Штильскин (ЛП) - Бакли Эндрю

— Ага, — ответил Роберт.

— О. Так тебе сказали, да? Я думал, дождутся конца недели.

— Ты знал?

— Ну, да, браток. Не такой уж и большой секрет, так что знали все.

Роберт оглядел море кубов, и большая часть голов скрылась за обтянутыми тканью стенами.

— Ну, что ж, здорово, да?

— Эм… да?

— Нет, блин, — произнёс Роберт и направился прочь из здания, совершенно забыв прихватить зонт. Час спустя он оказался на углу незнакомой улицы, мокрый до нитки, и становясь всё мокрее. Каждые несколько минут, проезжающий по многочисленным лужам автобус обдавал его брызгами воды. Ему было плевать. Он был жалок.

Он решил направляться на запад. Жил он в Уэст-Энде, в крошечной протекающей квартирке со старинными светильниками и высокой арендной платой. Домохозяйкой являлась беспокойная старая летучая мышь по имени Гертруда, которая никогда не снимала с головы бигуди, потому что была убеждена, что так пропадут кудри. Роберту сейчас совсем не хотелось встречаться с Гертрудой, но ему хотелось попасть домой и принять ванну.

В ванне он всегда расслаблялся; насколько ему было известно, это было его любимое занятие, и если что и было способно смыть с него ничтожество, так это милая горячая расслабляющая ванна. Единственное, для чего была пригодна квартира Роберта, а также первоочередная причина, по которой он в ней поселился, была старинная ванна. Она была сделана из прекрасного белого фарфора с высокой душевой лейкой, кривыми ножками и кранами, от которых сотрудники программы «Антиквары на выезде»* немедленно намочили бы штаны. Да. Ванна — это отличная мысль.

Мимо пронесся «дабл-декер»* и облил Роберта с головы до ног.

«Ничтожество».

Он повернулся и направился на запад, едва не сбив молодую девушку с тёмно-рыжими волосами, и лицом, которое нельзя было отнести ни к миловидным, ни к уродливым, и находившимся где-то между этими двумя позициями. Сам факт столкновения с ней и того, что он заметил, какого цвета её волосы, привёл к тому, что он стал ощущать себя ещё более жалким. У Сары тёмно-рыжие волосы. Сара не жила в точке между красотой и уродством, она жила гораздо севернее красоты, за горами и ещё дальше. Она была роскошна. И до прошедшей ночи она была то ли бывшей, то ли действующей подружкой Роберта. На этот раз всё было кончено. До этого они разбегались по самым разнообразным, чаще всего совершенно нелепым причинам. Роберт мог забыть вынести мусор, и Сара злилась. Эта ошибка перерастала в Третью Мировую войну, и они расставались, чтобы на следующий день сойтись вновь, поняв, что поводом для ссоры послужила какая-то мелочь. На этот раз она обошлась вообще без повода. Расставание произошло на пустом месте. Она просто назвала это «разрывом». Весь день Роберт провёл с разбитым сердцем. Сара на весь день отправилась в Париж за покупками. Они вдвоём никогда не жили, как должна жить здоровая пара.

Сара была невысокой девушкой с длинными тёмно-рыжими волосами и серо-зелеными глазами. Роберт был высоким, практически долговязым, человеком со спутанными русыми волосами и нелепо очерченным лицом. Она закончила Оксфорд со степенью по психологии. Роберт закончил Манчестерский университет, где едва сумел набрать баллов, чтобы получить степень в области бухгалтерского учёта. Сара любила животных и всегда держала в доме кошку. У Роберта была аллергия на кошек; они вызывали у него сыпь. Сара была веселой, социально активной, и едва она появлялась в помещении, как сразу же привлекала всеобщее внимание. Роберт в одиночестве прятался в углу, подобно пятну на ковре, прикрытым телевизором. Семья Сары имела родословную, в которой поколениями нельзя было проследить ни единого даже намёка на разводы. Приёмные родители Роберта развелись, когда ему было шесть, и он несколько раз безуспешно пытался разыскать своих настоящих родителей, которые, казалось, вообще никогда не существовали. Сара занималась спортом. Роберт нет. До вчерашней ночи он искренне полагал, что противоположности притягиваются. Теперь же он был убеждён, что всё дело в перспективе.

Сара вошла в его квартиру и встала в дверном проёме, выглядя просто прекрасно. Роберт решил, что дверному проёму очень повезло, что в нём стоит такая красота. Сара взглянула Роберту в глаза, не демонстрируя совершенно никаких эмоций, и сухо произнесла:

— Я ухожу от тебя, Роберт.

Голос её был гладким и шелковистым, и мог бы заставить растаять даже пингвинов.

— Что? — спросил сидящий в кресле Роберт.

Его голос заставил бы пингвинов вопросительно склонить головы.

— Я ухожу от тебя, Роберт. Боюсь, я должна. Мне жаль, — сказала она.

— Но, почему? — спросил Роберт и выронил картофельные чипсы.

— Честно говоря, я не уверена. Я просто должна так поступить. Уверена, когда-нибудь мы оба поймём, почему так. — И с этими словами она ушла из его жизни.

Всю жизнь Роберта сопровождали подобные глупые и раздражающе бессмысленные вещи. В десять лет они его бесили, а к тридцати трём стали уже привычными. Когда ему исполнилось пять, все игрушки в его комнате просто исчезли. Приёмные родители пришли в ярость, но никак не могли взять в толк, каким образом пятилетнему ребенку удалось спрятать все игрушки. Роберт тоже этого не знал, он просто проснулся, а они исчезли.

Когда ему было тринадцать, одна не по годам развитая двенадцатилетняя девочка издевалась над Робертом так сильно, что он оказался на грани безумия. Однажды она доставала его безо всякой причины, и у неё выпали волосы. Роберта обвинили в том, что это он обрил её, и немедленно наказали. В шестнадцать он достойно выдержал выпускной экзамен по математике. На следующий же день его исключили без какой-либо видимой причины. В возрасте трёх, семи, двенадцати, восемнадцати, двадцати двух, двадцати шести и тридцати одного года он засыпал и просыпался в совершенно других местах. Однажды он проснулся запертым в Лондонском Тауэре. В другой раз он очнулся в Стоунхендже. В третий раз он проснулся в цветочном саду своего учителя начальных классов. Во время учёбы в Манчестерском университете у него состоялся дружеский трёхчасовой разговор с немецкой овчаркой, которая объяснила ему, почему собаки обнюхивают друг друга сзади. Всё это была какая-то бессмыслица. И больше всего Роберта тревожило то, что всё это совершенно его не пугало, никогда не казалось ему странным, и, что хуже всего, всё это перестало касаться его до такой степени, что он просто смирился.

Роберт вызвал кэб и, наконец, скрылся от дождя. После тридцати минут ада, который представляли собой лондонские пробки, он вошёл в парадную дверь дома, где находилась его квартира и поднялся наверх по древней лестнице, оставляя за собой влажные следы.

— Даркли! — проскрипела Гертруда, чей голос представлял собой назальную версию скрежета ногтей по школьной доске. Гертруда стояла на вершине лестницы, одетая в цветастую ночнушку поверх поблёкших джинсов. Бигуди на её голове выглядели так, словно удалить их оттуда можно только при помощи мощного инструмента.

— Погляди, что ты делаешь с моим полом своей сыростью, почему ты промок, зачем ты промок, Даркли?

— Здравствуйте, Гертруда. Мне очень жаль. Плохой день выдался.

— Думаешь, это у тебя был плохой день? Чёртов ремонт телевизоров не работает, и я утром пропустила целых три программы. А теперь я застаю тебя, устраивающим бардак в моём коридоре.

— Простите, Гертруда. Я просто хочу подняться наверх. У меня был очень плохой день.

— Надеюсь, ты помнишь, что завтра срок оплаты жилья, Даркли? В прошлом месяце ты опоздал на два дня. Если ты на мели, одолжи немного денег у своей подружки. Очень милая, очень симпатичная девушка. Не пойму, чего ей надо от таких, как ты, но что уж теперь.

Из открытой двери квартиры Гертруды доносились звуки игры.

— О, телек, наконец-то, включился! — воскликнула она, прошаркала к себе и захлопнула дверь.

Роберт никогда не любил игровые передачи, но в этот раз он поблагодарил звёзды за то, что хотя бы сегодня, они сошлись удачно. Он поднялся наверх и открыл дверь своей квартиры.