Алоха, мой друг - Анна Богдановна Шулятицкая

такой, как ты или папа. Я не люблю лишний раз заморачиваться, но и без дела тоже не сижу. Пойми, что для меня важно. К тому же, я посещаю культурные мероприятия, – передразнил я маму несколько насмешливо. – Посещаю, но один. Хью болтливый, не умеет себя контролировать. Мне приходится подстраиваться под его темп, и я быстро устаю. Тебе же неудобно, когда отвлекают, если ты занята? Представь, как кто-то, пускай подруга, не даёт тебе насмотреться на кактус. Такой тёмно-зелёный, с острыми иголками, которые охота заснять. Или чего похуже загораживает весь обзор, тянет тебя то в одну сторону, то в другую, будто куклу. Пока она рвётся к очередной пальме, ты не отходишь от кактуса, потому что не успела его прочувствовать, не успела… как же это… а, предаться мыслям, – вспомнил я меткое словосочетание.

– Мы очень разные, – выдохнула она с сожалением.

– Что в этом ужасного? – спросил я, разрешая конфликту обостриться.

Мама была мудрее.

– Только в кино или книгах противоположности притягиваются. Им есть что обсудить, и есть с кем остаться.

Я замешкался и спросил:

– А вы с папой?

– Мы как две капли воды. Мы оба спокойные, бодрые, зачастую не уверены в собственных силах. Я принимаю тебя, но вопрос в том, не останешься ли ты один с таким-то подходом? Будешь ли счастлив? Без друзей, без любви, – подытожила мама грустно и присела за накрытый стол.

У неё затрепетали ресницы. Она пристально взглянула на меня с возрастающим беспокойством.

– Всё ещё впереди. Подумаешь, друзья! Мне и моих хватает. Если что, заведу.

– Они не какой-нибудь питомец, чтобы их заводить. Вообще, я просто хотела предупредить.

– О чём? – спросил я, недоумевая.

Я не извлекал уроков из подобных диалогов.

– О том, что на камере далеко не уедешь.

– Ясно. Учту.

Конечно же, я солгал, так как не принимал чужое мнение. В одно ухо влетело, в другое вылетело.

Звенящую тишину прервал папа, с появлением которого на кухне воцарилось оживление. Что-что, а он умел развеять мрачное настроение. Я был заряжен энергией и не предпринимал попыток продолжить старый, откровенно неприятный разговор.

Когда мы покончили с блюдами, мама спросила загадочно, предвосхищая нетерпеливые возгласы:

– Какую историю прочитать на этот раз?

– О каменных карликах, похищающих младенцев! – предложил папа.

– Нет. Лучше о безусом льве!

– Или о восстании вулкана?

– Расскажешь о ходячих валунах?

– Точно! Я выбираю огненную девушку, затопившую сотни тысяч кораблей!

Мы наперебой предлагали варианты.

– Знаете, у меня в запасе есть кое-что любопытное, – перебила мама с самодовольной ухмылкой. – Солнечный дар, так называется легенда. И она не о каком-то далёком, чужом для нас острове, а о нашем.

– Слишком простое название для любопытного, – заметил я, подперев кулаком подбородок.

– Величие заключено в простоте… Слушайте. Давным-давно, когда на Оаху проживали первые люди, и славный добрый певец Калео пошёл в лес, чтобы, вдохновившись его красотой, написать пару строк, остров озарила вспышка. Калео сел на камень, сомкнув глаза. Земля дрожала, отчего казалось, что под нею бурлила лава. Листья пальм трепались, а лианы качались. Калео подумал, что свет сожжёт его сердце, притупит разум, и он больше никогда не сможет сочинять музыку. Он сложил длинные ладони. «Океан, сжалься хотя бы над поселением. Люди не виноваты в том, что хотят дышать, размышлять. Среди них есть талантливые и чистые души, которым не зря было дано тело. Сжалься над теми, кто стар и молод, кто любит и любим, позволь им выбирать, что правильно, а что нет», – прошептал Калео, вкладывая любовь и силу в слова. Он молился, представляя покойную мать и старого, но крепкого отца, своих сестёр и брата, их семьи. Океан, услышав его, исполнил просьбу. Когда всё кончилось, Калео поднялся как ни в чём не бывало и стряхнул с набедренной повязки и лица жёлтую пыль.

Неведомая сила потянула его вперёд, где благоухал райский сад, о котором знали местные. Он пробирался через кусты роз, царапая руки в кровь. Он обливался потом от жары, но ступал без слов, не жалуясь на долгую дорогу. Его не отпускало чувство безграничного восторга. Он не понимал, что им движет. Раздвинув папоротник, Калео пришёл в изумление. На земле, вдоль ярких цветов, лежал младенец с золотыми глазами и молчал, будто совсем не хотел ни есть, ни пить. Ребёнок глянул на Калео осмысленным взглядом. «Как же ты тут оказался? Ведь не с неба упал», – произнёс он, всё ещё ошарашенный находкой. Младенец был спокойным и не заплакал, когда Калео забрал его с собой. Он отнёс ребёнка к родным, чтобы те узнали, что он стал отцом.

Лана росла быстро. Она, как и любой мальчик или девочка вытворяла шалости, спускалась со склона на листьях кокосовой пальмы, помогала отцу шить одежду, плести циновки. Когда Лана выходила из дому, чтобы поприветствовать горы, людей и вождя, небеса как будто прояснялись, и солнце жарило вдвойне сильнее.

Больше всего ей нравилось наблюдать за поющим отцом.

Она дарила радость, и как путеводная звезда указывает дорогу мореплавателям, освещала всякого доброй улыбкой.

Но вот Калео состарился. Лана из хорошенькой девочки превратилась в миловидную, не по годам смышлёную девушку. Ей было уже шестнадцать лет.

– Ты выбираешь, за кем идти, – сказал как-то Калео за ужином, смотря на её полное оранжевое лицо с ямочками.

– Я сама по себе. Я знаю, куда двигаюсь и поэтому счастлива, – ответила Лана.

– Конечно. Но когда-нибудь ты познаешь другое счастье, – намекнул Калео.

– О чём ты говоришь, отец?

– Счастье не может существовать без преданности.

– Я преданна своему народу.

– И мне?

Она поспешила уверить Калео:

– Тебе особенно!

– Но эта преданность происходит из детства. Её не выдернешь с корнем, как и многолетнее дерево. Бывает и другая, которая приходит неожиданно. Она учит отваге и нежности.

Лана не понимала отца и считала, что он преувеличивает.

С приходом лета она занялась собирательством ракушек. Однажды, в один из таких дней, когда она, сидя на берегу, плела украшения, к ней подошёл серьёзный юноша с коричневыми волосами. Это был Кеоки, сын опытного рыбака.

– Что делаешь? – спросил он, опустившись рядом.

– Отдыхаю, – коротко произнесла Лана.

– Я заметил. Можно и мне с тобой отдохнуть? Только я бусы не буду плести, не умею, – смутился Кеоки.

– Хочешь, научу? – предложила она ласково.

– Ты прекрасно справляешься и без меня, – отрезал Кеоки. – К тому же, я здесь не для этого.

– А для чего?

– Думается, что на этом острове только ты сумеешь меня понять, так как не похожа на других девушек. Если я откроюсь, ты никому не расскажешь?

Лане было не впервой выслушивать кого-либо, но она и не противилась. Она чувствовала, что в этом и в чём-то ещё состояло её призвание.

– Объясни, что тебя тревожит.

– Отец желает, чтобы я пошёл по его стопам и выходил за риф, изготавливал сети. Но меня тошнит от рыбы! Я вижу её каждый божий день! Я мучаюсь из-за того, что мне