чонмён-конджу зорко наблюдала за всем, что происходило при дворе, и посвятила свою жизнь разоблачению продажных сановников и плетенных ими интриг. Получилась весьма интересная трактовка образа, совершенно не соответствующая реальной исторической личности.

Как и подобает почтительному сыну, ван Инджо, после восшествия на престол, пожаловал своему покойному отцу Ли Пу храмовое имя и посмертные титулы, соответствующие рангу вана. Так в чосонской истории, между Кванхэ-гуном и Инджо, появился ван Вонджон, шестнадцатый по счету, который в реальности никогда не правил. В речи образованных корейцев, хорошо знающих свою историю, укоренилось выражение «это было в правление вана Вонджона» – так говорят о том, чего никогда не было.

Если попытаться охарактеризовать правление и личность вана Инджо одной фразой, то лучше всего подойдет такая: «Корея ничего не потеряла бы, не случись в ее истории такого правителя». Замена Кванхэ-гуна на Инджо – один из худших поворотов в корейской истории, страница, которую невозможно, но так сильно хочется переписать…

ГЛАВА 17

Ли Хо, незадачливый мститель

Итак, в 1649 году на престол Чосоном взошел тридцатилетний Ли Хо, известный как ван Хеджон. Его реформы корейской армии, увеличение ее численности и оснащение новым оружием – мушкетами, а также строительство новых крепостей на реке Ялу вопреки запретам, вызвали ассоциации с правлением Ёнсан-гуна. С одной стороны, укрепление армии практически всегда идет государству на пользу (если только не сопровождается разорением подданных), а, с другой, новый правитель был одержим навязчивой идеей отомстить империи Цин и помочь минскому императору Юнли вернуть власть над Китаем. Это казалось довольно наивным решением.

Можно было бы питать такие надежды раньше, до взятия Пекина маньчжурами, но в 1649 году, когда «император» (кавычки здесь более чем уместны) Чжу Юлан отчаянно пытался закрепиться на юго-западной окраине былых владений дома Мин, надеяться на восстановление минского могущества было неблагоразумно. К тому же весной 1648 года Юнли удалось освободить от маньчжуров весь Гуандун[119] и сидевшие в Макао[120] португальцы обещали ему какую-то помощь, но эти небольшие успехи не могли изменить ситуацию в пользу Мин.

По идее, чосонский двор должен был вести разведывательную работу в Китае, или регулярно собирать сведения, необходимые для правильной оценки обстановки. А правильная оценка просто кричала о том, что дни Мин сочтены. Тем не менее, Ли Хо, которого мы дальше станем называть Хёджоном, мечтал о мести Цин и восстановлении «справедливого правления Мин».

Главная сила маньчжуров заключалась не в их несокрушимой коннице, а в правильной политике по отношению к китайцам. Если монголы из династии Юань считали себя покорителями китайцев, то маньчжуры позиционировали себя как справедливые правители, которые пришли на смену минским императорам, лишившихся за свои грехи Небесного Мандата. Несмотря на то, что высшие посты занимала маньчжурская знать, китайские чиновники и армейские командиры превосходно «вписывались» в новые порядки и жили не хуже, чем раньше. То же самое можно сказать и о простом народе, который, по большому счету, не предавал значения тому, кто правит в столице, главное, чтобы жизнь была спокойной жизнь и рис на столе не переводился.

С подобной мягкостью маньчжуры относились и к корейцам. Будь на месте Хунтайцзи, во время второго маньчжурского похода на Чосон, кто-либо из сыновей или внуков Чингисхана, так он бы, вероятно, истребил всех корейцев, до которых только бы смогли дотянуться монгольские сабли – за нарушение вассальных обязательств монголы карали смертью.

В результате, к тому времени, когда ван Хёджон счел себя готовым воевать с империей Цин, он обнаружил, что воевать придется не только с маньчжурами, но и с китайцами, точнее, в основном с китайцами, которых в цинской армии уже было больше, чем маньчжуров. От мыслей о возмездии и «восстановлении справедливости» вану пришлось отказаться, но реформированная армия ему все же пригодилась, о чем будет