Учитесь плавать (сборник) - Евгения Дебрянская

— Все. Приехали. Отойди, отойди, кому говорят, мать твою.

"Это хорошо, что я уже пьяная, ах, зачем я в этом платье, сразу заметят, и цветы бросятся в глаза, я как-то вдруг и будто впервые осознала, что сейчас войду в квартиру, в которой тебя, живой, уже нет, и много чужих людей, вся мебель сдвинута к стене, многие вещи утеряны, растасканы", — тяжелые рыдания подступили к горлу.

— Да вы никак уже пьяны? О! Народец пошел, до гроба-то хоть доползете? Еше три этажа, — передо мной выросла все та же ветхая старушка, оттерла меня от двери и прильнула к ней сама, заковыряла ключом, — нет, это никогда не закончится! Так-то жить мож-н-о-о-о! Все на пьяную голову: и родят и мрут.

Я, держась за перила, стала подниматься дальше, вверх по ступеням, ближе к голосам, положив для себя уж точно оставить цветы и, не говоря ни слова, удалиться.

Разумеется, я не удалилась. В квартиру, как и говорила старушка, не так-то просто было попасть. Народ толпился уже на подступах к этажу. Лица все были незнакомые. На меня никто не обратил внимания. Все тянули головы кверху в сторону двери. Туда только что втащили гроб. Я кое-как протиснулась следом.

Посреди комнаты на стуле стояла бритая наголо девица, затянутая в щегольские лайковые штаны. Гроб поставили на стол, рядом с ней. Он был заколочен. Чудно сознавать, что ты лежишь под крышкой. Руки на груди сложены крестом. Интересно, в джинсах или нет?

Девица держала какие-то листки и готовилась к речи. Вокруг все нервничали, переговаривались, курили. Цветов я и впрямь нигде не увидела, как впрочем, не было приличествующих этому моменту поминальной водки и зашторенных черным зеркал.

Наконец девица обвела всех строгим испытующим взглядом:

— Товарищи, попрошу соблюдать тишину. Хочу напомнить, зачем мы сюда собрались. Товарищ Мухамедьяров, перестаньте крутиться, выпить вам никто сейчас не даст, так что садитесь и повернитесь ко мне, то есть к усопшей. В задних рядах дайте отмашку, если плохо слышно.

— Итак, — было в ее манере говорить что-то значительное, чему не хотелось противиться, — ушла из жизни наша подруга, наш боевой друг. Я буду говорить о ней в мужском роде. Мне так удобнее и к тому же сейчас это не имеет принципиального значения, — она выразительно посмотрела на гроб, — и вообще, что значит применительно к сегодняшней геополитической ситуации уж совсем архаичное деление на мужчин и женщин, вот вы, например, товарищ Мухамедьяров, вы уверены, что вполне соответствуете представлению Господа о мужчинах? Не знаете? А я знаю. Не соответствуете.

— Позвольте, — с опозданием заворочался Мухамедьяров.

— Не позволю, этак мы неизвестно куда зайдем!

— Да уж и так черт знает куда зашли, дальше некуда, — подал голос мужчина с сильной лысиной, — ни пожрать толком, ни поспать, сколько еще ждать?

Девица очень строго посмотрела на всех, сглотнула слюну и продолжила:

— Да, наш боевой товарищ умер при странных и трагических обстоятельствах, на первый взгляд случайных. Но только на первый взгляд. Я долго просматривала его бумаги и все, что осталось, и пришла к выводу, что к смерти он начал готовиться давно и основательно. Я располагаю многими фактами. Скажите, кто из вас написал завещание?

— Это что, допрос? Так я вам и сказала! — вперед вышла невысокого роста очень ладная женщина лет 40, - по какому праву? я протестую! Я во многих партиях состою, за меня есть кому заступиться.

— И я протестую, почему водки не несут, — встрял, наконец, Мухамедьяров.

— Товарищи, дайте дослушать! Продолжайте, пожалуйста, интересно же. А за водкой давно гонцов послали, вот-вот вернутся, — раздалось несколько раздраженных голосов из прихожей.

Девица секунду покопалась в бумагах и выдернула один листок.

— Вот, послушайте! Это отрывок из дневника усопшей. Запись сделана в начале прошлого лета.

Она забегала глазами по листку.

— Вот!

"На восьмом этаже рассвет наступает около трех. Сначала без солнца и облаков", — так-так-так, это не надо, ага! — "неверной поступью, белое становится голубым, играет на губах Сен-Жермена", — нет, это все не то — "вдали начинается истерическое небо, сон прерван, розовые фламинго", — нет, опять не то, ах, здесь, наконец-то, — "на последней, уже невыносимой ноте я просыпаюсь и долго чудится, что это я и кричу. Но мои, глиной сомкнутые губы, молчат. Наконец, я понимаю — все, что происходит за окном, меня не касается. Мой пьяный корабль сбился с курса".

— Ну, — девица оторвалась от написанного, — как вам это нравится?

— Декаданс сплошной, правда, не без покушения на моду, «голубой», "розовый" — это о пидерах, что ли? — бесцеремонно вступил в разговор мой сосед, мужчина без возраста с отвисшим животом, — я бы их всех передушил, — он с силой ударил кулаком по колену, — суками у нас в зоне работали!

— Вы интересовались у соседей, — громко перебил его рассудительный с виду молодой человек, — во сколько у них наступает рассвет? Сдается мне, что наша «незабвенная» жила по Гринвичу.

— К черту все это. Где завещание? — опять вступила маленькая женщина.

— Милочка моя, сядьте, — прикрикнула лысая девица, — до завещания мы еще доберемся. Внимание! Сейчас я прочитаю другую запись из дневника покойной, сделанную в то же время, что и первая, — она опять побежала глазами по строчкам, на ходу пересказывая прочитанное. — Вначале ничего примечательного — она куда-то едет, в поезде встречается с женщиной и между ними происходит следующий разговор, да, вот отсюда:

"— Да кто вы такая, черт возьми, что вам от меня надо?

— Что надо, что надо, будто сама не знаешь? хватит Ваньку валять, выдра ты желтая и морщинистая, все молодишься, треснуть тебя, что ли как следует, глядишь, память и вернется? Все играешь? Про ставки-то слышала? Почем сама ставишь нынче?

— Самой большой ставкой вчера еще была пизда, — я расхохоталась.

— Ах, ты сволочь! Все проиграла, все! Это хотя бы ты понимаешь?" — и так далее в том же духе, а вот еще:

"Хватаю телефонную трубку, но в ней поселились голоса незнакомых мне людей, попутчица моя вновь вернулась в купе и села рядом. На этот раз в руках она держала серебряную ложечку:

— Сейчас мы посмотрим, умеете ли вы говорить.

Я отодвинула ее руку:

— Что это там, вдали, за река?

— Река-то? — она с удивлением глянула на меня, — известное дело, Стикс!

— Стикс?! — закричала я, — кто просил ехать сюда? я не просила.

— Простое стечение обстоятельств, да что ты так заволновалась? Многие и до тебя приезжали, — из складок платья она вынула китайский потрепанный веер и скрылась за ним. Было слышно, что она с кем-то там перешептывается, и кто-то с ней не соглашается. Фигурка маленькой китаянки на плоских стиснутых палочках веера торопливо зашевелила губами:

— Shit! You have no time! — и тут же сложилась в правильную тонкую линию, кусочек ее чудесного платья нелепо торчал между пальцев моей попутчицы.

Вагон вдруг остановился. Река приблизилась. Совсем рядом, отдавая смрадным и мутным, она несла свои воды. Река, как река. Ничего особенного. Я решительно посмотрела на мою строгую даму. Она расхохоталась и пробормотала что-то типа "ну и проблядушка ты, кого хочешь соблазнишь. Разливай". Сладко потянулась и вышла".

— Это ложь, — не выдержала я, — она не могла такое написать. Я знала покойную, как свои пять пальцев, это вы, вы сами написали, а теперь забавляете нас, только зачем, зачем вы так? — слезы хлынули, я и не пыталась их сдерживать.

— Театр, да и только, ну, девочки, вы даете! — засмеялся сосед с отвисшим животом.

Девица пристально смотрела на меня, как будто впервые заметила:

— Литературным даром, извините, не обладаю, зато владею другой профессией, о которой как-нибудь в другом месте, но вот насчет пяти пальцев, позвольте вам не поверить. Я вижу вас в первый раз, в то время как усопшая постоянно тыкала мне своими друзьями и навязывала каждый день новые знакомства. А насчет писанины — знаете, во сколько мне встали ее литературные откровения? Я не поленилась и все подсчитала, — тут девица опять порылась в стопке и вытащила очередную бумажку, исписанную столбиками цифр, — сумма впечатляет любое, даже самое богатое воображение, не правда ли? Надо сказать, что к своей «литературе» покойная относилась очень серьезно и основательно обставляла ежедневные пошлейшие сюжеты. Выездных сессий, правда, было мало, все «творилось» здесь же, около этого стола.

— Товарищи, кажется, мы отвлеклись, — она опять обращалась ко всем, — приступаю к главному документу, так называемому завещанию.

Но ей не дали договорить. Все вдруг зашумели, бурно обсуждая прочитанное.

— Я знаю бабу, которая ехала с ней в поезде, — весело крикнул молодой человек в дверях, — это Галька. Она держит ночную точку в соседнем доме.

Галька говорила, что покойная часто к ней заходила и допытывалась, что же было дальше, у ней словно память отшибло.