Фатальная ошибка опера Федотова - Мария Зайцева

раз от наслаждения.

Качаю ее на волнах этого кайфа, делюсь с ней шедро всем, что чувствую сам, глажу, трогаю, целую. Беру.

Полностью, до конца. Неторопливо, постепенно ускоряясь, чутко ловя каждый, самый маленький ответ на мои движения.

Мы с ней сейчас — словно две текучие капли воды на стекле. Сливаемся, стремясь стать одним.

И становимся.

И движемся в едином, самом правильном, самом сладком из всех возможных, ритме.

И если раньше я думал, что занимаюсь сексом, то сейчас приходит осознание, что вообще не это делаю. Нельзя назвать то, что происходит между нами, сексом.

Это что-то другое.

Абсолютно другое.

___________________________________

Мы другие, мы с тобой другие

Если вместе, если все в одно

Не бывают чудеса такими,

Не снимают про таких кино

Невозможно передать словами

Нереально звуком оттенить

То, что происходит между нами

Что и после смерти не забыть

Мы когда-то станем облаками

И, несясь стремглав по небесам

Будем целоваться над полями

И сливаться в капли по зонтам.

М. Зайцева. 13.11.2023

Глава 24

— Слушай, у меня дежавю… — я рассматриваю аппетитную фигурку, упакованную в шелковый халат. На фоне окна она смотрится роскошной картиной в рамке.

И дежавю у меня вообще не просто так.

Была потому что такая диспозиция уже, именно здесь, в этой комнате, и по времени так же, с утра. Расставлены фигуры на доске одинаково: я — в кровати, голый. Она — у окна, в халатике, нежно обнимающем обнаженное тело…Из отсутствующих на данный момент показателей — моя головная боль и дичайшее похмелье. Из новинок — сладкий послесексовый расслабон и парочка засосов на груди и ближе к паху. Захарова оказалась той еще маньячкой.

И сейчас я могу эти ощущения либо подтвердить, либо не подтвердить… Следственный эксперимент, мать его…

Выкинет она меня опять из постели и из своей жизни, в этот раз окончательно, или нет? Квест блядский…

— Да? И как ощущения? К врачу, может? Говорят, это какое-то психическое расстройство… — Захарова щурится на меня чуть насмешливо, складывает руки под грудью. И я неосознанно залипаю на шелковую ткань, туго обнявшую две самые зачетные троечки в моей жизни. Вспоминаю, какие они наощупь упругие и одновременно мягкие, а соски — розовые, острые, особенно если зубами чуть-чуть прихватить. С намеком…

И прямо на моих глазах в этот момент происходит чудо: то ли от взгляда, на редкость, наверно, интенсивно разбойного, то ли от прохлады, на шелке четко обозначаются заманчивые вершинки… И губы сохнут от дикого желания потрогать их языком прямо через ткань халатика…

Сглатываю, не в силах взгляд отвести, и Захарова, чуть смутившись, хмурится и пытается прикрыться.

— Иди сюда… — прошу я, именно прошу, не приказываю, не реагируя на подкол, вообще мимо ушей его пропуская. И руку протягиваю. В голове мелькает опасение, что сейчас-то я по этим рукам и отхвачу, но не тянуться к ней не могу.

Мы такое делали ночью, черт… У меня никогда не было ничего подобного. И не про физику я сейчас, а про другое. Про что-то определенно другое, чему в это мгновение названия не находится в голове.

И будет жутко обломно, если Захарова сейчас поведет себя, как сука последняя.

Как вчера, в клубе.

Не хочу этого страшно, опасаюсь до дрожи в животе.

И смотрю на нее, такую манящую, такую нежную в этом светлом шелке, с небрежно убранными наверх волосами и яркими засосами на шее. Потому что я тоже тот еще маньяк, на самом деле.

И за ночь мы славно поманьячили…

Захарова смотрит мне в глаза целую вечную минуту… А затем делает движение, легкое, не движение даже, а, скорее, намек на него, ко мне.

И этого достаточно, чтоб я начал действовать.

Легко и плавно перетекаю вперед и прихватываю сладкую добычу за скользкий шелк. Дергаю к себе, так, что устоять не может, с тихим вскриком падает на меня, машинально пытается удержаться за плечи.

А я зарываюсь лицом в волнующую ложбинку на груди, раздвигаю носом полы халатика и жадно вжимаюсь губами прямо в нежную кожу. У-у-у! Супер!

Ася ахает и как-то по-особенному, податливо и упруго, гнется в моих руках, запрокидывает лицо, дрожит, ладони скользят по плечам, безостановочно и хаотично двигаются, то чуть ниже, сжимая пальцы чуть ли не до легкой боли, то выше, по шее и царапая ногтями затылок. И у меня каждый раз, когда она так делает, по коже мороз расползается.

Сладко, так сладко!

Клянусь, это самая сладкая женщина, что у меня была! Ради этого стоило столько переживать. Такой не жалко всех сожженных нервов в мире!

— Ася, Асенька… — шепчу я, двигаясь губами выше, ловя мурашки на белой коже, уже покрывающейся красными пятнами возбуждения, — хорошая моя… Хочу тебя, не могу… Да?

Мне сейчас почему-то очень важен ее ответ. Ее осознанное, правильное “да”.

Словно это утро будет определяющим в том, что произойдет между нами дальше.

Ночь была офигенной, но там мы, скорее, вливались друг в друга, неистово и жадно, соскучившись и, на контрасте с диким выяснением отношений, стремясь восполнить это нежностью.

А сейчас у нас происходит разговор.

Осмысленный.

И мое “да?” звучит, как предложение.

А ее “да” должно быть согласием. Не только на то, что дальше будет, в ближайший час. Тут мне ее согласие не требуется, и без того все ясно.

Нет, согласие на то, что потом случится. Согласие на нас. И мне хочется его, этого согласия, я в нем нуждаюсь! И все готов сделать, что получить, чтоб добиться!

Потому скольжу языком по шее, мягко и нежно прикусывая сладкое местечко внизу, у впадинки между ключицами. Я вчера разведал его, знаю, как она дрожать начинает, стоит лишь коснуться…

Я ее всю заглажу, затискаю, залижу… Я не выпущу ее теперь! Она настолько моя, что невозможно представить другой расклад. И страшно вспомнить вчерашний день, когда я думал по-другому…

Ася, чуть дрогнув, когда касаюсь губами заветного места на шее, тем не менее, не теряет голову,  останавливается и чуть напрягает руки, чтоб оттянуть меня от себя. Затем