Циклон с востока - Александр Александрович Тамоников

а перебросить такое количество ресурсов из европейской части страны или из Сибири невозможно. Атаку на такого рода объекты в любом случае придется расценивать как начало войны.

— Или попытку показать нам, что это начало войны, — вставил Шелестов.

— Правильно, — усмехнулся Платов. — Ухватил главную мысль. И мы совершенно точно должны знать, что это! Начало или попытка испугать возможным началом.

— Не слишком ли грандиозная задача для четырех человек, Петр Анатольевич?

— Ну-ну! — рассмеялся комиссар госбезопасности. — На вас вся разведка страны не держится. Разумеется, у меня есть и другие источники информации и вам помогать будут тысячи людей, вся дальневосточная структура НКВД будет работать и уже работает в этом направлении. Не считая загранразведки. Ваша задача на месте понять, на какие конкретно объекты нацелятся японские диверсанты. Не так просто развернуть масштабные действия за такой короткий промежуток времени. Поэтому удары будут сильными и точечными. Вы должны их предотвратить и получить сведения об истинных намерениях японцев. Вместе с другими источниками информации вы поможете Берии предоставить руководству страны доказательства истинных намерений врага, а товарищу Сталину и его ближайшим соратникам — принять правильное решение.

— А как вы сами считаете? Возможно начало войны с Японией именно сейчас?

— Ситуация слишком серьезная и неоднозначная, Максим Андреевич. Сейчас нельзя доверять первому впечатлению и своим личным убеждениям. Только факты, только доказательства, только трезвый анализ! А результаты такого анализа говорят: вермахт теряет инициативу, а у Красной армии появляется возможность начать масштабные наступательные действия. Это приведет к разгрому немецко-фашистских войск и разгрому нацистской Германии и всей гитлеровской коалиции. Поэтому на Дальнем Востоке стоит ожидать активных действий, призванных ослабить наши наступательные возможности и ресурсы. Что это будет: война или имитация ее начала, мы не знаем. А должны знать. Вот и вся диспозиция. Все остальное эмоции, а они вредны в нашем деле.

А через шесть часов транспортный «Ли-2» уже летел на восток, унося на борту, помимо военного груза, четырех оперативников группы Шелестова. Максим коротко рассказал товарищам о задании, сделав акцент именно на военно-политической обстановке в регионе в частности и в мире вообще. Буторин угрюмо смотрел в иллюминатор, Сосновский внимательно слушал и в знак согласия кивал. И только Коган засыпал командира вопросами.

— Хотелось бы точнее знать, где граница наших полномочий. А то ведь по тайге бегать мы умеем, выслеживать и брать живьем можем. А вот что дальше? Допросы, сведения, агентурная разработка? На это местные органы пойдут? Или поймали, и на том спасибо, а потрошить мы будем сами? А потом оповестят, что еще что-то вскрылось и вы, ребятки московские, ступайте туда — не знаю куда и разузнайте то — не знаю что?

— Ну-ну, — усмехнулся Шелестов. — Такого никогда не было. Мы всегда имели полномочия координировать действия местных органов, ставить задачи и получать сведения по данной операции.

— Всегда? — оскалившись, ехидно сказал Коган, еще больше выкатывая свои круглые глаза. — А ты забыл, как тебя чуть не расстреляли, координатор?

— Перестань, Борис, — неожиданно вмешался в разговор Буторин. — Накладки были и будут всегда. Это неизбежно что в разведке, что на фронте на передовой. Сейчас главное другое. Очевидно, что противостоять нам придется не только предателям, окопавшимся за кордоном и пригретым оголтелыми японскими милитаристами. Нам придется столкнуться и с японской разведкой. Иран — это одно, Горький — другое, там вообще, почитай, тысяча километров до фронта. А там, на Дальнем Востоке, нам придется действовать в условиях, когда до границы сотня километров и не больше, почти в приграничной зоне. Ее нашпиговать и агентурой, и схронами с оружием и взрывчаткой, и готовыми базами для диверсионных групп можно очень легко. И я думаю, что в сорок первом году ее и нашпиговали. Не использовали? Понятно почему. Берегли для более сложного времени на Западном фронте. И вот оно наступило. А времени у нас на изучение обстановки и раскачку нет совсем.

— Что ты предлагаешь? — осведомился Коган. — Или просто поворчать решил?

— Нам придется сразу разделиться, — пропустив язвительное замечание товарища, заявил Виктор. — Взрывать штабы и рвать линии электропередачи, телефонные кабели они не станут. Это и младенцу понятно. А вот совершить диверсию, которая оставит регион, заводы, армию без электроэнергии, горючего, боеприпасов, — это реально, если за спиной стоит не какая-то вшивая эмигрантская организация, а целое государство. И еще! Это, конечно, сугубо мое личное мнение, но причина никогда не бывает одна. Это закон природы. Причина активизации Японии на Дальнем Востоке может лежать не только в плоскости событий на советско-германском фронте. Японии нужны ресурсы, Японии нужны сильные союзники, Япония может любыми способами показывать нам, что вот-вот вступит в войну. А японцы понимают, что для Советского Союза это почти катастрофа. Ведь тогда они могут на политической арене диктовать нам условия, получать иные выгоды на дипломатическом поле.

— Да, это очевидно, — согласился Сосновский.

— Все правильно, — поддержал товарища Шелестов. — Собственно, Платов об этом и предупреждал. Настрой у Японии весьма серьезный, и уровень провокаций может быть тоже весьма серьезным. А причин действительно несколько, и каждая сама по себе большая угроза нашей стране, а уж о вместе взятых и говорить не приходится. Короче говоря, работа нам предстоит серьезная.

— Как обычно, — пожал плечами Коган.

Порыв ветра бросил парашют в сторону, прямо на деревья. Капитан Аленин попытался подтягивать стропы с одной стороны, чтобы чуть наклонить купол, изменить траекторию спуска, но сделать он ничего не успел. Бросив стропы, он только сумел закрыть лицо руками, чтобы не лишиться глаз. Удар был сильным. Затрещали ломающиеся ветви, что-то больно ударило в бок, по голове. А потом Аленин всем телом врезался в ствол дерева с такой силой, что на какое-то время потерял сознание.

Сознание возвращалось медленно. И первое, что он стал чувствовать, — это дрожь в застывшем теле, которое холод пробирал почти насквозь, несмотря на меховой летный комбинезон. Аленин пошевелился, с трудом сгибая окоченевшие руки. Тело трясло в мелком ознобе, ног он не чувствовал. «Сколько я так провисел? Пять минут, час, три часа? Надо спускаться, иначе мне конец», — подумал капитан. Глянув вниз, он содрогнулся, но теперь уже не от холода. Он висел на верхушке старого кедра, на высоте метров в сорок. Значит, надо как-то раскачаться и зацепиться за ствол или толстые ветки, чтобы потом отстегнуться и спуститься на землю по ветвям.

И Аленин стал раскачиваться так, как это делал еще в детстве на качелях, помогая себе ногами, делая рывками сильные махи. Тело слушалось плохо, но через несколько минут мучительных упражнений ему все же удалось ухватиться рукой