Орлы на войне - Бен Кейн

– ДО-НАР!

Жрец вонзил нож римлянину в грудь и деловитыми движениями несколько раз повернул лезвие. Дробь пяток по столу участилась, но затем снова сделалась реже. К тому моменту, когда жрец отбросил нож и взялся за пилу, тело пленника перестало дергаться. Несколько движений, и жрец вскрыл грудную клетку и вырвал из пучка кровеносных сосудов сердце. После чего победоносно вскинул над головой как боевой трофей.

– Без сердца у римлянина нет храбрости! Нет силы!

– ДО-НАР! ДО-НАР! ДО-НАР!

Мальчик был рад и благодарен этим крикам.

При всей его ненависти к римлянам от этого кровавого зрелища его выворачивало наизнанку. Он полузакрытыми глазами наблюдал за тем, как тело жертвы уложили в погребальный костер и подожгли. Второй, третий и четвертый римляне разделили участь первого.

Наконец Сегимер обратил внимание на сына.

– Смотри внимательно! – приказал он.

Мальчик неохотно повиновался.

– Ты знаешь, как умерли твои двоюродные братья? – жарко дохнул Сегимер в ухо сыну.

Мальчик хотел ответить ему, но язык как будто присох к нёбу. Он лишь мотнул головой.

– Он пытался защитить свою мать, твою тетю. Он был маленьким мальчиком, так что римляне без труда разоружили его. Они повалили его на землю, и один из них вогнал копье ему в зад. Этот сын шлюхи сделал так, чтобы он умер не сразу. Мальчик был жив, пока убивали его брата и насиловали перед ним его мать.

Горючие слезы, слезы ярости и ужаса, потекли по щекам мальчика, но отец продолжал свой рассказ.

– Он был еще жив, когда вечером мы вернулись в разоренную деревню. Твоему дяде, отцу мальчика, пришлось избавить его от мучений. – Сегимер приподнял подбородок сына, заставив смотреть ему в глаза. – Вот такие твари эти римляне. Ты понял?

– Да, отец.

– Хочешь, чтобы такое случилось с твоей матерью или младшим братом? С твоей бабушкой?

– Нет!

– Тогда пойми, что, принося римлян в жертву Донару, мы поступаем правильно. Так надо. Когда прогремит гром, это значит, что бог принял жертву. И мы обязательно их победим.

– Я понимаю, отец.

Сегимер посмотрел в глаза сыну, и тот не стал отводить взгляд. Он медленно кивнул.

Мальчик досмотрел церемонию кровавого жертвоприношения до самого конца. Жертвенный стол был заляпан сгустками крови, воздух наполнился какофонией воплей и тошнотворной вонью горелой человеческой плоти. Всякий раз, когда к горлу подкатывался комок рвоты, мальчик заставлял себя думать о насаженном на копье двоюродном брате, о том, как мучили мать и брата этого несчастного. Эти образы изгоняли из его сознания все прочее. Они заставляли его сердце клокотать яростью, вызывали желание выхватить у жреца нож и раз за разом вонзать его в тела римлян.

Я навсегда запомню эту ночь, пообещал он себе. Однажды, Донар тому свидетель, поклялся он, я преподам римлянам урок, который они никогда не забудут.

Я, Эрмин из племени херусков, клянусь в этом.

Часть первая

Весна, 9 г. до н. э. Германская граница

Глава 1

Сидя верхом на гнедой лошади, Арминий наблюдал за тем, как восемь кавалерийских турм галопом носятся по плацу рядом с укрепленным лагерем Ара Убиорум. Стояло прекрасное утро, прохладное и ясное. Последние следы зимы исчезли, и окружающий пейзаж был похож на огромное зеленое покрывало. В небе носились жаворонки, однако их прелестное пение заглушали громкий топот копыт по утрамбованной земле и зычные команды младших офицеров Арминия.

Подобно его воинам, он был одет одновременно и как римлянин, и как германец: кольчуга легионера и посеребренный кавалерийский шлем резко контрастировали с шерстяным германским плащом, рубахой, штанами и башмаками. На переброшенной через плечо перевязи, инкрустированной золотом, висела тонкой работы спата – длинный кавалерийский меч. Арминий находился в самом расцвете лет – рослый, сильный, крепкий телом, с серыми пытливыми глазами, черными волосами и такой же черной густой бородой.

Пять сотен его воинов-херусков составляли алу – кавалерийскую часть, приданную Семнадцатому легиону. Они служили разведчиками-дозорными и обеспечивали фланговое прикрытие легиона на марше, однако могли действовать и в бою, что требовало регулярной верховой подготовки. Вот и сейчас он наблюдал за тем, как его воины отрабатывают маневры. Он видел это бесчисленное количество раз и отлично знал каждое их движение. Его прекрасно обученные наездники почти не совершали ошибок, и он задумался о своем.

Вчера у него состоялся интересный разговор с вождем в одной деревне на том берегу Ренуса. Его собеседник громко жаловался на новый имперский налог. С подобными проявлениями недовольства Арминий сталкивался уже не впервые. Здесь, в Галлии, единственными германцами были ауксиларии[2] легионов, получавшие хорошее жалованье и потому довольные своей судьбой. На другом берегу реки, среди местных племен, дела обстояли совершенно иным образом.

Наместник Вар и его окружение пока не замечают этого недовольства, подумал Арминий. По их мнению, романизация Германии идет полным ходом. На огромной территории длиной в триста миль и шириной в сто пятьдесят разбросаны многочисленные военные лагеря, как постоянные, так и временные. Примерно половина племен провинции стали союзниками Рима или заключили с ним договоры. Если не считать несколько незначительных стычек, на этих землях вот уже несколько лет царил мир. Инженерные работы, проводимые легионами каждое лето, означали, что протяженность мощеных дорог неуклонно растет.

Одно поселение, Понс Лаугона, вскоре станет первым настоящим римским городом к востоку от Ренуса – с форумом, административными зданиями и канализацией. Другие поселения были готовы последовать этому примеру. Даже в деревнях стало привычным иметь постоянный рынок. Имперский закон властно проникал в племенное общество. Магистраты из Ара Убиорум и других лагерей к западу от Ренуса теперь постоянно переправлялись через реку, чтобы разрешать земельные споры и другие правовые вопросы.

Эти изменения в укладе жизни племен вызывали яростное недовольство у многих, подумал Арминий, однако другие были вполне довольны: у людей завелись деньги, а с ними пришел достаток. Легионерам в больших количествах требовались еда, питье и одежда. Крестьяне, жившие возле лагерей, могли продавать скот, зерно и овощи, шерсть и кожу; их жены – торговать одеждой и, если желали, даже собственными волосами.

Воинов, взятых в плен в столкновениях с другими племенами, можно было продавать в рабство. Выгодным делом была также торговля дикими животными. На них был спрос в военных лагерях, где их травили в амфитеатрах на потеху легионерам. Все это приносило немалые деньги. Молодые мужчины могли поступить на службу в римскую армию и тем самым избежать тягот жизни земледельца или скотовода. Предприимчивые местные жители открывали по соседству с военными лагерями таверны и харчевни или находили себе там работу.

Да, находиться в составе империи выгодно, вынужден был признать Арминий, но и цена была высока. Во-первых, над всеми стоял абсолютный властитель, так называемый император, Август, перед которым надлежало трепетать, которого нужно было почитать почти как бога. У германских племен имелись свои вожди, но отношение к ним было иное, нежели к Августу. Их уважали, подумал Арминий. Боялись? Может быть. Почитали? Возможно. Любили? Как знать. Но ставили ли их выше остальных? Никогда. Вождь, который держал себя так, будто он лучше и выше других, не смог бы долго оставаться главой племени. Воины следовали за ним из уважения, но если по какой-то причине их мнение о нем менялось, они уходили от него и начинали поддерживать другого вождя. Будучи вождем херусков, Арминий всегда помнил о том, что ему нужна поддержка народа. Тем более что он долгие годы провел вдали от дома, неся службу в легионах.

Второй ценой за нахождение в составе империи – при этой мысли губы Арминия скривились – были проклятые подати. Этим летом впервые состоится сбор налогов на той стороне Ренуса. Пока имперские чиновники будут собирать деньги или товары, которые пойдут в зачет налога, гарантией всему этому будет лишь близкое присутствие легионов. Вождь, который откровенничал с Арминием по той причине, что тот тоже германец, кипел от возмущения. «Это сущий грабеж! Да, я могу его заплатить, но где мои люди найдут столько товаров на ту сумму, которую от нас требуют? Да и зачем мы должны платить?»

Арминий был вынужден произнести избитые фразы о том, что налоги-де идут на обеспечение мира и безопасности, что это выгодно всем, но в глубине души понимал, что кривит душой и говорит неправду. Похоже, вождь почувствовал его неискренность. Этот кабальный налог распространялся не только на племена, жившие в пограничной полосе шириной тридцать миль к востоку от Ренуса, но на всех, кто оказался под сенью крыл Рима. Племена, жившие дальше, нередко посылали своих сыновей служить в легионы, да и вообще понемногу привыкали к другим сторонам имперской жизни. Но одно дело привыкать и перенимать, и совсем другое – платить непосильные подати, подумал Арминий. Внезапно, воспламеняя все его существо, в нем проснулся застарелый гнев.