Как в кино - Юлия Александровна Лавряшина

пианист. Точнее, был им, пока не приключилось вот это…

Она негромко ахнула:

– Боже мой! Когда это произошло?

– Уже давно. Много-много лет назад. Но я до сих пор думаю о себе именно так: «Я – пианист».

– Вы… Вы что-то окончили?

– Ну разумеется! Мерзляковку. В смысле музыкальное училище при консерватории, потом саму консерваторию.

– Нашу? Имени Чайковского?

– Ее. Знаете, я был довольно известен. Гастролировал за рубежом.

– Господи, как жаль…

– Ну да что теперь! Я нашел себя в работе на земле.

– Но ведь это…

– Грязно?

Она покачала головой:

– Нет, я хотела сказать: тяжело.

– Ну я же не старик! И потом, я не все делаю сам, – усмехнулся Антон. Теперь он смог поднять глаза. – У меня своя компания ландшафтного дизайна.

– В самом деле?! – удивилась Ася. – А как же этот ваш… хозяин?

Протяжно вздохнув, он признался:

– Нет никакого хозяина. Это мой дом. И мой сад. Я принял вас за «черного риелтора», поэтому и соврал… А потом никак не мог признаться. Простите.

На секунду застыв с приоткрытым ртом, Лиза вдруг громко расхохоталась. Кажется, впервые за все это время.

– Ну вы даете! Решили, что я убью вас?

– Всякое бывает. – Антон тоже рассмеялся.

Ни малейшей неловкости он почему-то не чувствовал. Напротив, ему стало так легко, точно удалось высвободиться от пут, сковывавших его в последние дни. И всей кожей ощутил, как тепло в ее доме, и как приятно пахнет, и до чего вкусный чай… Каким-то невообразимым образом все это сложилось в единый объемный узор из образов и ароматов, в котором вырисовалось: наитие, подсказавшее, что стоит остановить выбор на этой женщине, было правильным. Кто знает, может, самым правильным в его жизни.

* * *

Одна кровь, а такие разные.

Мысленно Ася то и дело рисовала рядом с Воскресенским образ его сестры и разочаровывалась вновь и вновь. Лиза теплая, умная, готова выслушать и понять. А из ее брата так и выпирает легковесность, хоть Воскресенский и мрачно злился всю дорогу, и даже пытался избавиться от Аси, которая через секунду пожалела, что попросилась с ним на «Мосфильм». Но отказываться было уже неловко. Что за бред – метаться туда-сюда?

Нет, ей ужасно хотелось попасть на главную киностудию страны, особенно побывать в павильонах, где наверняка идут съемки! Только не с Воскресенским бы. Слишком уж он… Самовлюбленный, что ли? Может, темные кудряшки придают ему вид человека, который только о том и думает, как он выглядит и какое производит впечатление? Пытается косить под студента? Глупо. Зачем это состоявшемуся режиссеру? Объективно выглядит он действительно моложе своих тридцати с… Сколько там ему? Не важно.

– А вы с Лизой родные брат с сестрой? Или…

Этот вопрос у нее вырвался, когда они уже миновали проходную «Мосфильма», причем Ася не испытала никакого трепета, даже стало обидно как-то… Воскресенский взглянул на нее с таким видом, будто заговорил куст. Кажется, до него даже не сразу дошло, о чем она спрашивает. Но ответил связно:

– Конечно, родные, хоть и не похожи внешне.

«Да вы и внутренне не похожи», – подумала Ася, стараясь держаться от него подальше, слишком уж стильным он выглядел, на его фоне она – дворовая девчонка. Или ей просто не удается до конца простить ему тот ужас, который пережила ночью на пустынном шоссе? Ася поймала себя на желании вмазать Воскресенскому кулаком между лопатками, чтобы с него слетел этот заносчивый вид столичного метросексуала. Так и кажется, что он постоянно любуется собой в невидимом другим зеркале…

Все в нем вызывало гадливость: и то, как он здоровался с коллегами, отвратительно изображая радость, которая гасла тут же, как они проходили, словно ее и не было! Только видела это одна Ася. И то, что Воскресенский всем подряд предлагал «пересечься и поболтать»… Асю просто мутило от затертой бессмысленности этих слов. Разговаривать он не умеет? Только болтать? Не читал Левитанского, что ли: «Жизнь прошла – как не было. Не поговорили»? Не пугает?

А уж то, как его пальцы скользили по длинным волосам знакомых девушек, спускаясь на руку, намекая на сокровенное пожатие. Но не при всех же, намек на продолжение… А они извиваются миногами, льнут, шепчут что-то неразборчивое, над чем Воскресенский противно хихикает. Как этот тип мог понравиться ей на лекции?!

«Он тупой, пошлый и мерзкий», – решила Ася уже спустя пять минут. Улучив момент, когда Воскресенский опять чмокал воздух возле чужого уха, она скользнула в боковой проход и бросилась бежать. Уж если погружаться в магические пучины «Мосфильма», то без этого примитивного существа, для которого кино – это прежде всего тусовка, а не искусство.

Его фильмы Ася посмотреть еще не успела: накануне вечером у бабушки случился приступ, пришлось вызывать скорую, а врач настоял на немедленной госпитализации.

– Там же нет телевизора, – расплакалась Ася, наспех собирая вещи. – Что ей делать?

– Поверьте, вашей бабушке сейчас будет не до телевизора. По крайней мере, в ближайшие дни. А если полегчает, ее переведут в отделение, там есть телевизор в холле.

Только когда все уехали и тишина сдавила уши, Ася неожиданно сообразила: «Он сказал “если”, а не “когда”… Должен был сказать: “Когда вашей бабушке станет легче”. Как он мог этого не заметить?!»

Ответ лежал на поверхности: доктор не работал со словами, не придавал значения важности каждого из них. Нет, конечно, каждый медик понимал, что нельзя в лоб говорить больному, как мало у него шансов выкарабкаться. Она читала, как немецкий доктор заявил нечто подобное Евстигнееву, выложил правду-матку и убил великого артиста еще до операции… Ася стиснула кулачки: «Пусть бабушкин лечащий врач окажется умнее!»

Почудилось, будто в доме сразу стало прохладнее. Не находя себе места, она бродила по комнатам, перекладывала, выбрасывала какие-то вещи, но спроси у нее – что именно, ответить не сумела бы…

А во сне неожиданно переселилась в другую квартиру, четырехкомнатную. С чего ей вдруг приснилась такая? Дверь в подъезд была открыта, наверное, переезд был в самом разгаре, соседки заглядывали, интересовались планировкой, составом семьи. Что она отвечала им?

Потом появилась бабушка и произнесла просительно:

– Асенька, нальешь мне водички?

Она мгновенно проснулась, села на кровати: «Бабушка!» Страшно стало взять телефон, вдруг там то сообщение, которого ей не хочется видеть? Никогда.

Только после чашки кофе набралась храбрости, заглянула… Никаких сообщений не оказалось, но это не особенно успокоило – вряд ли врачи посылают эсэмэски родственникам пациентов.

Медленно вымыв чашку, Ася позвонила в реанимацию и услышала пугающее:

– Состояние стабильно тяжелое. Посещения запрещены.

Больше ничего спросить Ася не успела.