В его власти - Стефани Слоун

— Я незамедлительно сделаю это. — Ее слова прозвучал и резко. — А теперь пора в обратный путь.

Не оглянувшись, она пустила Уинстона в галоп и, едва держась в седле, направила в опустевшее поле.

Джеймс недоумевал, почему он разочарован, добившись того, чего хотел. Потом ему пришло в голову, что ее мертвое тело едва ли напишет портрет Айрис, и он пустился вдогонку за ней.

Глава 11

Петтибоун слышал быстрые шаги Дафны, которая вошла в оранжерею. Он не оглянулся, продолжая смотреть на удаляющихся в сторону пустошей верховых — Клариссу и Марлоу.

— Я слушаю вас, — сказал он, бросая последний взгляд на всадников и поворачиваясь к девушке.

Дафна заулыбалась и быстро присела в реверансе.

— Я только что узнала кое-что от моей леди — подумала, может, вам будет интересно. Похоже, художники его дружок согласились еще два раза свозить ее в город.

Петтибоун потрогал зеленый листок апельсинового деревца, стоявшего в декоративной кадке справа, и сорвал его.

— Куда именно?

— Она не знает. Не то чтобы я не пыталась выяснить — уверяю вас, я пыталась. Просто они еще не сказали ей.

Он начал медленно рвать листок, отрывая от него одну полоску за другой и воображая, что это толстая шея служанки.

— И что они получат за свои услуги?

— Деньги, хотя она не сказала сколько, — ответила Дафна, нагибаясь, чтобы поднять обрывки листка, которые Петтибоун ронял на землю.

Он выпустил из рук то, что осталось от листка, и снова повернулся к арочным окнам. Всадники уже исчезли из виду, но он продолжал стоять, обдумывая ситуацию. Два выезда в город — прекрасная возможность отбить Марлоу и заполучить леди Клариссу в свои руки. Ему придется быстро найти помощников, но это надо ждать, он и так слишком долго ждал.

Дафна деликатно кашлянула позади него.

— Спасибо, — поблагодарил Петтибоун, давая понять, что она больше не нужна ему, потом поле в карман и вынул три полкроны. Он повернулся к ней, и вид некрасивого круглого лица вызвал у него прилив желчи. — Вам за беспокойство. — Он уронил монетки на ее с готовностью протянутую ладонь.

Она сомкнула пальцы, а потом спрятала деньги в складках юбки.

Петтибоун был ей противен по той же причине, по которой она была полезна ему: из-за жадности, невзрачности и обыкновенности. Он прикинул, как далеко она может зайти в погоне за деньгами, но остановил себя. Он не будет мараться о таких, как Дафна. Ведь скоро он пойдет вверх — как только уберет с дороги Марлоу. Его отец в конце концов поймет, насколько он ценен для организации, и позволит ему занять то место, которого он заслуживает. Или он сам добьется своего — годы незаслуженного прозябания почти лишили его терпения и человечности.

— Что-нибудь еще? — спросила Дафна; шропширский акцент служанки внезапно стал ему еще неприятнее, чем всегда.

— Можете идти, — ответил он, — но дайте мне знать, если услышите еще что-нибудь.

Служанка неуклюже присела и торопливо вышла, побрякивая монетами в кармане.

В комнате все еще немного ощущался запах рвотной массы.

Кларисса держала у носа кувшин с терпентином и глубоко дышала. Что ж, она сама виновата.

Около часа назад ей пришлось отпустить Айрис — последствия предыдущей ночи оказались для девушки плачевными, она не могла бороться с ними.

— Бедная девочка, — сказала Кларисса, на этот раз вслух, сама себе не веря, что она так назвала Айрис. Мисс Беннетт с ее склонностью к интригам и скандальным приключениям, достойным скорее распутниц вдвое старше ее, не была ни бедной, ни девочкой.

Кларисса взяла кисть и тронула краску на палитре. Может быть, она слишком строга к Айрис?

Она нанесла мазок и отошла, чтобы оценить результат. Ей очень нравились сережки Айрис с алмазами и рубинами — совсем как ребенку. Хотя алчность, признавала она, неприемлема во всех своих проявлениях — во всяком случае, согласно Всевышнему.

Кларисса подняла глаза к потолку и вздохнула.

— Можно ли винить меня? — спросила она, оглядывая свою блузу и скучно-коричневого цвета мужской костюм. Маленький парижский портной замечательно доработал, но Кларисса устала от однообразия цвета и линий. Она мечтала о платье из набивного муслина и об атласных туфельках. А к ним еще нужна шляпка, украшенная перьями, — любимый стиль ее матери. Хоть что-нибудь — самую малость, лишь бы напоминало ей о том, кто она на самом деле.

Кларисса снова подошла к портрету и опустила кисть в терпентин. Она ощущала, что становится иной, не такой как раньше. Ей пришлось видеть, как за ночь изменилась ее мать, когда отец предал их. А теперь пришла пора стать другой.

И все из-за Джеймса. «Монахи» ужасали Клариссу, при мысли о том, что мать находится в заточении — другого слова она не могла подобрать, — ужас пробирал до костей. Но именно второе появление Джеймса в ее жизни перевернуло в ней все. Негодование в первый момент его появления перешло в неловкость их союза. Вожделение и долгая безответная привязанность к нему обернулись болью и смятением. При всей своей эмоциональности Кларисса знала, что долго ей такого накала чувств не выдержать, ничего хорошего из этого не выйдет.

Когда она смотрела на холст, то уже четко знала, где провести линию, положить тень, какой использовать тон, какой будет текстура, — видела, каким будет законченный портрет. Кларисса понимала, что ей предстоит подобным же образом поработать над собой. Заглянуть в день, когда они с матерью снова будут вместе, и решить, какой она сама должна стать, чтобы он наступил.

Прогулка с Джеймсом в этом смысле была удачной. Клариссу ужасала мысль о новой рискованной проделке Айрис, она согласилась молчать и держала свой рог на замке. Когда он стал настаивать, чтобы она извинилась перед глупенькой, испорченной девушкой, Клариссе стоило большого труда использовать свой кнут по назначению — на Уинстоне, а не на нем. Но она была начеку. Она даже получила удовольствие от верховой езды, хотя и не собиралась говорить об этом Джеймсу. Ненавистные брюки на этот раз оказались предпочтительнее платья — в них сидеть на лошади было куда удобнее.

Кларисса ополоснула кисть и теперь изучала палитру. Та Кларисса, какой она была на судне, отличалась неумеренной вспыльчивостью, совершенно неприемлемой в Кенвуд-Хаусе. Избыточная эмоциональность и вспышки гнева в лучшем случае удивили бы Беннеттов. А в худшем? Во время прогулки Джеймс ясно дал ей понять, что им нельзя вызывать подозрения.

Она окунула кисточку из соболя в краску приглушенного тона. Сен-Мишель не одобрял ее практику, находил ее расточительной. Большинство художников в начале работы пользовались одним практичным тоном. Кларисса хотела, чтобы портрет был единым целым от начала до конца. Она широким мазком обрисовала границы фона, с удовольствием оценив результат.