Написать президента - Лев Горький

там уже сяду за «Навуходоносора», и будет мне не до мемуаров.

— Тогда до завтра. — Вика поднялась. — Кстати, посуду за тебя я мыть не намерена. Займись сам или домработницу найми. Ты у нас теперь жених богатый, прямо на зависть.

Она ядовито хихикнула, а я мрачно засопел.

Возиться с грязными тарелками и стаканами ненавижу, и пока не привык, что мне не нужно больше экономить, с замиранием сердца ждать роялти от прижимистых издателей. Купить посудомоечную машину что ли… Хотя для этого придется договориться с Анной Ивановной об установке, а от мысли, что придется с хозяйкой общаться, пусть и по телефону, у меня леденел желудок.

Но чистая посуда еще не кончилась, а грязная — не начала выпадать из раковины, так что я решил на эту проблему временно забить.

Клуб собирался в библиотеке имени Грина, в маленьком зале кофейни, откуда к нашему приходу выгоняли посетителей. Оказавшись в зале большом, где бурлила обычная жизнь, я первым делом отправился к стойке, чтобы в обмен на деньги получить двойную порцию самого крепкого эспрессо — недосып гирями висел на спине, тянул веки вниз, набивал голову стекловатой, впрыскивал в мышцы густую жижу усталости.

А когда развернулся, то обнаружил, что в очереди за мной стоит знакомая литературная барышня.

— Привет! — воскликнула она, белозубо улыбаясь. — Ты на клуб?

Звали барышню Илоной. Была она кудрява, круглоглаза, общительна и дружелюбна. Писала что-то для подростков, не без успеха, и крутилась во всех без исключения литературных кругах, не из-за неразборчивости, а благодаря энтузиазму белочки, которая только угодила в колесо и еще не понимает, где оказалась и чем это ей грозит.

— Привет, — без особой радости отозвался я.

— Тогда подожди нас, мы сейчас. Это… — Илона назвала имена, но я их тут же забыл: двое парней, габаритами похожие на грузчиков, с нелепыми бородками на детских физиономиях показались мне схожими, точно братья.

Выглядели они типичными посетителями веган-баров и барбершопов, носителями брючек повыше лодыжек и ездоками на электросамокатах, истинным наказанием пешеходов. На меня они таращились с непонятной враждебностью, похоже, я казался им соперником в борьбе за внимание девушки.

— Я прочитала твою «Надежду», — сообщила Илона, когда ей выдали стаканчик с кофе. — Очень, очень впечатляет, особенно тот момент, где он насилует ее половником в задний проход… Многое говорит нам о положении женщины в современном обществе и о патриархальной сущности мужчины!

Вот тут я пожалел, что приехал; лучше бы спрятался в каком-нибудь подвале с бомжами.

Эпизод с половником меня заставила воткнуть Пальтишкина, пустив в ход обычный шантаж — либо ты текст меняешь, либо идешь лесом, весь из себя свободный и гордый творец, причем идешь навсегда и про ИЕП забываешь, иеп твою мать… Я обозлился тогда, психанул и швырнул телефон в стену, но обычное изнасилование все же «украсил» таким образом, хотя мне было и противно, и обидно, и грустно.

И вот теперь меня за это хвалят! Зараза!

— …особенно классно, что половник — серебряный! — продолжала Илона, ничуть не интересуясь эмоциями, которые я даже показать не мог: автор, тебе же курят фимиам, так вдыхай его с благодарностью и улыбайся. — Серебро — это женский металл, лунный! Половник же — фаллический символ, мужской! Объединение двух начал дает нам могучий образ, конгруэнтно отражающий амбивалентную природу домашнего насилия.

Я уже не помнил, с какого фига сделал половник серебряным. Решил пошутить, что ли?

— Э, спасибо, — влез я в этот поток излияний. — Очень рад, что книга тебе понравилась.

— Да-да-да! — Она едва не захлопала в ладоши, словно маленькая девочка. — Автограф! Если бы я знала, что ты сегодня придешь, то обязательно принесла бы твою книгу! Кстати! Ты едешь на «Литературу свободы»?

Тут я отхлебнул эспрессо, чтобы развеять туман в голове.

Да, меня позвали на главную ежегодную конференцию в Подмосковье, которая вроде бы уже скоро, вот почти сейчас, хотя точные даты из башки у меня испарились. Ну ничего, организаторы выйдут на связь, ведь они еще не сообщили, что от меня надо и каким именно образом я буду там изображать великого писателя.

— Кстати! — воскликнула Илона, не дожидаясь ответа. — А ты не хочешь еще и к нам?

— Куда к вам?

— А на клуб к Денису Игоревичу. Паша и Артем… — Ага, вот как зовут ее спутников. — …тоже туда ходят. Нам очень нравится. Он такие умные вещи говорит… Закачаешься!

Денис Игоревич — это у нас Тельцов, плоть и тело современной русской литературы. Собирает он под десницей своей и шуйцей младых литераторов, в основном литераторок, конечно, и распускает перед ними павлиний хвост, токует, словно тетерев на древе, и занимается этим не первый год. Результат — настоящая маленькая секта «тельчат», когорта оболваненной фанатичной молодежи, готовая за своего кумира и в огонь и в воду.

Самое страшное было в том, что они не понимали: шансов вырасти и стать кем-то у них нет; над ними воздвиглись, заслонив солнце и свет, усы Тельцова, его хвастливая болтовня и ревнивый взгляд. Узрев талант, он уничтожал его с иезуитской хитростью, так что сама жертва не понимала, что случилось, она переставала сочинять, ей просто больше не хотелось, было стыдно и неудобно пробовать.

Зачем писать, если есть великие тексты достославного гуры, которые не переплюнуть?

Я и не знал, что Илона связалась с «тельчатами», пошла по этой скользкой дорожке… Что же, выпьем кофе за помин души ее творческой, мир праху доброты ее, искренности неподдельной, умения мыслить небанально, не по указке…

Понятно теперь, отчего несет она всякий бред о «патриархальной сущности мужчины». Тельцов зорко следит, чтобы повесточка отражалась как в его текстах, так и в сочинениях тех, с кем он работает, и не потому, что он такой уж сторонник феминизма или ЛГБТ или озабочен экологией. Нет. Просто это все хорошо «продается» в определенных кругах, а в другие круги — рая, или ада, тут уж как посмотреть — без повесточки наперевес вообще не пустят.

— А в сегодняшнем тексте мне понравилось тонкое отображение жизни современного города!

Услышав это, я напрягся, поскольку совершенно забыл, какой роман мы будем обсуждать. В прошлый раз была свежая Пряхина, в очередной раз выпрыгнувшая из юбки, чтобы показать любовь на фоне ужасов сталинского тоталитаризма, в позапрошлый — «Гнилые яблоки на снегу» Елисеева, розово-на-белый толстенный фолиант о становлении рынка в России… Сегодня кто?

Мы вошли в малый зал, и у меня от сердца отлегло: я увидел на столе знакомый томик.

«Дни хвостика», примитивный и кривой, но очень трогательный и жалостливый роман, написанный