Пионовый фонарь (пер. А. Стругацкого) - Санъютэй Энтё

Когда Юнэ разлила чай и снова удалилась, Сидзё сказал:

– Ты угощайся, ешь больше. Этим ты только окажешь им услугу. Их в доме всего двое, а сладостей и всяких других гостинцев им приносят столько, что съесть они все равно не в состоянии. Добро портится, заводится плесень, хоть выбрасывай. А барышня здешняя такая красавица, какой нигде в мире не найдешь. Вот она сейчас выйдет, сам убедишься…

Пока Сидзё разглагольствовал, О-Цую, дочь Иидзимы, томимая любопытством, выглянула из своей маленькой комнатки в щелку между раздвинутыми сёдзи и увидела прекрасного Хагивару Синдзабуро. Он сидел рядом с Сидзё, мужественный и изящный, лицом подобный цветку, с бровями, как месяц, красавец мужчина, от которого глаз не оторвать, и сердце О-Цую затрепетало. «Да каким же ветром занесло его к нам сюда на мою погибель?» – подумала она. У нее закружилась голова, и мочки ушей вспыхнули алым пламенем. Ни с того ни с сего ею овладел страх, она быстро захлопнула сёдзи, как бы желая спрятаться, но так ей не было видно его лица, и она снова раздвинула сёдзи, притворяясь, будто любуется цветущими сливами в садике, бросила украдкой взгляд на Хагивару, снова застыдилась и спряталась и снова выглянула. Так она выглядывала и пряталась, пряталась и выглядывала, – не зная, на что решиться.

– Послушай, Хагивара, – сказал Сидзё, – ведь барышня с тебя глаз не сводит! Посмотри, притворяется, будто смотрит на сливы, а глядит все время сюда! Ну, друг мой, сегодня ты меня обскакал, ничего не попишешь. Вот опять спряталась… Опять выглянула… То спрячется, то выглянет, то выглянет, то спрячется, ну ни дать ни взять баклан на воде – то нырнет, то вынырнет!

Сидзё уже орал во весь голос. Юнэ принесла вино и закуски.

– Барышня просит вас принять угощение, – сказала она. – У нас, правда, все простое, без разносолов, но барышня надеется, что вы останетесь довольны и, как всегда, потешите ее своими шутками.

– Помилуйте, сколько беспокойства… – сказал Сидзё. – Что это, суп? Замечательно. И подогретая водка? Отлично. Холодная у нас еще осталась, но подогретая куда лучше. А нельзя ли попросить к нам барышню? Ведь, говоря по правде, мы к вам сегодня не из-за цветущей сливы вовсе, а из-за барышни… Что? Нет-нет, я ничего.

рнэ расхохоталась.

– Я ее уже звала выйти, а она сказала: «Я не знакома с приятелем господина Сидзё, и мне неловко». Я ей говорю: «Тогда, конечно, не выходите». А она и говорит: «Выйти все-таки хочется».

– Да что вы! – воскликнул Сидзё. – Это же мой самый близкий приятель, друг детства, можно сказать, мы с ним чуть ли не в лошадки вместе играли. Зачем же его стесняться? Мы ведь и пришли, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее!

После долгих уговоров Юнэ все-таки вывела барышню к гостям. Барышня О-Цую едва слышно поздоровалась с Сидзё и, застыдившись, присела позади служанки. Она словно прилипла к Юнэ и всюду ходила за ней по пятам.

– Простите, что так долго не был у вас, – обратился к ней Сидзё. – Приятно видеть вас в добром здравии. Разрешите представить вам моего приятеля. Он холост, и зовут его Хагивара Синдзабуро. А теперь давайте в честь нового знакомства обменяемся чарками… Вот так. Ого! Ни дать ни взять брачная церемония! Только там обмениваются трижды три раза…

Сидзё сыпал словами без передышки. Между тем барышня, стыдясь и радуясь одновременно, то и дело незаметно поглядывала на Хагивару Синдзабуро. Известно, однако, что любовь говорит глазами не хуже, чем языком, и вот Синдзабуро, глядевший как завороженный на прелестную девушку, ощутил, будто душа его вырвалась из тела и уносится в небеса. Так они сидели, а тем временем спустились сумерки, настало время зажигать огни, но Синдзабуро и не заикался о возвращении домой. Наконец Сидзё спохватился:

– А мы изрядно засиделись, пора и честь знать.

– Ну что вы, господин Сидзё, – возразила Юнэ. – Может быть, ваш товарищ еще не собирается уходить, почем вы знаете? И вообще, оставайтесь у нас ночевать!

– Я с удовольствием, – поспешно сказал Синдзабуро. – Я могу остаться.

– Итак, – вздохнул Сидзё, – я навлекаю на себя всеобщее осуждение. Впрочем, как знать, истинная доброта, возможно, в этом и состоит! Все-таки на сегодня довольно, давайте прощаться.

– Простите, – сказал Синдзабуро, – нельзя ли мне в уборную?

– Пожалуйста, – сказала Юнэ и повела его в дом. Когда они проходили коридор, она показала: – Здесь комната барышни, можете потом зайти и покурить.

Синдзабуро поблагодарил. Вернувшись в садик, Юнэ шепнула О-Цую:

– Когда он выйдет, полейте ему воды, пусть помоет руки. Вот вам полотенце.

Она протянула барышне чистое полотенце. «Это доставит ей удовольствие, – сказала она про себя, – кажется, он очень ей понравился». Так верность, не знающая меры, оборачивается подчас предательством. Юнэ в голову никогда бы не пришло подбить свою молодую хозяйку на беспутный поступок, она думала только о том, чтобы угодить хозяйке, развлечь ее немного – ведь барышня не знала в жизни никаких удовольствий и проводила дни в грусти и унынии.

А Хагивара, выйдя из уборной, увидел перед собой барышню, державшую в руках ковшик с теплой водой. Она была так смущена, что не в силах была выговорить ни слова. «Спасибо большое, – пробормотал Синдзабуро, – вы очень любезны». Он протянул к ней ладони, и барышня, у которой от стыда потемнело в глазах, принялась лить воду мимо его рук. Гоняясь за струей воды, он кое-как обмыл руки, но теперь барышня, оробев, нипочем не хотела расстаться с полотенцем. Синдзабуро, не спуская глаз с прекрасной девицы, потянул полотенце к себе. Она в смятении не отпускала. Тогда он с превеликой робостью пожал через полотенце ее руку. Знали бы вы, какая нежность была заключена в этом пожатии! Барышня, покраснев как маков цвет, ответила ему.

Между тем Ямамото Сидзё, обеспокоенный долгим отсутствием приятеля, заподозрил неладное.

– Куда это запропастился Синдзабуро? – сказал он сердито и поднялся. – Ведь нам пора идти.

– Ой, что это? – воскликнула Юнэ, чтобы отвлечь его внимание. – Да у вас голова блестит!

– Это потому, что вы смотрите на нее при свете фонаря, – объяснил Сидзё. – Хагивара! – заорал он. – Эй, Хагивара!

– Перестаньте, – укоризненно сказала Юнэ. – Ничего дурного не случится. Вам же известен характер нашей барышни, она у нас нрава строгого…

Тут наконец появился Синдзабуро.

– Где это ты пропадал? – сказал Сидзё и повернулся к Юнэ. – Нам пора, разрешите откланяться. Сердечно благодарим за угощение.

– Что ж, до свидания, – сказала Юнэ. – Жаль, конечно, что вы так торопитесь…

Сидзё и Синдзабуро пошли домой. В ушах Синдзабуро ни на минуту не смолкали слова, которые с большим чувством прошептала ему при расставании О-Цую: «Если вы не вернетесь ко мне, я умру».

Глава 3

В доме Иидзимы, где теперь безраздельно хозяйничала О-Куни, наложница господина, взяли нового слугу, дзоритори [12] по имени Коскэ, красивого белолицего парня лет двадцати двух. Как-то раз, двадцать второго марта, господин Иидзима, который был в тот день свободен от дежурства при дворе сёгуна, вышел в сад, и тут Коскэ впервые попался ему на глаза.

– Эй, малый! – позвал Иидзима. – Это тебя зовут Коскэ?

– Желаю здравствовать, ваша милость, – сказал тот. – Да, меня зовут Коскэ, я ваш новый слуга.

– О тебе хорошо отзываются, – заметил Иидзима. – Говорят, что ты усерден не за страх, а за совесть, и все тобой довольны, хотя ты у нас недавно. На вид тебе года двадцать два… Право, такого парня жаль держать на должности простого дзоритори.

– Я слыхал, – вежливо сказал Коскэ, – что в последнее время ваша милость были не совсем здоровы. Надеюсь, вы поправились?

– Твоя заботливость мне по душе. Да, я вполне здоров. Между прочим, ты где-нибудь служил до сих пор?

– Да, ваша милость, я служил в разных местах. Сначала я поступил в услужение к торговцу скобяными изделиями в Юцуя, пробыл у него год и сбежал. Затем я поступил в кузницу на Симбаси и сбежал оттуда через три месяца. После этого я нанялся в книжную лавку, что в Накадори, и ушел из нее на десятый день.

– Если тебе так быстро надоедает служба, – усмехнулся Иидзима, – то как же ты сможешь служить у меня?

– У вас мне не надоест, ваша милость, – возразил Коскэ. – Я ведь всегда мечтал поступить на службу к самураю. У меня есть дядя, и я просил его устроить меня, но он считает, что служить у самурая чересчур тяжело. Он убеждал меня служить у торговцев и ремесленников, старался, устраивал меня, а я со злости уходил отовсюду.

– Но почему ты хочешь служить именно у самурая? Служба эта действительно тяжелая и строгая!

– В услужении у самурая, ваша милость, – ответил Коскэ, – я надеялся научиться фехтованию.

– Тебе так нравится фехтование? – удивился Иидзима.

Коскэ сказал:

– Мне стало доподлинно известно, что господин Курихаси с улицы Бантс и ваша милость являетесь признанными мастерами старинной школы «синкагэ-рю» [13], и я решил во что бы то ни стало поступить на службу в один из этих домов. Мое желание исполнилось, я стал вашим слугой и возношу благодарность за то, что мои молитвы были услышаны. Я поступил к вам в надежде, что, может быть, ваша милость согласится в свободное время хотя бы понемногу учить меня искусству фехтования. Я надеялся, что в доме есть молодой господин и я, ухаживая за ним, буду наблюдать со стороны за его упражнениями и смогу усвоить хотя бы некоторые выпады. К сожалению, молодого господина не оказалось. Есть всего лишь барышня, дочь вашей милости, жить она изволит в усадьбе в Янагисиме, и ей семнадцать лет. Как хорошо было бы, если бы в доме жил молодой господин! Ведь барышня в доме самурая все равно что навоз!