Рай-отдел - Юрий Павлович Валин

Да ты вообще с живого не слезешь! — возмутился начоперот. — Заладил как баба. Я же объяснял, шли мы в спокойный и мирный год, пистоль я взял чисто по привычке. Без него могли обойтись. И обошлись! И нечего мне нервы трепать — свое оружие имей и таскай. Сейчас я тебе выдам, хочешь временно, хочешь, выпишу на постоянно. Надежнейшая пушка и патронов поболее…

— Хм… — Игорь с противоречивым чувством взял «надежнейшую пушку».

Насчет надежности товарищ начоперот не сбрехнул — ломаться или клинить тут было нечему.

— Чего «хм»? — Вано стряхнул с поцарапанного приклада комки ваты — оружие, прикрытое видавшей виды фуфайкой, хранилось в нижнем ящике громоздкого начоперотовского комода. — Отечественное, проверенное. Ни единой осечки!

— Верю, — Игорь с некоторой опаской открыл затвор. — А ты его когда-нибудь чистил?

— А как же! Но то давно было, — дипломатично признал начальник ПМБД-Я.

— И как эту фузею звать?

«Фузея» оказалась карабином Бердана, облегченным до полного минимализма: предохранительная скоба отсутствовала, вместо спускового крючка — округлая сиротливая пипка.

— Не автомат, конечно, но редкой надежности штуковина, — пояснял начоперот. — Патроны — зверь! Дымноватые, этого не отнять. Зато двадцать две штуки!

— Так, может, ты себе такой агрегат оставишь? — Игорь глянул на безобразную царапину на верхней трети ложа — ее пытались сгладить ножом, но не особо преуспели. — Сразу видно, глубоко памятная тебе вещь.

— Это уж точно, — хмуро признал Вано. — Но маузер мне тоже памятен, да и вообще… Короче, пользуйся, пока себе по руке что-нибудь посовременнее не подберешь. Неровен час, начнется у нас на Посту полная боевая готовность, а ты с одним дурацким ломиком.

Хозинспектор взвесил карабин:

— Да, этот будет поувесистее гвоздодера. Я «бердана» в порядок приведу, а ты не стесняйся, рассказывай. Ведь пованивает малость карабинчик.

— Что, тоже чуешь? — без особого удивления буркнул начоперот. — Что делать, трофеи случаются разные…

Игорь, вооружившись ножом, надфилями и шлифовальными шкурками, приводил в порядок ложе разобранного «бердана», а юный ветеран посопел-посопел, набулькал себе в стакан «Ессентуков» и повел повествование:

— Я как чувствовал — высовываюсь за дверь, а сам думаю — «зря сразу шапку не взял»…

…Серое небо гулко вздыхало — резкие, неохотно затихающие отзвуки накатывали издали, вибрировали над крышами, угасали неохотно и долго. Орудия…

Мимо спешно прокатил лихач: в коляске трое, один из седоков резко и возбужденно взмахивал тростью. Народу на тротуарах было предостаточно: лица и встревоженные, и шалые, и боязливые. Вот продавцов-газетчиков как назло нет…

…— В Кожевниках у Цинделя[6] самое их гнездо. Фабричным заводилам пятьсот револьверов роздано…

…— Бежать из Москвы надо-с. Ей-богу, бежать! Сергей Митрофанович еще третьего дня-с как…

…— А они палить взялись прямком с баррикады, да с боков из форточек…

Это был он — грозный и трагический декабрь 1905-го…

Шапку Ванька впопыхах не нашел, схватил напарникову — тот держал в запасе новомодную, бело-синюю лыжную шапочку, с округлой литерой «Д» на лбу, говорил что вроде как «в ушах не так стреляет, когда сырость». Причуды стариковские — у керстов какие болезни ушей? Разве только воспоминания о прежних хворях. Шапчонка, конечно, еще та: завязки глуповатые, цвет, и вообще… Но тут ни минуты нельзя терять. Оружейка заперта, топорик под ватник и на улицу…

Иван мчался по Спасоналивковскому, кое-где из дворов выглядывали любопытные и трусоватые обыватели. Эх, мещанская прослойка, не поднять таких на самодержавие, не вывести на улицу. Обречена революция. А ведь на целых двенадцать лет раньше можно было страну к свободе и рабочей власти повернуть…

Многое знал про тот легендарный декабрь Ванька. И про героическую оборону Пресни, и про штурм училища Фидлера[7]. Живы были еще те люди, порой вспоминали о баррикадах под стопку горькой, а то и просто так. Многое заслонила Октябрьская победа, но не всё. По-разному к далекому 1905-му году народ относился, говорили, что напрасно так рано начали, что специально отдельные хитрые заводчики и попы рабочих подзуживали. Да только к чему тень на плетень наводить? Не созрели еще массы в тот год. Но разве не героически и легендарны те дни⁈ Эх, взять бы тогда Николаевский вокзал, не пустить гвардейские полки из Питера. Отстояли бы Москву, а там кумачовая зарница по все стране разгорелась бы…

У-гух — вздыхало небо очередным орудийным выстрелом. Где бьют, непонятно — эхо меж стен и заборов блудит, путает направления. В орудиях Ванька не особо разбирался, но был уверен, что трехдюймовое. Что в керстах хорошо, так это знанье, непонятно откуда задарма полученное…

Улица Полянка… пустая, только кучка граждан на углу толчется, у одного под господским пальто угадывается мундир… Лучше обогнуть, не задерживаться. Вот заорали:

— Эй, куда, охвостень? Стой, говорю!

Это Ивану или тому мальчишке, что улицу у лавки перебегал? Выяснять незачем — с разбегу на забор, спрыгнуть во двор, потом наискось… За спиной осыпалась развалившаяся поленница… запаслись как на полярной зимовке, мещане-дармоеды…

Через ворота пришлось перелазить — заперлись наглухо. Сбоку за забором гулко взлаяла барбосина, вот же откормили зверя, купчишки проклятые…

Увязая в снегу и чуть не потеряв сапог, керст преодолел голый сад, вспрыгнул на очередной забор — переулок был пуст, только вдалеке семенила баба с двумя корзинами. За домами сухо треснуло, сразу еще и еще… Револьвер! Может, и раньше стреляли, в скрипе снега и гавканьи озверелого бобика разве разберешь. О, а это точно винтовка…

Ванька перебежал переулок, стараясь двигаться вдоль забора и не особо отсвечивать. Нужно было проскользнуть к углу Монетчикова переулка — там Типография Сытина, можно сказать, основная пролетарская цитадель Замоскворечья с серьезной боевой дружиной. Они там долго держались, пока типографию царские каратели прямой наводкой из пушек не сожгли.

Обречена революция, это Иван знал и понимал. Не изменит историю ни вмешательство одного-единственного, застрявшего между жизнью и смертью, человека, ни даже вооруженной группы решительных керстов. В том смысле, что отдельный