«Кармен» в первый раз - Юрий Димитрин

Через год после возвращения Бизе в Париж Эме Бизе, его мать, едва ли не самый его близкий друг скончалась. Пытаясь как-то справиться с невозвратимой потерей, Бизе пробовал углубиться в работу. В качестве отчета Академии он сдал почти законченную еще в Италии оду-симфонию «Васко да Гама», симфонические пьесы «Скерцо» и «Траурный марш», договорился с одним из либреттистов «Доктора Миракля» Людовиком Галеви – племянником своего учителя Ф. Галеви – о создании либретто комической оперы. Но уже через несколько недель он понял, что о создании буффонной музыки не может быть и речи.

Жорж Бизе – Людовику Галеви

Париж, октябрь 1860 г.

«О сочинении и думать не могу… Кончина моей матери причинила мне величайшее горе… Но я не теряю надежды на совместную с вами работу».

Надежда эта станет реальностью в «Кармен».

Через полгода после смерти матери Бизе ждал новый удар. Скончался его учитель, композитор Фроменталь Галеви. Бизе был его любимым учеником, и смерть мастера, казалось бы, лишила его последней опоры в оперном мире Франции. Дружескую поддержку Бизе оказал тогда Шарль Гуно. Но она как-то не выглядела совсем уж бескорыстной. Бизе был буквально завален черновой работой по изданиям и постановкам опер Гуно.

Шарль Гуно – Жоржу Бизе

Ноябрь или декабрь 1861 г.

«Мой Бизе, все мои балетные номера сейчас достаточно наоркестрованы, чтобы ты мог их переложить… но прежде чем делать это переложение для фортепиано, мне хотелось бы, чтобы ты сделал другое, временное, что очень спешно: я имею в виду, то чудовищное переложение для двух скрипок, по которому в театре разучивают танцы. Можешь ли ты зайти ко мне до обеда? Ты заберешь у меня те номера, которых у тебя нет, в то время как я займусь доработкой инструментовки…

Твой старый друг Шарль Гуно».

Бесчисленные переложения, частные уроки по фортепиано и композиции, участие в репетициях (в Большой опере ставится «Царица Савская» Гуно)… Начатая Бизе симфония продвигается с величайшим трудом, все время уходит на чужую музыку. Композитор Эрнст Рейе – один из музыкальных авторитетов тогдашней Франции – предлагает Бизе помощь. В Бадене ставится его опера «Герострат», и он приглашает Бизе в Баден, обещая, оказать протекцию и добиться от баденского театра оперного заказа для Бизе.

Эрнест Рейе – Жоржу Бизе

Начало мая 1862 г.

«…вы не должны беспокоиться. Мы за вас похлопочем. Еще раз благодарю вас, дорогой Бизе, за ваше рвение в моих делах».

Однако подразумевается и обратная любезность. За более чем скромную оплату Бизе соглашается сделать фортепианное переложение «Герострата». Бизе свое обязательство выполняет, Рейе – нет. Автор не так давно вышедшей книги о Бизе Николай Савинов[2] (книга хорошая, но поспорить там есть с чем) упрекает Рейе за несдержанное слово. Но на месте Рейе мало кому удалось бы поступить иначе. Вспыльчивость и приступы раздражительности Бизе, очевидно, распугали художественную элиту и фешенебельную публику Бадена. Этот молодой парижанин ведет себя слишком уж несветски. Он набрасывается на одного из либреттистов «Герострата», когда тот заявляет, что в провале «Царицы Савской» виноват сам Гуно, вступает в шумный спор с публикой на спектакле оперы «Беатриче и Бенедикт», защищая музыку Берлиоза. Известно, что год спустя за хамское письмо, оскорбляющее и музыку Берлиоза, и самого Бизе, вспыльчивый композитор вызвал обидчика на дуэль. Оперным Парижем обсуждался и яростный, более чем «несветский» спор Бизе с журналистом Жувеном, нападающим на гармонический язык вагнеровского «Тангейзера» (с тех пор ярлык «вагнерианец» преследовал Бизе до конца жизни). Как-то не совпадают эти факты с характеристикой приятного всем студента Парижской консерватории. Однако согласимся, стать вспыльчивым было от чего. После итальянского рая Париж отнюдь не способствовал светскости и созерцательному благодушию лауреата Римской премии. Так или иначе, но Бизе возвратился из Бадена ни с чем. И снова безденежье, корректуры чужих изданий, репетиции чужих опер, уроки, переложения для издательства Шудана…

Жорж Бизе – Антуану Шудану

Осень 1862 г.

«Как я был бы рад, если бы мне никогда не нужно было поднимать крайне неприятного вопроса о деньгах… Но в настоящее время я нахожусь в крайне затруднительном положении. Сумма, которую вы предлагаете мне, недостаточна.

Мой минимум равен 1800 франков; это, так сказать, квартира и стол у моего отца. Я прошу у вас эту сумму, так как убежден, что в состоянии заработать ее… Обещаю, что буду делать всё – польки, пьесы для танцевальных зал, кадрили, правку корректур, транспонировки, подписанные и неподписанные, а также переложения для двух флейт, двух тромбонов, двух корнетов, даже двух роялей… Не может быть, чтобы в ваших глазах я не стоил 1800 франков в год.

Жорж Бизе.

Не пишите. Письмо может попасть в руки моего отца.

Неясно, что именно в этом письме издателю должно остаться тайной для пятидесятидвухлетнего отца Бизе. Разве что то, что письмо это пахнет отчаянием. Возможно причина здесь и в слишком уж непростых отношениях между отцом и сыном. Спустя несколько месяцев после смерти жены отец объявил сыну, что их молодая служанка Мария ждет ребенка. Ребенок родился – мальчик. Однако был ли он сыном или внуком отца Бизе – неясно. А вот ревность отца Бизе к сыну – факт очевидный. Письма к Жоржу уехавшей на время родов в родной Эльзас Марии перлюстрировались его отцом. Вполне возможно, подозрения отца были недалеки от истины. Во всяком случае, общение Бизе с Марией и ее сыном не прерывались ни после женитьбы Жоржа, ни после рождения его сына Жака, ни в Буживале во время последних дней и кончины Бизе.

«В либретто нет никакого ловца, а в музыке жемчуга…»

В конце 1862 года Театр Комической оперы, обязанный поощрять обладателей Римской премии, заказывает Бизе одноактную оперу «Гузла Эмира» (либретто Ж. Барбье и М. Каре). Опера должна быть веселой, что, разумеется, никак не могло рифмоваться с состоянием души тогдашнего Бизе. Сюжет банальный, либретто ходульное, вдохновению не за что зацепиться. Тем не менее, урывками, протискиваясь сквозь корректуры и переложения чужих полек и кадрилей, Бизе заканчивает партитуру оперы. Композитор полон сомнений, он считает оперу уязвимой. Начинать с нее свою встречу с театральным Парижем?.. Тем не менее, партитура передана в театр. На 1863 год планируется начало репетиций. А пока Бизе предстоит встреча с парижанами на иной территории – в симфонических концертах. В январе 1863 года дирижер Жюль Паделу включает «Скерцо» Бизе наряду с музыкой Моцарта, Гайдна и бетховенским «Эгмонтом» в программу своего симфонического концерта.

Рецензент из «Revue et gazette Musicale»

«Это Скерцо показалось очаровательным… Мы можем лишь приветствовать этот удавшийся опыт, которым без сомнения воспользуются молодые композиторы».

Рецензент из «Le Ménestrel»

«Скерцо написано очень приятно и с известным увлечением… заключительная часть оставляет желать лучшего».

Пауль Бернард. Еженедельник «Revue et Gazette».

«…Это произведение опытного музыканта; но напрасно было бы искать тут необходимого мелодического вдохновения…Первые такты в имитационном стиле как будто обещают его. К сожалению, дальнейшее несколько тяжеловато и представляется нам затянутым».

Камиль Сен-Санс. «Гармония и мелодия». 1885 г.

«Порой на концертах в Шатле, слушая очаровательное «Скерцо» Жоржа Бизе, присутствуя на его триумфах, видя зал, охваченный энтузиазмом, публику, до изнеможения кричащую «бис», я переношусь на двадцать лет назад к дебюту этого Скерцо, плохо исполненного, плохо воспринятого, погубленного невниманием и общим равнодушием и лишенного надежды на грядущее, потому что неуспех тогда для нас, молодых французов, был равносилен смерти».

Вскоре за «Скерцо» следует исполнение Ж. Паделу оды-симфонии Бизе «Васко да Гама». Сотрудничество Бизе и Паделу становится постоянным и продолжается в течение всей жизни Бизе.

Из рецензии

«Мы находим совершенно естественным, что г-н Бизе мог остановиться на «Васко да Гама»… мы жалеем лишь, что он так мало здесь преуспел. Исключая прелестное соло валторны с аккомпанементом оркестра, и молитву, слишком изобилующую диссонансами и недостаточно просто гармонизированную, все, начиная с хора матросов и солдат, который под предлогом искренности и правды переполнен банальными фразами, некстати шумными диссонансами, избитыми ритмами, и кончая сценой бури, где доминирует пронзительное звучание флейты-пикколо, свист, раскаты восходящих и нисходящих гамм, более хроматических, чем драматических, все лишено вдохновения, красок и оригинальности».