Люди и атомы - Уильям Лоуренс

Солнце уже поднималось над горизонтом, когда наш караван двинулся назад к Альбукерке и Лос-Аламосу. Мы смотрели на солнце сквозь дымчатые стекла, чтобы сравнить его с тем зрелищем, которое только что видели.

«Солнце и в подметки ему не годится!» — заметил кто-то.

Когда мы приехали в Лос-Аламос, я пошел к доктору Оппенгеймеру. Он выглядел усталым и озабоченным. Я спросил его, что он чувствовал в момент взрыва.

«В это мгновение,— услышал я в ответ,— у меня в мозгу промелькнул отрывок из «Бхагавад-Гиты» — священной индийской поэмы: «Я стал смертью, сокруши- тельницей миров!»».

Никогда не забуду, какое огромное впечатление произвели на меня эти слова, сказанные поэтом и мечтателем, одним из самых культурных людей, призванным судьбой привязать выдающееся достижение человеческого интеллекта к колеснице Смерти.

В это утро за завтраком в уютной столовой «Лос- Аламос Лодж» первым заговорил доктор Джордж Кистяковский из Гарвардского университета. Хотя он сидел рядом со мной, голос его, казалось, доносился откуда-то издалека. И слова, которые я услышал, до сих пор звучат у меня в ушах:

«Можно представить, что примерно так будет выглядеть День страшного суда,— сказал он.— Я уверен,— добавил он после паузы,— что конец мира, который увидит последний человек в последнюю миллисекунду существования Земли, будет очень похож на то, что мы видели».

В наступившей тишине прозвучал другой голос — мой собственный, который также доносился как бы издалека.

«Возможно, что и так,— сказал я,— но вполне вероятно, что если бы первый человек присутствовал в момент Сотворения мира, когда бог сказал «Да будет свет!», он увидел бы нечто похожее на то, что мы видели».

Я ждал ответа, который так и не последовал, а в моем сознании промелькнул отрывок из дневника братьев Гонкур, где описывался разговор за обедом в Париже 7 апреля 1869 г. Сейчас я знаю этот отрывок наизусть.

«Они говорили о предсказании Вертело, что через сто лет благодаря физической и химической наукам человек узнает, из чего состоит атом, и сможет по своей воле регулировать, выключать и зажигать солнце, как газовую лампу. Тогда Клод Бернард сказал, что через сто лет человек с помощью физиологической науки настолько овладеет органическим законом, что, подобно богу, создаст жизнь.

Мы не возражали против этого, но решили, что, когда в науке наступит такое время, бог, тряся своей белой бородой, спустится вниз на Землю и, гремя связкой ключей, скажет человечеству то, что говорят в пять часов в «Салоне»: „Закрываем, господа!"

Я очнулся от своих раздумий. У нас еще оставалось двадцать четыре года до «закрытия». За это время многое еще предстояло сделать. До взрыва я очень беспокоился, что у меня не хватит слов описать то, что, возможно, не будет поддаваться описанию. К моей радости, слова лились легко, как будто мне их подсказывал внутренний голос.

Не отдавая себе отчета, что делаю, я взял блокнот и карандаш и начал лихорадочно писать, словно только что проснулся и отчаянно стараюсь запомнить сон, прежде чем возвращение к действительности сотрет его из моей памяти:

«Атомный век начался ровно в 5 часов 30 минут утра 16 июля 1945 г. на кусочке полупустынной земли в восьмидесяти километрах по прямой от Аламогордо (штат Нью-Мексико), за несколько минут до наступления дня в этой части Земли.

В этот великий исторический момент, который можно сравнить лишь с тем моментом, когда человек впервые поставил себе на службу огонь, огромная энергия, заключенная в сердце атома, была впервые высвобождена в виде вспышки пламени, какой никто никогда не видел на этой планете, осветив на короткое мгновение землю и небо светом многих сверхсолнц.

Первозданный огонь, первый огонь на Земле, не порожденный Солнцем, был вызван взрывом первой атомной бомбы. Это явилось кульминационным пунктом одной из величайших драм в истории нашей страны и цивилизованного общества — итог соревнования ученых Америки и Германии в деле создания атомной бомбы.

Атомная вспышка в Нью-Мексико стала великим итогом огромных усилий ученых в течение последних четырех лет. Она явилась утвердительным ответом на вопрос: «Сработает ли она?»

За вспышкой раздался раскат мощного грома, который был слышен на сотни километров. Эхо несколько раз отозвалось от далеких гор и находящегося рядом хребта Сьерра-Оскуро, гремя так, как будто источником его была сила, исходящая из недр Земли.

Холмы сказали «да» и горы присоединили свое «да». Казалось, что Земля заговорила, и внезапно осветившиеся облака и небо присоединились к утвердительному ответу. Атомная энергия — да!

Это было подобно величественному финалу мощной симфонии природы, очаровывающей и пугающей, воодушевляющей и подавляющей, зловещей, сокрушительной, полной больших надежд и больших опасений»*

...В тот день я встретил ныне покойного доктора Лоуренса, одного из тех, кто был со мной на горе в пустыне.

—Какой день в истории! — воскликнул он.

—Кажется, что мы присутствовали при Втором пришествии Христа,— ответил я.

Тогда мне пришло в голову, что Оппи, и я, и многие другие получили глубокое религиозное откровение, став свидетелями события, родственного сверхъестественному.

...Через несколько дней после испытания бомбы в Аламогордо я попал в неловкое положение. Я только что вернулся к себе в Ок-Ридж и готовился к отъезду на остров Тиниан в Марианском архипелаге, где должен был выполнить главную часть моего задания — пролететь с атомной бомбой над Японией.

В Ок-Ридже не было никого, с кем бы я мог поделиться своими мыслями и опасениями, потому что мне запретили говорить с кем-либо о моей миссии. Но у меня было несколько хороших друзей среди ученых, которым было известно, что я готовлю технический отчет о некоторых аспектах работы заводов Ок-Риджа. Одним из них был доктор Джеймс Р. Коу младший, которого все звали просто Джерри Коу, он давно приглашал меня к себе.

После возвращения из Аламогордо- я зашел к Коу. Мне хотелось попрощаться с ним, но, конечно, я не мог рассказать, где был и куда направляюсь.

Мы сидели за кофе, любуясь теннесийскими горами в заходящих лучах солнца. Должно быть, я был занят своими мыслями, потому что не заметил, как в комнату вошел молодой человек с очень милой женой и еще одна молодая пара. Я не разобрал их имен, но приход нежданных гостей, очевидно, смутил хозяев, так как мое присутствие в Ок-Ридже, так же как и мое имя, должно было оставаться в тайне почти для всех.

Вскоре под каким-то предлогом Джерри отозвал меня в сторону и сообщил, что этот молодой человек — Ричард Геман (ставший впоследствии известным романистом). В то время он находился на военной службе, но ходил в штатском, выполняя особые поручения для окриджской газеты «Джорнэл». Репортер местной газеты, всегда занятый поисками материала для статей, был сейчас самым неподходящим гостем; что же касается меня, то я содрогнулся при мысли, что могу быть узнанным. Так как ситуация становилась с каждой минутой все более неловкой, посетители вскоре удалились. Прошло более года, прежде чем я вновь услышал о Гемане, прочитав его восхитительный очерк, озаглавленный «Мои три минуты с Уильямом Л. Лоуренсом», в котором он вспоминал тот эпизод в доме Коу в Ок-Ридже.

«После того как на Хиросиму сбросили бомбу и ограничения в Ок-Ридже были немного ослаблены,— писал Геман,— можно было, наконец, произнести слова «атом» и «уран», не боясь, что тебя подслушивает враг или агент из органов безопасности. Тогда я смог проверить у Коу правильность своих впечатлений о неудачном визите.

Они мне сказали, что в тот день Лоуренс вернулся после своей поездки в пустыню в штате Нью-Мексико, где произошел первый экспериментальный взрыв. Как и все свидетели этого эпохального события, он был глубоко потрясен виденным и в течение нескольких дней не мог думать ни о чем другом *.

Когда супруги Коу рассказали мне об этом, я стал вспоминать, как выглядел Лоуренс в тот воскресный день, и думаю, что сейчас понимаю смысл его взгляда, когда он сидел, глядя на закат. Это не был взгляд Уильяма Л. Лоуренса, научного обозревателя. Это был взгляд человека, который удостоился чести взглянуть через дырку в стене, скрывающей тайну Вселенной, и был поражен увиденным, потрясен созерцанием собственного ничтожества и думал о том, к чему все это приведет. Я никогда не забуду этого взгляда...»

ГЛАВА 16

Гора огня

Многие из всемирно известных ученых ездили по дороге из Санта-Фе в Лос-Аламос инкогнито. По этой дороге перевозили готовую продукцию для Аламогордо, Хиросимы и Нагасаки. Это была всего лишь маленькая дорога, но летом 1945 г. она превратилась в величайшую магистраль мира. По ней перевозили вещество, которое изменило ход истории.

* Конечно, тогда супруги Коу не знали об этом, потому что мне было запрещено говорить об испытании кому бы то ни было. Но среди ученых, которые смогли сопоставить ряд фактов, ходили слухи, что в Нью-Мексико было проведено испытание.