Тайник комиссара - Вячеслав Имшенецкий

Петька тяжело слез с камня, пошатываясь, подошел, наклонился над Мулековым и спокойно сказал:

— Придуривается.

— Петька, а зачем ему придуриваться, видишь, как его корежит?

— Не тепло ему нужно, а костер. Сигнал самолету дать. Слышите!

Торбеев поднял к небу лицо. Подставил ладонь к уху, прислушался. В темном небе отчетливо послышался мягкий рокот самолетного двигателя. Гул нарастал. Задрожали скалы. В темноте вспыхнул синий луч небольшого прожектора, и гул стал удаляться.

Потом видно было, как далеко на западе мелькнули огоньки разворачивающегося самолета, и снова шум стал нарастать. Мулеков рывком вскочил вдруг на связанные ноги и закричал во все горло:

— Я — Прозелит. Я — Прозелит! Применяйте парашюты! — Он кричал так пронзительно, что, казалось, заглушал шум двигателей вражеского самолета.

В небе словно услышали визг Хорька. Самолет дал круг и пошел на снижение. Теперь уже четыре прожектора, два синих и два зеленых, шарили по земле, высвечивая пики скал и отдельные деревья. Через специальный усилитель с самолета раздался голос:

«Прозелит, Прозелит! Я — Цунами, зажигайте костры!»

Но Прозелит, или по-русски новообращенный, уже лежал в глубоком мху, накрытый сверху куртками ребят.

— Напрасно стараетесь, — глухо говорил он из-под курток. — Они сейчас выбросят десант: пять солдат и две собаки.

Но самолет больше не появлялся. Петька наклонился над Хорьком:

— Мулеков, куда он везет десант?

— Петенька, я тебе все расскажу. Золото теперь у вас. Зачем я нужен. Отпусти, я уйду за кордон — даю слово!

— Отвечай, Мулеков!

— Петенька, они диверсии будут устраивать, туннели взрывать на Кругобайкальской железной дороге. Ты, Петенька, меня отпустишь? Видишь, что я тебе сообщил. Я же предлагал зажечь костер на скале, они бы врезались в нее, и крышка.

Сообщение предателя насторожило. Самолет действительно ушел в сторону Байкала. Не знали встревоженные ребята, что на подходе к Иркутску, недалеко от поселка Горячий Ключ, перехватит лазутчика советский истребитель. Вражеский транспортировщик, тяжелый от баков с запасным горючим, будет долго огрызаться двумя пушками и шестью крупнокалиберными пулеметами.

Но у высоченной горы советский маленький истребитель пошел на таран. Вражеская машина, развалившись, вспыхнула синим пламенем и рухнула в темное ущелье. Через минуту оттуда донесся грохот страшного взрыва. Но и советский «ястребок» вдруг блестящей стрелкой скользнул с высоты и воткнулся в самую вершину горы со странным названием Аракчей. Пройдут годы, а останки советского самолета так и будут покоиться среди могучих сосен, на солнечном каменистом гребне. Потом будут приходить сюда пионеры и отдавать салют безымянному советскому герою, выполнившему свой долг перед Родиной.

Когда совсем рассвело, Торбеев разложил костер, приготовил вкусные лепешки. Хорек из рук есть отказался, требуя, чтоб его развязали.

— Убить тебя надобно, а ты еще требуешь! — сказал ему дед Торбеев. — Жри, гад, а то пристрелю, и мороки с тобой не будет! — Дед сделал вид, что потянулся к своему длинноствольному ружью.

Накормив Мулекова, старик сходил к ручью, тщательно вымыл руки и подсел к ребятам пить чай. Торбеев рассказал о Шурке Подметкине.

— …Когда он объявился, суматоха поднялась. Смекнули, что вас бросил, стали кастерить на все лады. А он, худой, — в лохмотьях, опустил голову и стоит, в глаза людям смотреть боится. Приехал на лошади милиционер. Шурка плачет и рассказывает ему о своей трусости. Тут я и решил за вами идти, не дожидаясь, когда милиция соберет отряд. — Дед поправил в костре дрова. — Говорить Шурке ничего не надо, сам казнится за свое малодушие.

В тот же день они построили недалеко от пещеры большой, высокий шалаш. Торбееву удалось подстрелить изюбра. Копченое мясо таежного зверя действовало как лекарство. Раны у Тани и у Петьки заживали быстро.

Днем Торбеев обычно спал в шалаше, а ночью один сидел у костра, карауля предателя.

Мулеков с каждым днем становился злее. Однажды он чуть не погубил ребят. Ночью, когда все крепко спали, он, видя, что дед задремал, сел на землю и, оглянувшись по сторонам, сунул свои ноги в костер и быстро отдернул обратно. Веревка, которой он был связан, затлела. Подогнув ноги к лицу, он стал раздувать огонек. Сбросив с ног перегоревшую веревку, он встал, подошел к костру, схватил зубами тлеющую головешку и швырнул на сухой шалаш. Пробежав к краю поляны, он сел спиной к скальному обломку и стал тереться руками об острые грани камня, стараясь перетереть ремень, стягивающий руки.

Торбеев открыл глаза, когда шалаш, в котором спали ребята, пылал как факел. Возле него, спасая вещи, гоношились три юркие фигурки. От огня ребята не пострадали, если не считать, что у Тани волосы немного обгорели и она стала походить на худенького мальчишку.

Едва рассвело, бросились на поимку предателя. Шли цепью, осматривая каждую кочку. Дед шел со своим длинным ружьем, рядом Таня с арбалетом. Петька нес парабеллум, а Тимка шел с кинжалом.

Вдруг Таня увидела Хорька. Он притаился за огромным пнем, и уже в свободных руках держал большой камень. Он ждал, когда к нему приблизится ничего не подозревающий Торбеев. Таня встала за деревом и, прислонив арбалет к сосне, тщательно прицелилась. Мулеков, подняв камень в обеих руках, размахнулся что было сил, целясь в голову Торбееву. Плавно, как учил ее Петька, Таня нажала спусковой крючок. Дернулась звенящая тетива, тонко запела стрела. От неожиданной боли взвизгнул Мулеков и упал навзничь.

На визг оглянулся Торбеев и, держа ружье наготове, подскочил к Хорьку. Стрела вонзилась ему чуть ниже поясницы. Торбеев посмотрел на предателя:

— Что, получил укол в мягкое место? Сам виноват, иуда.

Хорек от боли скрипел зубами.

— Танечка, — сказал дед, — иди к костру, завтрак готовь, а мы его лечить будем.

Когда девочка ушла, Торбеев приказал диверсанту:

— Снимай, подлец, штаны, стрелу вытаскивать будем.

До Тани стали доноситься визг и ойканья. Вернулись они через час. Мулеков шел, едва переставляя ноги и по-звериному косился на Таню.

После этого случая Хорек затих, затаился. Снова стал ласково разговаривать с ребятами, пытался втянуть в разговор деда Торбеева. Он опять что-то замышлял. Но все теперь были начеку, возле него дежурили и днем и ночью.

Однажды на закате раздался в таежной пади радостный крик:

— Ребята! Это я, Шурка Подметкин, отряд привел!

Дед сложил рупором руки:

— Эге-гей! Шурка! Обожди, я к вам приду, проведу вас сюда!

Таня и Тимка тоже побежали вслед за дедом на Шуркин радостный крик. Мулеков, видя, что про него забыли, быстро вскочил на ноги, оглянулся… и вздрогнул.

Возле сосны, не спуская с него глаз, стоял в своей ветхой рубахе Петька Жмыхин. Подняв пистолет на уровень глаз, он произнес тихо:

— Сядь, Хорек, на место! И дураков здесь не ищи!

Услышав ржание лошадей и возгласы погонщиков, Хорек в ярости стал кататься по земле.

Эпилог

Было теплое летнее утро, стрекозы, как будто стараясь поймать свою тень, носились над водой. Плывущие в синем небе облака отражались в глубине Байкала. Оставляя за собой искристую дорожку, к пристани причалил быстроходный катер. На берег сошел лейтенант со шрамами на лице. У прибежавших ребятишек он спросил, кто из них Жмыхин. Люба Тороева побежала по каменистой тропинке к домику Веры Ивановны звать Петьку. Поздоровавшись со всеми и с Петькой лично, лейтенант сказал, что привез специальный пакет на имя пионера Пети Жмыхина. Он попросил Петьку расписаться в тетради и вручил пакет с красными сургучными печатями. Петька не знал, как распечатываются такие пакеты, можно ли ломать печати и разрывать шелковый красный шнурок и попросил помочь офицера. Лейтенант с удовольствием выполнил Петькину просьбу.

В пакете лежал голубой бланк. Офицер, окинув взглядом поселок Большие Коты, посмотрел на стоящих вокруг себя мальчишек и девчонок, одернул китель и стал громко читать:

«Наркомат танковой промышленности СССР благодарит пионеров Петю Жмыхина, Таню Котельникову, Тиму Булахова и школьника Шуру Подметкина за помощь фронту. На средства, найденные вами, построена танковая колонна, которой присвоено имя «Советский пионер».

С коммунистическим приветом нарком В. А. Малышев.»

Слушая лейтенанта с обожженным в бою лицом, Петька видел как будто наяву идущие в бой советские танки, сметающие на своем пути фашистскую нечисть.

Представил Петька, как будут входить танки в освобожденные от фашистов города. Счастливые люди, вытирая слезы, радостно встретят своих освободителей, и боевые машины будут идти по улицам, слегка покачивая тяжелыми стволами. И все будут читать гордую надпись на каждом танке: «Советский пионер».