Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

Я стал яхты брать в 1993 году. Мы уже тогда были богатые!

– Богатые – это что в деньгах?

– Ну было у меня миллиона два или три. Точней я не могу сказать: деньги мы держали в фирмах, а на бытовые нужды сколько нужно, столько и брали, – мы не считали денег. Лисовский в эконом-классе летал, жил в обычном номере, а я летал частными самолетами и жил в президентских апартаментах.

– Значит, в 1991-м тебе показалось, что ты на вершине. А реально – когда был самый пик? Когда ты был на высоте, когда был по-настоящему богат?

– Самый удачный был для меня 1997 год. Не, не – 1998-й. До того как кризис начался.

– В начале года, значит…

– В начале, конечно! Потому что в конце мы уже были всем должны.

– То есть счастье длилось месяца три. Только ты залез на вершину, а тут херакс – и кризис.

– Нет. Счастья не было. Счастье было раньше, когда у всех было мало денег – а у меня много! Я помню, что чувствовал тогда… Счастье – это первые большие деньги, счастье – это поехать в Будапешт в 1990 году, когда заработал тыщу долларов лишнюю или две. Что-то узнать новое, что-то вкусное съесть. Когда мы заработали первые деньги – вот это было счастье, да… Первые деньги – большое счастье. А когда ты уже все знаешь, везде уже был – это уже не счастье. Это уже по-другому называется.

– И как это называется?

– Не знаю. Но точно как-то по-другому. Все уже другое. Что-то надо делать, по-прежнему тратить деньги и еще что-то искать, чтобы получить удовольствие. В принципе сегодня для людей, которые имеют огромные деньги, получить удовольствие – большая проблема. У меня первые деньги появились в начале 90-х, у кого-то раньше, у кого-то позже. Когда я ходил в Berluti, Рома Абрамович еще ходил в «ЦЕБО», понимаешь?

– Кстати, ты мне как-то рассказывал, что у тебя Berluti по 5 тысяч евро. Так я не поленился зайти в одноименный магазин на Rue Marbeuf, пересмотрел все, так там дороже двушки и нету ботинок.

– Чё ты пиздишь?

– Я тебе говорю!

– Давай поспорим! Да я тебе сейчас покажу тапки по пятерке.

– А чё спорить? Как проверишь? Там что, ценники?

Он приносит. Ценников нету.

– Ну и?..

– Так это сшито на заказ! На заказ дороже! Это ж непросто. Раньше за два месяца шили, а теперь на это два года уходит.

– Ах на заказ… Выкрутился. Молодец. Хер проверишь.

– Это моя модель – «Жечков-Berluti». Видишь, кожа разных цветов. Я сам рисую, и мне шьют по моему рисунку. 3 тысячи 800 стоят.

– Ты еще и художник… Не простой, а лучший художник Киевского военного округа! Конечно, вкус у тебя безупречный, но тем не менее 3 тысячи 800 – это далеко не 5 тысяч.

– Так 5 тысяч – это сапоги высокие! Высокие дороже…

– Выкрутился, короче.

– «Не бывает по пятерке!» Лох ты хуев, в Макеевке и помрешь.

– Сам ты мудак, в Запорожжi (или Запарижье) и подохнешь!

Мы оба долго и радостно смеемся, страшно довольные друг другом. Я правда рад его видеть, да и он меня, кажется, тоже.

«Мы гуляли и бухали по всему миру!»

– Вова, я слышал много роскошных историй, как ты гулял со своей командой. Какие загулы вы устраивали. Сам я с тобой в таком жанре не летал, знаю тему только с чужих слов.

– Самое интересное – как мы тогда гуляли. А гуляли две компании: Олега Бойко и моя. Правда, об этом нельзя рассказывать.

– Именно потому ты и не рассказываешь, что нельзя. И потому эта тема обрастает легендами и слухами. Вот есть легенда, что ты фрахтовал яхту длинней, чем у Абрамовича, и она стояла, пришвартованная, у виллы, куда был вызван повар из «Максима». И туда считали за честь попасть люди первой величины.

– Да, по легенде, я брал самые большие и дорогие яхты, летал на частных самолетах с телевизорами и кроватями и так далее, но это ко мне не имеет отношения. Мне приписывали виллу на Cape d’Antibes, которая раньше принадлежала Сальвадору Дали, – так это неправда.

– И что якобы туда пачками вывозились лучшие проститутки Москвы – это тоже не соответствует действительности?

– Я вообще не знаю, что такое проститутки. Моя жена не проститутка. И до жены девушки не были проститутками. Я не такой.

– Ты просто экономил, проститутки же дорогие.

– Про этих проституток, про яхты, острова и вулканы, про шампанское и омаров рассказывают завистники. Я деньги тратил на друзей. Покупал им квартиры, дачи, машины. Давал денег. Я, конечно, больше давал друзьям, чем они мне, – в плане духовности. Может, это друзья гуляли – на мои деньги, – а это приписывают мне.

– Еще тебе приписывают, что якобы ты с гостями раскачивал в воздухе частные самолеты.

– А, дискотека в воздухе? Она называлась «Перед смертью не натанцуешься» – вдруг самолет упадет, а парашютов нет, – это экстремальная дискотека. Смешная легенда. По слухам, мы тогда взяли нормальный самолет, как положено – 5-й Gulfstream…

– Говорят еще, что ты снимал целый этаж в Meurice – или это был Crillon?

– Я слышал про Bristol. Что якобы я там гулял. Мне приписывается, что я жил там два года, с друзьями, и снимал не этаж, а даже больше – два этажа. Иногда в одном из моих номеров жил де Ниро. Согласно легенде. Говорят, и Берлускони пытался жить в моем номере, но я его не пускал. А все халаты и полотенца там были с моими вензелями – мне тоже про это рассказывали. Я могу подтвердить только один свой заезд в Bristol – это было в 1997-м, я выпустил альбом и прилетел в Париж это дело отметить. Но я там не гулял никогда. Я просто жил там. Номер я тогда снял сильный. Я был настолько крутой, что антикварщики мне приносили Ван Гога, Пикассо, Ренуара, какие-то уникальные гобелены – купите! Я говорю – картины повесьте, гобелены постелите, я должен к ним привыкнуть. У меня висели подлинники, которые стоили огромное количество денег. Это не понаслышке, остались еще живые свидетели, могут подтвердить. Но это было мне неинтересно… Мы там устраивали советские вечера.

– Это как? Советские – в Париже? Париж, слава Богу, никогда не был советским…

– Щас расскажу, это прикольно! Номер был двухэтажный, а в нем лестница как в подъезде. И вот мы сидим на подоконнике, там не было нашего портвейна «Три семерки», так приходилось брать 30-летний Porto, пьем, закусываем яблочком и под гитару поем дворовую песню «Иволга поет в твоем окне». Мы с Гриней, значит, пьем портвейн, а Янковский [Игорь] врубился, привязал красную салфетку на рукав, типа он дружинник и гонит нас из подъезда. Это реальная история из жизни! А вот еще такая. Помню, в Лас-Вегасе едем с ребятами в лифте, и тут заходит Паваротти. Мы жили на 12-м этаже. Я тихо говорю: «Если он выйдет хоть на этаж ниже нас – не мой уровень». И он выходит на одиннадцатом! «Не мой уровень!» И такой хохот сразу, а он не понимает, в чем дело.

– Так твоя фраза «Не мой уровень» – отсюда пошла?

– Нет, она уже была… Я тогда понял, что лучше всех в мире разбираюсь в одежде. Вкус-то есть. И сделал свой магазин рядом с Kiton и Berluti, назвал его August. Я стал производить одежду. У меня даже шмотки какие-то остались. Но это не пошло потому, что брэнд надо было раскручивать, много денег вкладывать и так далее. Но лет восемь я этот магазин держал… Вот видишь, у меня костюмы Kiton висят – я покупал по 400 долларов, а сейчас такой костюм стоит 6 тысяч – 8 тысяч евро. Я, как всегда, опередил время.

– Костюм за 8 тысяч евро – это чистая разводка. И ты повелся. Ну что там – тряпка, нитки…

– По большому счету – да! За брэнд платишь…

Главное в жизни

– Вова! А чего ты хотел добиться в жизни, к чему ты вообще стремился?

– Не знаю, к чему…

– Все-таки ты должен мне сказать, какую ты ставил перед собой задачу в жизни. По максимуму.

– В зависимости от времени задачи были разные. Сначала – деньги. Потом – прописка московская, чтоб остаться в Москве и не потерять жену – Наташа была тогда беременная… Не было ни копейки денег, папа к тому времени уже умер (как дочка родилась в 85-м, так он и умер, не увидев ее). Но я договорился с зампредом Бауманского исполкома – и нам выделили трехкомнатную квартиру в Конькове (точнее, сначала комнату в коммуналке, которая постепенно выросла до квартиры). Ну и так далее. Я считал себя самым умным в мире. Оказалось, что это не так; я вошел всего лишь в тыщу самых умных. Надо стремиться к самому большему, а там – что получится.

– Папа не увидел твоего полета, не узнал, каким ты был на подъеме.

– И дочку не увидел; дочка – это тоже подъем. Она талантливая девочка была очень.

– Надя была очень хороша.

– Красивая, да. Честная, красивая, умная, талантливая (получила первую премию литературную в 13 лет), нежадная – я смотрел на нее и понимал, видел, что у нее от меня, что – от Наташи.

– Я помню, как она заходила к тебе в кабинет, при мне – и я застывал с открытым ртом.