Уважаемый господин М. - Герман Кох

– Это для кого-то? – спросили вы, как спрашивали и у тех, кто стоял передо мной.

Между тем вы посмотрели на мое лицо. Лицо, которое показалось вам знакомым, но которое вы не смогли распознать.

– Нет, это для меня самого.

Вы надписываете книги авторучкой. Авторучкой, колпачок которой вы после каждой подписи или личного посвящения снова завинчиваете. Вы боитесь, как бы она не засохла. Вы и сами боитесь засохнуть – к такому заключению мог бы прийти дешевый психолог, чтобы потом попросить вас рассказать что-нибудь о ваших родителях и о детстве.

– И ваше имя?..

Колпачок уже снят, авторучка повисла над титульным листом книги, и мне в голову пришла какая-то мысль. Я смотрел на вашу руку с ручкой, на вашу старую руку с отчетливо видными жилками. Пока вы продолжаете дышать, кровь продолжит переносить кислород к вашей руке – и вы сможете сидеть за столиком в книжном магазине и подписывать недурно написанные книги.

И вот о чем я думал: я думал о вашем лице над лицом вашей жены, о вашем лице в полутемной спальне, о вашем лице, которое медленно приближается к ее лицу. Я представлял себе это с ее стороны, как она видит ваше приближающееся лицо: водянистые старческие глаза; белки уже вовсе не белые; смятые, потрескавшиеся губы; старческие зубы – не желтые, а скорее серые; воздух, проходящий между этими зубами и достигающий ее ноздрей. Такой запах иногда слышен, когда море отступает и на берегу остаются только водоросли и пустые раковины мидий.

Этот запах так силен, что перекрывает обычный стариковский запах – подгузников, дряблой кожи, отмирающих тканей. Всего чуть больше трех лет назад была ночь, когда она, должно быть, видела во всем этом будущее. Ночь, когда она решила, что ребенок от этого неприятно пахнущего лица сможет стать вкладом в будущее.

Что ваша жена видела будущее, я еще могу понять. Но какое будущее видели вы? Она видела ребенка, который будет расти сначала внутри ее тела, а потом вне его. А вы? Как вы представляете себя самого возле ограды начальной школы, среди молодых матерей? Как хотя и старого, но знаменитого отца? Иными словами, обеспечивает ли вам ваша известность право на склоне лет плодить детей?

Потому что – какое у нее будущее, у вашей дочери? Чтобы понять это будущее, вам достаточно бросить взгляд на календарь. Никакого будущего там нет. В лучшем случае уже к середине школы она останется только с воспоминаниями о своем отце. Прямо в середине так называемого трудного возраста. Того самого трудного возраста, в котором ее мать постучалась к вам тогда в качестве редактора школьной газеты.

Я назвал свое имя, и вы снова посмотрели на меня взглядом, в котором отдаленно просвечивало узнавание, – будто вы слышали смутно знакомую песню, но вспомнить имя певца или певицы не могли.

Ваша авторучка царапнула по бумаге. Потом вы подули на чернила, прежде чем закрыть книгу, – и я ощутил запах. Вас уже почти нет. Подпись, автограф в начале книги отделяют вас от могилы и забвения. Потому что об этом мы тоже должны поговорить: о будущем после вашей смерти. Разумеется, я могу ошибаться, но у меня такое впечатление, что все пойдет быстро. В южных странах мертвых хоронят в тот же день. Из соображений гигиены. Фараонов заворачивали в куски материи и погребали вместе с их самым дорогим имуществом: любимыми домашними животными, любимыми женщинами… Я думаю, это пойдет так. Великое забвение начнется в тот же день. Вас похоронят вместе с вашими произведениями. Конечно, будут выступления, и отнюдь не малых сих. В газетах по полполосы или даже по целой полосе будет посвящено значению ваших произведений. Выйдет собрание ваших сочинений в семи томах – в твердом переплете, в шикарном издании, на которое уже сейчас можно подписаться. Тем дело и кончится. Уже скоро отдельные тома этого шикарного издания станут попадаться на букинистических рынках. Люди, которые на него подписались, по каким-то причинам не придут забрать очередной том – или сами тем временем умрут.

А ваша жена? Ах, еще некоторое время она будет играть роль вдовы. Может быть, она даже примет свои обязанности всерьез и запретит возможному биографу цитировать вашу личную переписку. Но очень уж реалистичным такой сценарий мне не кажется. Защита переписки – это скорее для старых вдов. Для вдов без будущего. Ваша жена молода. Она уже вот-вот начнет думать о жизни без вас. Вероятно, она и сейчас постоянно об этом думает.

И к тому времени, когда вашей дочери исполнится восемнадцать и пора будет подавать заявление, чтобы получить официальный документ (паспорт, водительские права), ее будут просить продиктовать фамилию по буквам. «Я дочь такого-то», – может быть, добавит она. «Кого-кого?»

Да, так это и кончится. Вы продолжите жить не в своих произведениях, а в ребенке, которого на старости лет привели в этот мир, – в точности как все.

Наверное, вы заметили, что до сих пор я крайне тактично обходился с вашей дочерью как с частным лицом. Так, например, я ее не описывал. В ситуациях, когда она физически присутствовала, я оставлял ее без описания. На фотографиях в гламурных журналах иногда делают лица детей знаменитостей неузнаваемыми, чтобы защитить их частную жизнь. Так и я умолчал о том, что ваша дочь тоже была при позавчерашнем прощании. Я помню, как она махала вам через заднее окошко такси. С моего балкона была видна ее машущая ручка. Ее личико я тоже видел, но описывать не буду.

И в ваши совместные ужины я ее тоже не включал, потому что вы сами ее тоже не включаете. Ваша жена укладывает вашу дочь в постель, прежде чем вы принимаетесь за ужин. Безмолвный ужин. Разумеется, вы совершенно свободны в своем решении покормить дочь заранее, одну, а потом уложить ее спать. Есть супружеские пары, которые думают, что таким образом они что-то поддерживают – что-то из романтического времени, когда они были еще вдвоем. Без детей. Но что будет дальше, когда ваша дочь подрастет? Удовлетворится ли она, подобно своей матери, этим безмолвием? Или, как все дети, будет бомбардировать вас вопросами? Вопросами, которые могли бы быть полезными для вас. От которых вы могли бы стать более цельной личностью – уже сейчас, хотя ей еще нет и четырех.

Бывают войны, при которых под огонь попадают исключительно военные цели, а бывают такие, когда мишенью становится любой. Вы, как никто, знаете, какие войны я имею в виду. Вы пишете о них. Слишком часто, на мой вкус. Вот и ваша последняя книга опять возвращается к войне. Объективно говоря, кроме войны, у вас нет других тем.

И тут я перехожу к главному вопросу дня: что делает война с посредственным интеллектом? Или, иными словами, что делал бы этот самый посредственный интеллект без войны?

Я мог бы помочь вам с новым материалом. Женщины и дети между тем размещены в бомбоубежище. Ничто больше не мешает мне вручить вам новый материал словно на блюдечке. И то, что при этом я рассматриваю вас как военную цель, можете считать комплиментом.

Впрочем, это не совсем новый материал. Лучше было бы сказать о старом материале под новым углом зрения.

Теперь я иду домой.

Сначала я почитаю вашу книгу.

4

Сегодня утром вы встали раньше, чем обычно. Особенно чем по субботам. Когда я услышал, что вы в ванной, будильник возле моей кровати показывал девять часов. Судя по звукам, в душевой кабине у вас поддон из нержавеющей стали и регулируемая головка: когда вы открываете кран, струи воды стучат, точно свежий весенний ливень по пустой металлической бочке.

Закрываю глаза и вижу, как вы осторожно пробуете, не слишком ли вода горячая или холодная. Наверное, вы тогда уже раздеты, полосатая пижама аккуратно висит на спинке стула. Потом вы входите в душевую кабину. Гул водяных струй по стальному дну становится тише. Теперь я слышу только обычный плеск воды по обнаженному человеческому телу.

В принципе, вы все-таки больше похожи на человека, обычно принимающего ванну. Я имею в виду бесконечное купание. С отдушками и маслами для ванны, а после – мазь или крем. Ваша жена, которая приносит вам бокальчик вина или портвейна. Ваша жена, которая садится на край ванны, опускает руку в воду и делает пальцами маленькие волны. Наверное, вы прячетесь под толстым слоем пены – чтобы не наводить ее на ненужные мысли. На мысли о смертности, например. Или об авторских правах, которые после смерти автоматически переходят к прямым наследникам.

У вас есть пластмассовый кораблик? Или уточка? Нет, не похоже. Подобных фривольностей вы себе не позволяете, даже в ванне ваша голова продолжает думать о вещах, которые большинство людей сочло бы выше своего понимания. А жаль. Упущенная возможность. С горами пены и корабликом можно поиграть в «Титаник»: капитан «Титаника» в роковую ночь пренебрегает всеми предупреждениями об айсбергах, корабль с задранным ахтерштевнем почти вертикально уходит в ледяную воду.

На что я считаю вас способным, так это пускать ветры. Сильные ветры со множеством пузырей, которые выходят наверх будто с раскатами грома и пробивают брешь в айсберге из пены для ванн. Но сомневаюсь, что это вызывает у вас смех. Я вижу серьезное лицо. Серьезное лицо писателя, который все в себе, даже свои собственные ветры, принимает всерьез.