Необъятный мир: Как животные ощущают скрытую от нас реальность - Эд Йонг

предназначенном для того, чтобы вызывать боль. Боль, предупреждающая животное об опасности или повреждении, очень важна для выживания. И хотя нет такого существа, которому нечего остерегаться, разным животным нужно избегать разного и вырабатывать нечувствительность к разному. Поэтому очень непросто бывает понять, что может причинить боль животному, испытывает ли оно боль в данный момент и способно ли испытывать ее вообще.

В начале XX в. нейрофизиолог Чарльз Скотт Шеррингтон заметил, что в коже имеется «набор нервных окончаний, особое назначение которых состоит в том, чтобы активироваться стимулами, наносящими ущерб коже»{293}. Эти нервы, будучи соединенными с мозгом, «вызывают боль в коже», однако они способны запускать защитные рефлексы, «лишенные психического содержания», даже если эта связь прервана. Собака, например, даже после травмы позвоночника будет отдергивать лапу при сильном нажатии. Шеррингтону нужен был отдельный термин, обозначающий простое улавливание вредоносных стимулов в противовес болезненным ощущениям, которые они вызывают. Преимущество этого термина состояло бы в «более высокой объективности». Так Шеррингтон ввел в науку понятие ноцицепции.

Сейчас, столетие с лишним спустя, ученые и философы по-прежнему разделяют ноцицепцию и боль{294}. Ноцицепция – это сенсорный процесс, посредством которого мы детектируем повреждения. Боль – это последующее страдание. Когда я на прошлой неделе нечаянно схватил горячую кастрюлю, ноцицепторы моей кожи уловили обжигающую температуру. Это ноцицепция – она включила рефлекс, заставивший меня отдернуть руку, не дожидаясь осознания происходящего. Вскоре после этого сигналы от ноцицепторов добрались до мозга, где и возникло ощущение дискомфорта и стресса. Это боль. Ноцицепция и боль связаны самым тесным образом – и все же принципиально различны. Ноцицепция происходила в моей руке (и спинном мозге), тогда как боль порождалась головным мозгом. Это сенсорная и эмоциональная стороны одного явления, которые большинству людей кажутся неотделимыми друг от друга.

И тем не менее они могут быть разделены. Фантомные ощущения в ампутированной конечности – это боль без ноцицепции. Есть люди, которые от природы – с самого рождения – нечувствительны к боли{295}. Те ощущения, которые другим кажутся болезненными, они просто осознают, не испытывая страданий и дискомфорта[98]. Этот эффект воспроизводят некоторые болеутоляющие, которые действуют на центральную нервную систему, не затрагивая ноцицепцию. «Я принимала викодин после операции на челюсти, – рассказывает нейробиолог Робин Крук, специализирующаяся на изучении боли. – Все ощущения по-прежнему присутствовали, я их осознавала, но меня они не беспокоили». Кроме того, человек может научиться игнорировать воздействие, на которое реагируют ноцицепторы, или даже наслаждаться источниками этого воздействия, такими, как горчица, жгучий перец или высокая температура[99].

Уточню, что отделение ноцицепции от боли ни в коем случае не означает, что вторая менее реальна. Страдающим хроническими болевыми расстройствами (особенно женщинам) долго не верили; врачи не считали нужным их лечить{296}. Таких людей ошибочно уверяли, что все их страдания существуют исключительно у них в голове или вызваны психическими проблемами, например тревожностью. Боль очень легко объявить выдумкой, потому что она субъективна. Поскольку мы, увы, никак не изживем дуализм – устаревшее представление, что сознание и тело существуют отдельно, – люди часто понимают «субъективное» как «сомнительное», а «психологическое» как «воображаемое». Это очень вредное заблуждение. Нельзя сказать, что ноцицепция – это физиологический процесс в нашем теле, а боль – психологический в нашем сознании. Оба они порождаются срабатыванием нейронов. Просто ноцицепция у человека может ограничиваться периферической нервной системой, а боль никогда не обходится без участия мозга. Боль требует некоторой степени осознанности, ноцицепция существует и без нее.

Ноцицепция – древнее чувство. Она настолько широко распространена в царстве животных и настолько неизменна, что ноцицепторы человека, курицы, форели, голожаберного моллюска и дрозофилы подавляются одним и тем же классом химических веществ – опиоидами{297}, хотя эти создания разделены эволюционной пропастью примерно в 800 млн лет. Но поскольку боль субъективна, трудно определить, кто из животных ее испытывает. Собственно, нам бывает нелегко разобраться и в ощущениях собственных сородичей. «Когда вы жалуетесь, что у вас голова раскалывается от боли, я не знаю точно, что вы в данный момент испытываете, – говорит мне Крук. – А ведь мы принадлежим к одному виду, и мозг у нас по большому счету одинаковый». В исследовании человеческой боли ученые по-прежнему опираются на слова тех, кто ее ощущает, а животные о своих ощущениях, понятно, рассказать не могут[100]. Единственное, что нам остается, – гадать об этом на кофейной гуще их поведения.

Ущипните хомяка (или голого землекопа) за лапку – он ее отдернет и, может, начнет зализывать и нянчить. Предложите ему болеутоляющее – он его примет. То же самое сделал бы в аналогичной ситуации и человек, и поскольку мозг грызуна достаточно схож с нашим, мы можем прийти ко вполне разумному заключению, что его ноцицептивный рефлекс сопровождается болью. Однако такие доказательства по аналогии всегда ущербны, особенно когда мы имеем дело с животными, тело и нервная система которых очень сильно отличаются от наших. Пиявка съеживается, если ее ущипнуть, но как расценивать это действие – как аналог человеческого страдания или как бессознательное отдергивание руки от горячей кастрюли? Бывает, что животные скрывают свою боль. Общественное животное может скулить или повизгивать, зовя на помощь, однако раненая антилопа, скорее всего, постарается тихо терпеть, чтобы не выдать своего бессилия льву. Признаки боли, вероятно, будут разными у разных видов{298}. Как же тогда понять, больно ли животному?

Для многих мыслителей прошлого, считавших животных неспособными на эмоции и сознательные переживания, этот вопрос не имел смысла{299}. Дуалист XVII в. Рене Декарт называл животных автоматами. Философ и священник Николя Мальбранш, излагая взгляды Декарта, писал, что «животные едят без удовольствия; они кричат не от страдания; они растут, не зная того; они ничего не желают; ничего не боятся; ничего не познают»[101]. За последние десятилетия представления поменялись, и теперь большинство ученых сходятся во мнении, что млекопитающие боль ощущают. Однако по поводу других животных, в том числе рыб, насекомых и ракообразных, до сих пор не утихают ожесточенные дебаты[102]{300}. Корень этих труднопреодолимых разногласий – в разграничении ноцицепции и боли. Это разграничение – «пережиток стремления подчеркнуть разницу между человеком и другими животными, или между "высшими" животными и "низшими"», писал Дональд Брум, биолог, специализирующийся на защите животных{301}. В конце концов, когда речь идет о других чувствах, мы не подбираем отдельные термины для работы сенсорных рецепторов и субъективных переживаний, производимых мозгом. Специалисты по глазам не ломают копья, доказывая, что зрение – это у человека, а у рыб лишь фоторецепция.

Но как мы знаем из предыдущих глав, разница между тем, что улавливают клетки сетчатки, и сознательным переживанием зрения действительно существует. И соответствующие ученые действительно разделяют простую фоторецепцию и пространственное зрение – вспомним четыре стадии эволюции глаза по Дану-Эрику Нильссону. Они предполагают, что некоторые существа, такие как гребешок, могут не укладываться в наши представления о зрении своим умением видеть без картинки. Они признают, что некоторые составляющие нашего зрительного мира – например, цвет – представляют собой конструкты мозга и что животные вроде рака-богомола, способные улавливать световые волны разной длины, могут не воспринимать цвет в принципе.

Химические чувства – обоняние и вкус – тоже обеспечивают возможность улавливать стимул и реагировать на него, не осознавая того. Собственно, этим вы сейчас и занимаетесь. Вкусовые рецепторы расположены у человека по всему телу – нет, не на коже и не на ступнях, а на внутренних органах{302}. Рецепторы сладкого в нашем кишечнике контролируют выработку гормонов, регулирующих аппетит. Рецепторы горького в легких распознают аллергены и запускают иммунный отклик. Все это происходит без участия нашего сознания. Точно так же вкусовые рецепторы на ногах комара включают рефлекс, заставляющий его убраться подальше от репеллента, но не передают никаких сведений в мозг своего обладателя. Вкусовые рецепторы на крыльях мухи запускают «умывательный» рефлекс, уловив присутствие микробов, но от мухи при этом не требуется знать, что такое микроб или крыло. Для стороннего наблюдателя эти поведенческие реакции выглядят точь-в-точь как отвращение, но мы не можем даже предположить, возникают ли подобные эмоции в мозге насекомого.

Брум совершенно прав, утверждая, что мы редко различаем неосознанный акт чувствования и субъективное переживание, которое он за собой влечет. Но это не потому, что различия нет, а потому, что обычно оно не имеет значения. Вопросы о том, что видит гребешок, или видят ли птицы и человек один и тот же красный цвет, представляют, скорее, философский интерес. Различие же между болью и ноцицепцией – это вопрос нравственно,