Небо помнить будет (СИ) - Грановская Елена

При виде юноши сердце Дюмеля забилось чаще. Он по-настоящему обрадовался, как не радовался никогда в последнее время. Однажды их взоры встретились. Констан тут же опустил глаза, плохо спрятав улыбку, а Пьер дернул уголком губ, продолжая еще какое-то время смотреть на Дюмеля.

Служба окончилась. Прихожане оставили у святых образов зажженные свечи вместе со своими чаяниями и разошлись. Отец Паскаль удалился с нечастой посетительницей церкви в исповедальню. Дюмель, окончив очищение сосудов для завтрашней утренней службы, подошел к Лексену.

Бруно стоял напротив алтарного входа перед распятием и смотрел на мучение Спасителя. Констан встал недалеко от него в стороне и ждал, когда Лексен скажет хоть что-то первым. Спустя недолгое время он обернулся к Дюмелю, осмотрел его с ног до головы в одеянии для церковнослужений и произнес:

— Я… на улице.

— Хорошо. Я скоро подойду. — Констан улыбнулся и удалился в свою комнатку. Он обратился к образам Спасителя и Богоматери, поблагодарив их за указание Пьеру пути к церкви, переоделся в сутану и готов был выскочить в парк, как замялся в дверях, развернулся и подошел к столу. Из ящика он достал новый карманный блокнот с красной тесьмой-закладкой и вышел на улицу.

Бруно ждал его, прохаживаясь вдоль края лужайки и глядя на пару белых лебедей в центре пруда. Услышав шорох туфель, юноша обернулся и сразу обратил внимание, что Констан несет в руках книжку. Тот словно прочитал его вопрос в глазах.

— Это не Библия. — Дюмель развел руками и улыбнулся, затем протянул ему блокнот. — Этот блокнот я дарю тебе и хочу, чтобы ты записывал сюда все свои размышления и наблюдения. То, чего боишься и стесняешься сказать вслух. То, что не можешь по каким-то причинам разделить с ближайшими к тебе людьми. То, что ты хотел бы знать сам, к чему прийти.

Лексен осторожно взял блокнот, покосившись на Констана, и пролистал несколько страниц, убедившись, что это обычная записная книжка. Он засунул блокнот в карман брюк.

— Пьер… — начал Дюмель.

— Зовите меня Лексен. Мне больше нравится второе имя, — произнес Бруно.

— Хорошо. Лексен. Мне радостно, что, несмотря на слова твоей матери о твоей понурости и немногословности, ты сказал мне несколько фраз. Хочешь, чтобы мы продолжили общение? Сколько ты пожелаешь, сколько сам посчитаешь нужным, на тему, которую задашь, — осторожно начал Дюмель, боясь спугнуть внезапное и редкое, судя по словам мадам Элен, желание Бруно поговорить.

Юноша хотел что-то произнести и уже приоткрыл рот, но тут же его закрыл и повернулся в сторону, чуть опустив голову. Долгая минута прошла в молчании.

— Если ты пришел, значит, понял, что готов. Разве нет? Есть иная причина, по которой ты оказался здесь? — попробовал завести разговор Констан, вглядываясь Лексену в лицо.

Что-то необъяснимое тянуло Дюмеля к Бруно. Словно тот был его младшим братом, которого обидели, жизнь которого охвачена беспокойством. Его хочется защитить, помочь ему, не оставить в беде. Обнять, прижать к себе и прошептать: «Всё будет хорошо». Разгладить его непослушные спутанные волосы. Поцеловать в лоб, коснуться щеки — показать, что он находится под надежной защитой.

— Я знаю, вы не хотите на меня давить. Хотите помочь. Но я… я пока не сильно готов в очередной раз рассказать чужому человеку историю своих бед… — произнес Бруно, стыдливо взглянув на Дюмеля.

— Мадам Элен кратко изложила мне случившуюся трагедию. Мне ясны метания, я глубоко сочувствую тебе. Твое поведение — вполне естественная реакция на подобное, — сказал Констан, пройдя вперед. Сделав несколько неспешных шагов, он остановился, заложив руки за спину, и посмотрел на Лексена, взглядом приглашая его пройтись среди каштанов. Пусть даже в молчании. Сейчас стоило любыми способами, вербальными и нет, показать и доказать юному Бруно, что здесь, в церкви, его смогут понять и отвести от терзающих многие месяцы душу и мысли мучений, чтобы он поверил, что находится под защитой.

Лексен, несколько мгновений глядя на Констана, зашагал по правую руку от него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Первые минуты они шли молча. Бруно смотрел себе под ноги, заложив руки в карманы брюк, и пинал попадавшиеся на его пути крупные камешки. Констан посматривал на юношу, заложив руки за спиной, и ждал.

— Моя мама работает на почте. — Внезапно произнес Лексен негромко. Констан живо обратился на него. — Почтовое отделение номер пять, прямо в центре города. Она работник среднего звена. Ей платят немного, но она справляется. Обеспечивает и себя, и меня. Нам вроде хватает.

— Мои родители тоже небогаты, но и не сказать, что бедствуют. Сейчас отец несет вахту на рыболовном судне в Нормандии, мы с мамой его уже два месяца не видели. Матушка работает в пошивном цехе «У Клюшо».

— Мама отдавала туда свое пальто подшить. В нем она приходила неделю назад. — Быстро вставил Лексен, не поднимая головы. — Это пальто подарил ей… он. Еще давно.

Дюмель сочувственно покивал, поняв, о ком он говорит.

Затем они замолчали надолго, успев обогнуть половину искусственного пруда. Всё это время Лексен озирался по сторонам, глядя то на горожан, спешно пересекающих парк, идущих по своим делам, то переводя взор на позолоченные майским солнцем кроны каштанов. Он следил за перелетом щебечущей птахи с одного дерева на другое и наблюдал колыхание зеркальной поверхности пруда от набегающего резвого и пронзительного ветерка.

— Можно попробовать общаться через записки, если словесно открыться сложнее, — попытался вновь завести разговор Дюмель. Он искренне желал помочь юноше, но для этого нужно было хоть что-то о нем знать. А разговаривать тот всё никак не хотел.

— Простите. Просто мне отчего-то сейчас так легко находиться здесь, — произнес Лексен, глядя перед собой. — Мне спокойно и хорошо в молчании.

Констан его понимал. Он из семьи со средним достатком, может ниже, даже судя по одеждам: хоть пиджак ему в пору, но вид имеет потертый — скорее всего, его приобрели еще несколько лет назад на вырост. Живет он вместе с матерью, которая сильно его любит, но строга и справедлива, что ему не нравится. Обучается в обычной школе без специального уклона и не имеет особых там успехов, был надруган отчимом и после этого лишился лица среди одноклассников, став объектом издевательств. Представляя атмосферу, в которой Лексен живет и существует, Дюмель знал, что любой в такой обстановке способен предаваться отчаянию и гнетущим мыслям, сходить с ума. Бруно раздражает всё, судя по его манерам; он бросает вызов окружающему, хочет казаться решимее, но плохо отбивается от неотступного груза, даже совсем не пытается. Поэтому он так спокоен и расслаблен сейчас, когда никто и ничто на него не давит. Здесь он чувствует себя за пределами душевной боли, он не обращает на нее внимания, даже о ней не думает. «Спасибо, Господи!» — Дюмель посмотрел в небо, жмурясь от солнечных лучей.

Их первая беседа по большему счету прошла без слов. Они не спеша обошли весь пруд и вернулись к церковному крыльцу. Констан был уверен, что сегодня юноша преодолел себя, сделал большой шаг: он был наедине с природой и под покровительством неба, которое обнимало его в защитном жесте, и даже если не ощущал незримое присутствие Бога, то явно отдавал себе отчет, что ему сейчас радостнее, когда он не думал и не тревожился ни о чем.

— Если у тебя уже после нашей сегодняшней встречи будут мысли, смело записывай их в блокнот. И держи его у себя в таком месте, чтобы никто не нашел, — произнес Констан.

Лексен извлек из брюк блокнот, потрогал его обложку, вновь убрал в карман и посмотрел на Дюмеля.

— Вы имеете право благословить? Или сказать что-то напутственное? — скромно спросил Бруно.

Дюмель, не ожидавший такого от юноши, в первый миг разволновался, но затем совершил то, что посчитал должным: протянув к Лексену руки, он мягко коснулся ими его плеч, произнеся строки из апостольского учения мирянам, а затем положил одну ладонь поверх его волос. В эти секунды что-то теплое и освежающее пронеслось по всему телу Дюмеля.